– Разумеется. Там у Бонапарта огромный магазин, запасы продовольствия, на которые он рассчитывает. Если мы успеем туда раньше, чем его главные силы, нанесем ему удар больший, чем выигранное сражение. Французы ушли из Москвы где-то в начале месяца. Потом Кутузов дал ему несколько сражений – Тарутино, Малоярославец, Вязьма… Сейчас Наполеон, думаю, уже подходит к Смоленску.

– Я слышал, – осторожно заметил Валериан, – что он умеет двигаться быстро.

– О да! Чертовски быстро, скажу вам, князь. И появляется там, где его не ждут вовсе. Но сейчас ему нет другого пути, кроме как к Минску. Значит, адмирал пошлет нас по этой дороге. Возьмем Минск… – Земцов вел палец по карте, и Валериан с трудом оторвал взгляд от искалеченной кисти Петра Артемьевича: два пальца и часть ладони отрубила семь лет назад французская сабля. – Дальше… Дальше сомнений нет. Здесь одни только болота, и единственный путь – дорога к Березине. Неширокая, думаю, речка, впадает в Днепр. А за ней город Борисов. Тоже, уверен, ничего примечательного – маленький, грязный. Но, если довериться карте, именно там мы все встретимся. Третья армия подойдет с юго-запада. Первая и вторая с востока. Еще же с севера подступит Витгенштейн. А в середине Наполеон! Загоним французского зверя, а, князь?!

– Если судить по карте, то, наверно, загоним.

Земцов засмеялся.

– А вы становитесь осмотрительны. Капитаном или же ротмистром давно бы с ротою, с эскадроном кинулись на всю старую гвардию. Полковником думаете уже дальше?

– Пока в пределах своего батальона. А генерал-майор?

– Генерал-майор, как видите, метит на место командующего. Решает стратегические вопросы. Но что делать, Валериан Григорьевич? В любой момент обстоятельства могут потребовать от каждого из нас принимать решения на ином уровне. И надо быть к этому максимально готовым. Да, да, думаю, совершенно даже в этом уверен: ключевым пунктом всей операции будет этот городочек Борисов…

Своих гусар Мадатов нашел у костра, где они уже вовсю болтали с егерями. Скомандовал на конь, заторопил кавалеристов, разомлевших от жара, надеясь, что успеет, вернувшись на место, еще прилечь часа хотя бы на три – три с половиной.

Проехав последний пикет, подозвал Замятнина.

– Хорошо, корнет, хорошо, что вы извинились сами. Нам же завтра на противника вместе идти, а мы сегодня друг на друга кидаемся. Правильно поступили, Замятнин. Не днем, в перестрелке, а сейчас у Земцова. Хвалю, доволен.

– Ваше сиятельство, я… – У Алексея перехватило дыхание.

– Вот именно. А теперь пристраивайтесь за последней шеренгой, в замóк, где и есть ваше место младшего офицера. Смотрите внимательней за окрестностями, очень надеюсь на вас, Замятнин…

Глава вторая

I

От кромки леса до реки оставалось чуть более полутора верст. Дорога, покинув опушку, заворачивала на юг плавной дугой, огибая холм, уходила к берегу и, обходя правый редут, ныряла к мосту. Длина переправы, прикинул Валериан, саженей сто. Подойти скрытно, пользуясь лощинкой, укрываясь за возвышением, да метнуться галопом. Глядишь, через несколько минут на том берегу, уже в предместьях Борисова. Все сложилось бы замечательно, если бы не грозный тет-де-пон, предмостное укрепление; один вид его тут же охлаждал самые горячие гусарские головы.

Два редута, каждый в четыре фаса, соединены были мощным земляным валом. По два орудия в каждом и сотни мушкетеров, пристрелявших, наверное, уже каждую квадратную сажень поляны. Ветер тянул из-за реки, донося чужую быструю речь, звяканье металла, дымок от костров, запах пищи. Гарнизон собирался завтракать, не подозревая, что русские уже на опушке.

– Поворачиваем, – шепнул Мадатов Чернявскому, – нечего здесь больше маячить. Лошади еще заржут, совсем плохо будет.

