– Ну да, – пожала плечами Эрика и впервые усомнилась в книге, а не в Мишель.

– Могу ли я на неё взглянуть?

Эрика вынула из сумки томик и протянула отцу. Тот бегло осмотрел переплёт, как делал всегда и с любой книгой, которая попадала к нему в руки.

– Это одна из последней партии? – обратился он больше к самому себе. – Узнаю эту царапину и слетевший уголок, кустарный переплёт и отсутствие всяких выходных данных. Твоя подарочная?

– Да-да, – кивнула Эрика и перешла в наступление: – Моя свобода выбора. Ты же сам разрешил взять любую!

– Да-да, – эхом отозвался отец, поглощённый книгой. – Так-так, – он листал страницы, и глаза его бегали по строчкам в то время, как указательный палец то и дело касался изъянов-ран: залом, надрыв, пятно…

– Возможно, Мишель просто ничего не поняла, – пожал плечами отец, и движение это так точно передалось его дочери, что красноречивее свидетельствовало о родстве, чем самые точные ДНК тесты.

Он закрыл книгу, передал Эрике, а затем снял очки и откинулся в кресло, потирая переносицу. Минуту в кабинете было тихо. Эрика знала, что па обдумывает ответ. Иногда ему требовалось время. Она терпеливо ждала.

– Извращенец – это тот, кто приступает принятые нормы морали самым экстравагантным и шокирующим образом, – сказал отец, глядя в глаза дочери. – И получает от этого удовольствие.

Эрика подумала, уложила услышанное, и уточнила:

– Как Шкура, когда столкнул горшок азалии, и тот чуть не попал тебе по голове?

– Шкура кот, а звери не могут нарушать нормы морали, так как у них её нет.

Эрика нахмурилась:

– Но ему это явно понравилось. Да и шок у тебя был ещё тот.

Отец улыбнулся.

– Кажется, поняла! Это когда Шкура нагадил мистеру Кобальду в туфлю?

Кобальд был одним из постоянных покупателей отца, и даже приятелем, с которым иногда па выпивал в кабинете капельку виски и несколько кружек чая. Был он на дюжину лет старше отца и полностью соответствовал своему имени^[30] – серебристо сед, малоросл и уж больно подозрительно похож на очеловеченного духа, охочего до шуток. Так как верования Кобальда не дозволяли ему ходить в уличной обуви по дому, ему даже были выделены специальные тапки, которые после выходки Шкуры пришлось заменить.

– Уже ближе, – усмехнулся па и, слегка понизив голос, добавил: – Так скажем, вот если бы мистер Кобальд нагадил Шкуре в миску, вот тогда б мы назвали мистера Кобальда извращенцем.

Эрика в секунду округлила глаза, а потом так и прыснула. Отец рассмеялся вместе с ней.

– Но иногда люди используют слова не по назначению и не по адресу, а как средство выразить свои эмоции. Помнишь, мы говорили о словах-камнях и словах-палках.

Эрика кивнула:

– Они не оставляют синяков на теле, но ранят душу.

– Всё так, но против них есть…

– Стена защиты, – Эрика сложила руки над головой домиком.

– Именно, которая отталкивает камни, ломает палки или отправляет их обратно. Ты же помнишь, что не всякая обезьяна, взявшая в руки дубину, становится человеком, – отец вздохнул. – Но дубина в руках обезьяны весьма опасна, потому как у зверей нет совести и морали, а значит переступать им нечего.

Эрика кивнула, но не очень уверено: признаться, она не совсем разобрала смысл за цепочкой знакомых слов. Па говорил, что такое бывает, просто они пока говорят на чуть разных языках, и после старался перевести сказанное на язык, более понятный дочери.

Он постучал по подлокотнику своего кресла, и девочка села рядом.

– Когда мы в безопасности и уверены в себе, нам не нужны палки и камни, – отец приобнял Эрику. – Мишель была удивлена и напугана, и страх заставил её схватиться за дубину.

– Но почему? – Эрика вздохнула. – Я ведь ничего не сделала, лишь показала ей книгу.