Шлепнул по плечу Бутовича и поманил за собой. Два десятка гусар, также рассматривавших место будущей стычки, потянулись за офицерами. Тщательно переступая сухие ветки, они вернулись туда, где ждали их коноводы. Полк же остановился, не доходя еще полуверсты до опушки.

– Чуть опоздали, – вздохнул Ланской. – Успели они подойти раньше нас. Теперь мост уже не гусарское дело. Поехали к графу. Анастасий Иванович, отведи полк подальше и выстави охранение. Не ровен час, те разведку пошлют.

Генерал Ланжерон принял сообщение александрийцев спокойно. Он не очень и надеялся, что его корпус подойдет к Борисову раньше, чем туда же поднимется вдоль реки французская дивизия польского генерала Домбровского. Слишком уж задержалась армия в Минске, переводя дыхание после штурма. А весть, что город взят, конечно, разлетелась по всей губернии. Противник же, разумеется, тоже умел читать карту и понимал, куда двинутся войска Чичагова.

– Петр Артемьевич, – сказал Ланжерон Земцову. – Сегодня осмотрись, а завтра с утра выбей мне поляков из укрепления. Дам тебе еще егерей – полки четырнадцатый и тридцать восьмой. Сегодня уже нам соваться туда поздновато, а ночью до рассвета ты и пойдешь.

– Не всполошились бы они до вечера, – пробурчал обеспокоенный Земцов.

– А ты позаботься. Батальоны выдвинешь уже в темноте, а пока направь к опушке охотников. Пусть присмотрятся да чужую разведку подстерегут. Впрочем, особенных неприятностей я не жду. Французы были бы настороже, а эти, видишь, до сих пор ни одного пикета не выслали. Тебе же, Николай Сергеевич, другое дело. – Граф повернулся к Ланскому. – Местные утверждают, что выше Борисова есть несколько бродов. Нам туда подниматься уже времени нет, но не послал ли туда Домбровский сильный отряд? Если они вернутся уже по нашему берегу, то могут и ударить в самый неприятный момент. Сегодня еще посмотри, есть ли там дороги или тропинки, а завтра прикрой егерей с севера. Дальше жди нужной минуты: только неприятель побежит из редутов, лети на его плечах на тот берег, чтобы они мост зажечь не успели…

По узкой тропинке александрийцы ехали гуськом, молча, настороженно вслушиваясь в лесные звуки и шорохи. Когда решили, что отъехали от моста уже достаточно, свернули напрямик к берегу. Лошади осторожно, небыстро ступали по мягкой, набухшей от сырости почве, проваливаясь кое-где выше бабок.

– Болота здесь, ваше сиятельство. – Чернявский подъехал к Мадатову ближе и говорил вполголоса. – Вы таких, должно быть, еще не видели.

– Под Петербургом случалось.

– Да, там, я слышал, тоже места не сухие. Но здесь – дивизию затянет, и концов даже не сыщешь. Ни штыка, ни сабельки, ни хвоста конского не найдешь.

Валериан с интересом и невольным отвращением посмотрел, куда показывал плетью Фома. Далеко-далеко на север тянулись заросли мелких, белесоватых сосенок, тощих березок; треть из них высохшие, остальные чахли и готовились умереть рядом с соседками. Кочковатую землю покрывали трава и мох, когда-то зеленые, а теперь побуревшие после октябрьских утренников. Пахло прелью, отравой, предательством, гибелью. Страшно было подумать, что кто-либо может решиться ступить на зыбкую эту поверхность.

– Здесь еще ништо, держит. Коню, конечно, никак, а человек прошагает. А дальше, должно быть, трясина. Ковер травяной вершка два с половиной, и вода – темная, холодная, а под ней топь. – Унтер-офицер Тарашкевич держался с другого бока батальонного командира и решился заговорить сам, видя, с каким любопытством слушает полковник пояснения Фомы Ивановича.

– Ты здешний? – спросил Мадатов, оглянув светлого Тарашкевича, у которого даже брови были белесы.

– Чуть подалее, у Мстиславля. Там тоже болота знатные.

Едущий первым гусар поднял руку, все замолчали и остановили коней.

– Река, ваше превосходительство. Дальше пешим бы надо.