– Об этом лучше спроси её саму. По мне, так книга тут ни при чём. Вполне безобидные сказки, хотя, может, немного наивные и самую каплю простоваты для тебя. Но вполне добротно изданные, и даже с иллюстрациями в духе Крейна^[31], хотя не знаю, насколько такой стиль приятен современному юному читателю…

Отец постучал пальцами по корешку книги и вернул её Эрике:

– А теперь ступай, мне нужно закончить с одной бедняжкой, потерявшей застёжки и уголки.

Эрика вышла из кабинета отца в лёгком недоумении. Она совершенно растерялась от слов Мишель, разговор с отцом её успокоил, но… она отчётливо помнила картинки Крейна и не находила их ни капли похожими на почти живые иллюстрации из её книги. Но, может, она была недостаточно взрослой и не обладала таким опытом, как отец, чтоб уловить сходство. Но назвать пиратские приключения наивной детской сказкой! Раньше па никогда не позволял себе подобных жанровых унижений!

Глава 4
в которой Эрика продолжает постигать книгу
Ту самую, что способна вселять любовь и ненависть, создавать миры и менять реальность… Хотя об этом ещё никто не подозревает

Внизу гулко хлопнула дверь. Иногда, особенно ночью, стены дома и жившие в них шорохи приносили все звуки книжного логова прямо к изголовью кровати Эрики. Девочка их не винила: шорохи не могли иначе. Для них любой звук – добыча, и они, в отличие от мягких ворсистых ковров, не хоронят их в себе, а радостно бегут по перекрытиям, пока не утратят интерес к звуку, не растянут его до предела и не оборвут. Обычно это случалось в правом углу её комнаты: именно тут чаще всего шорохи запинались и обрушивались Эрике на голову.

Девочка вслушивалась в скрип лестницы. Первая ступенька, вторая, третья, вот жалобно всплакнул Скрип-топ, восьмая… последняя тринадцатая. Шаги стали громче, замерли по ту сторону двери, и слегка дрогнула ручка. Эрика затаила дыхание, но дверь не открылась, а шаги стали удаляться, пока их лёгкий шелест не поглотил щелчок замка. Дальняя комната. Ещё один поворот ключа. Тишина. Оттуда даже шорохам не удавалось урвать звуки.

И без того серый день стал ещё колючее и бесцветнее. За окном, вдали, пробила полночь. Часы на ратуше провозгласили начало новых суток. Эрика очень надеялась, что с рассветом она почувствует свою двузначность и значимость. А пока. Пока хорошо было бы поймать за хвост какой-нибудь волшебный сон, завернуться в него как в одеяло и пропасть до утра.

Но глаза упрямо не хотели закрываться. Взгляд блуждал по углам и полкам. Она знала свою комнату, полную разных мелочей, книг и игрушек, так хорошо, что даже сумрак не мешал. Разве что самую малость. Ночь поедала цвета, а память не всегда успевала вернуть их. Эрика остановила взгляд на клетке. Пирата не было видно, даже хвост не торчал. Не ведая бессонницы, крыс дремал в своём домике – затопленном корабле, вообще-то предназначенном для аквариума, но так славно дополнившем его нору.

Внутри заворочался Злобень. Этот мерзкий монстр источал яд обиды и ярости. Неужели ма не может хотя бы на минутку стать прежней? Хотя бы на кусочек торта? Раз в году? И отчего па всегда её покрывает? Да, он старается изо всех сил, так почему бы и ей не постараться? Неужели это так сложно? Неужели она так много просит?

Иногда Эрике казалось, что она ненавидит родителей. И тогда Злобень радостно скалился. Вот и сейчас он расплылся в отвратительной зубастой улыбке.

Эрика сжала кулаки, впилась ногтями в ладошки, зажмурилась изо всех сил, лишь бы не дать пролиться слезам. А по клыкам Злобеня скатились ядовитые капли слюны. «Неужели они не могут быть нормальными? – шипел монстр. – «Так сложно не испортить всего лишь один день в году?».

В груди стало горячо-горячо, словно углей закинули. Пальцы онемели, ладошки ныли от врезавшихся ногтей.

– Они любят меня, – прошептала Эрика и, потянувшись, ухватила за хвост плюшевого тамарина^[32].