Втроем они прокрались к берегу, стараясь ступать неслышно, осторожно раздвигая кусты, ежась, когда с не облетевших еще листьев падали за шиворот крупные холодные капли. Березина здесь была поуже, но текла также неспешно. Льдины тянулись одна за другой по черной воде, слегка поворачиваясь, когда течение вдруг подталкивало их к берегу. На той стороне также стоял высокий густой кустарник, за ним над цветными шатрами берез, осин, ясеней то и дело возвышались зеленые пирамиды огромных елей. «Десятое ноября, – вспомнил Валериан сегодняшнюю дату, – недолго осталось лесу красоваться и шелестеть на ветру».

– Чуть прибавит морозцу, и станет река крепко-накрепко, – ответил его мыслям Тарашкевич.

– А болота, – обернулся Валериан, – болота тоже замерзнут?

– Это уж нет, – покачал головой Тарашкевич. – Такого мороза, чтобы топи наши схватились, еще не придумано…

Через два часа Мадатов уже сидел в палатке Ланского.

– Реку французы перейти, пожалуй, способны, – докладывал он свои соображения генералу, Приовскому, трем штабам, адъютанту Новицкому. – Река неширокая – саженей всего пятьдесят, и течет очень неторопливо. Местами просто стоит. Должно быть, и неглубокая, но дно верно топкое, как берега. Конница перейдет, пехоту надо перевозить.

Ланской хмыкнул:

– Да, это тебе не Болгария летом. Сейчас мокрым не повоюешь. Стало быть, больших сил неприятеля нам на этом берегу ожидать не приходится.

Валериану показалось, что в голосе командира мелькнуло легкое сожаление. Но, скорее всего, он ослышался. Слишком опытен был Ланской, чтобы нарываться на лишнюю, тем более неравную стычку.

– Что за дороги? – спросил Приовский.

– Узкие и сырые. Можно сказать – тропинки. Много гатей. Но и там бревна давно погнили. Фома с Тарашкевичем проехали по одной, говорят, что пехота пройдет, а коннице только гуськом и одним лишь шагом.

– Повозки, стало быть, и вовсе завязнут, – отметил Новицкий; он сидел рядом с картой, сбоку от Ланского, и делал пометки на бумажных листах.

– Да, об артиллерии речь не идет, – согласился Валериан. – Если же вдруг решатся, начнут мостить, так нашумят, что мы успеем и подготовиться.

– Стало быть, так! – подытожил разговоры Ланской. – Сильной диверсии с севера нам опасаться нечего. С юга же… если и могли переправиться, давно бы уже стояли. Впрочем, туда драгуны арзамасские поедут, им и решать. Мы же завтра идем следом за егерями и, как только Земцов расшумится, тут же рысью выдвигаемся к тем дорожкам, которые сегодня наш князь осматривал. Все свободны…

II

В шесть утра уже слегка развиднелось, ровно настолько, чтобы выдвигающиеся из леса колонны могли сохранить верное направление. Приданные ему полки Земцов отправил к редутам, четырнадцатый на правый, тридцать восьмой к левому. Свой же седьмой повел кратчайшим путем к земляному валу, ретраншементу. Здесь он видел у противника слабое место, здесь генерал хотел пробить неожиданным ударом оборону тет-де-пона, смять, отбросить занявшую его пехоту и очистить дорогу к мосту.

Он понимал, что поляки успели подготовить мост к пожару, но надеялся, что они будут оттягивать взрыв до последней минуты. Эта переправа крайне была нужна отступающей армии Наполеона, именно сюда император вел свои поредевшие корпуса и дивизии, надеясь еще более оторваться здесь от Кутузова и уйти в Варшавское Великое Герцогство. Сам бы Земцов стоял в этом положении насмерть, того же он ожидал от Домбровского.

Андрей Летошнев шел в середине полковой колонны. Он всего несколько дней как принял роту после гибели прежнего командира, поймавшего грудью две пули при штурме Минска. Андрей был молод, только через месяц ему должно было исполниться двадцать, и все еще не верил, что солдаты станут подчиняться ему так же охотно и быстро, как бравому и сильному капитану Ельцову. Он опасался, что после стычки с гусарами егеря старшие смотрят теперь на своего поручика как на мальчишку, которым помыкает любой посторонний, даже младший по званию.