Она стянула с полки игрушку и прижала к груди. Злобень недовольно отпрянул, притих, растёкся токсичной лужей, из которой тут же вынырнул Обидка. Самый унылый из монстров. Эрике не очень хотелось с ним общаться. Свернувшись рогаликом и зарывшись носом в пушистый бок обезьянки, девочка зажмурилась и постаралась вытолкнуть свой дух из тела. Это была её тайная игра: невидимкой парить по дому.

Шкуры на кухне не было, должно быть, выскользнул на улицу, чтобы позже вернуться с прилипшим к лапам Мокрицей. Па шуршал в своём кабинете, разговаривая с книгой, залечивая её раны, нанесённые временем и дурным обращением. Молчаливые истории смотрели со всех сторон, а сам дом тихо вздыхал от салочек ветреных червей, ветрогрызов, что резвились, летая в трубах и меж стен. Эрика могла проникнуть в любой уголок, увидеть каждый предмет и каждого жильца. Но было одно место, куда она не решалась заглянуть даже бесплотным духом: комната за запертой дверью, в конце коридора, всего в тринадцати шагах от неё.

Ветрогрызы лентами кружили вокруг Эрики, вовлекая в свою чехарду. Старый дымоход, которым никто не пользовался, был как тоннель. Девочка выпорхнула в графитовое оплывшее небо и поёжилась. Усевшись на краешек трубы, она смотрела на чешуйки черепицы, драконьим шипастым хребтом шпилей, башенок и чердаков опоясывающим Корвинград. Дома так плотно жались друг к другу, что можно было скакать с крыши на крышу, пока не закончится город.

Три этажа не такая уж и высота, но и отсюда можно разглядеть серебряную спинку реки и усики мостов. Река Янтарная девочке представлялась ещё одним спящим драконом. Он был похож на тех, что рисуют в азиатских сказках, но без лап и с множеством длинных хвостов по всему телу. А ещё этот дракон виделся ей непременно синим и пернатым, и все его сны были о небе: ведь как ни посмотришь – в реке всегда отражаются то изменчивые облака, то всполохи восходов и закатов, то огни домов и яркие звёзды.

Эрика легко могла представить и крыши, и реку, и даже заплатки парков и площадей. Ведь однажды отец брал её в Золотую Башню, и там, из зала с перламутровыми колоннами в огромное, от потолка до пола, окно она смотрела на Вороний город, не веря, что тонкое стекло – надёжная защита от ветрогрызов. Это было восхитительно! И с тех пор Эрика позволяла себе пускаться в небольшие путешествия духа, как она это называла, чтобы дать пекущему в груди Злобеню остыть.

Вернувшись в тело, Эрика откинулась на подушки, одну большую и две маленьких, и дёрнула хвостик ночника. Мир вспыхнул красками, радостно откликнулся и окружил привычным уютом. Отпустив тамарина, девочка посмотрела на книгу. Ещё ни один деньрожденный подарок не привносил столько суеты в её жизнь. Плетённый хвостик закладки манил и, поддавшись, Эрика ухватила книгу, открывая на отмеченной странице.

Когда Злобень остывал и превращался обратно в маленький чёрный уголёк, вокруг него оставалось так много выжженной пустоты, что, не заполни её немедленно, можно провалиться и падать бесконечно долго. И неизвестно, что ждёт на дне этой кроличьей норы. Вот почему Эрика хотела как можно быстрее залатать эту прореху. А что лучше сгодится для этого, если не хорошая проверенная история?!

Всегда приятно заново погрузиться в восхитительное, заранее известное до мельчайших деталей приключение! Уверенность, что каждая опасность будет преодолена, давала сил и Эрике. Она отчаянно шептала сломленным героям, что не время сдаваться, что всё получится. А эта радость, когда они тебя слышали, вставали и смело смотрели в глаза судьбе, шли и боролись и, конечно, достигали цели и получали награду.

Эрика помнила, какое сильное впечатление испытала от этой истории и жаждала снова ощутить на лице дыхание ночного бриза, увидеть мириады звёзд, сплетённые в созвездия неведомых зверей. Ей хотелось погрузиться в лазурные воды океана, и в опаловой глубине тропического моря замирать от восторга, впитывая чудеса мироздания и наслаждаясь дивными узорами танцующих стаек сверкающих рыбёшек…