– Да шо ты говоришь? Уж не ты ли устроишь?

Чужак смерил его спокойным взглядом, и Дан отчего-то затих, а там и вовсе попятился. А Василь нахмурился.

– Давай-ка, гость дорогой, мы сначала к старосте сходим. Надобно уважить, поклониться, объяснить, что за беда у тебя…

Он по-дружески положил руку на плечо колдуну, чая между делом отвести того к Перваку. Однако Змеелов к таковому обращению не привык. Он чиркнул пальцами по ладони Василя и тот вскрикнул: рука обмякла плетью на гвозде. Колдун дёрнул плечом, брезгливо стряхивая её.

– У меня беда? Беда у вас. Только я могу её от вас отвести. – И пошёл.

Звенигласка кинулась к милому: что с ним? Оклемается ли? Ирга же схватила край балахона колдуна.

– Эй, ты!

Змеелов остановился. Смерил рыжуху долгим тёмным взглядом, всё рассмотрел: от босых грязных ступней до мокрой головы. Потом только отозвался:

– Ты или спрашивай, сколько мёда мне налить, или рта лучше не раскрывай. Бабе не к лицу.

– Бабе и морды бить не к лицу, но уж я потерплю! Верни брату руку! Ишь, помощник выискался! С тебя пока больше вреда, чем пользы.

Колдун сдвинул брови к переносице: он-то успел позабыть и про руку, и про самого Василя. Наконец, просветлел, вспомнив.

– К утру сама отойдёт. Где погост у вас?

Опешив, Ирга показала.

– Там. По мосткам.

А Змеелов возьми да и перехвати её ладонь, ещё и на локоть себе положил. Вдоволь насладился дрожью, что прокатилась по телу девки, и велел:

– Ну показывай, лягушонок.

***

Иргу Змеелов так и держал при себе. Сразу велел:

– Коли вы с братом самые смелые, вы меня и ведите.

Когда же Вас сказал: «Пусти Иргу. Я дорогу покажу», ответил:

– Показывать показывай. А пустить не пущу. Авось и ты посговорчивей станешь.

Потому они втроём шли впереди: Ирга об руку с колдуном, Василь маленько их обгонял и каждые два шага оборачивался. Прочий же люд, хоть и следовал на почтительном расстоянии, но не отставал. Деревянные мостки скрипели и проседали от непривычной тяжести, местами выдавливали из болота воду и проваливались, но любопытство оказалось сильнее страха.

Мертвец лежал, широко раскинув руки. Одна нога на мостках, а всё остальное тело медленно утопало в трясине. Помедли колдун, и утром Костыля уже не сыскали бы.

Змеелов удовлетворённо кивнул ещё прежде, чем Ирга разглядела труп.

– А говорили, не трогают местных, – усмехнулся он.

Отпустил девку, отпихнул с дороги Василя и дальше пошёл уже один. А у силуэта на мостках остановился и поднял руку. На кончиках пальцев затанцевал зелёный огонёк. Чужак присел на корточки, тёмные с проседью волосы упали на лицо, и не понять было, радуется он находке или горюет. Зеленоватый свет исказил черты Костыля. А может исказило их то, что он встретил перед смертью. Колдовского пламени едва хватало, чтобы узнать покойника, и никто – ни побелевший Василь, ни причитающая Залава, ни сдерживающий тошноту Дан, ни даже сама Ирга – никто, кроме Змеелова, не разглядел две крошечные точки на посеревшей щеке покойника.

***

В Гадючьем яре все друг друга знали, оттого весть о смерти Костыля затронула каждого. Так уж вышло, что родни у рыбака почитай, что и не было: сёстры выскочили замуж да покинули остров, отец сгинул в Лихоборе, сдуру попытавшись доказать, что нету ничего страшного в куске непроходимого леса на дальней стороне острова. Мать же повредилась рассудком с горя. Костыль выхаживал старушку и ничем не обижал, но навряд она узнавала сына. Вот и теперь, когда селяне принесли тело во двор, выглянула и заместо того, чтобы зарыдать, рассмеялась:

– Муженёк на санях едет, муженёк!

Василь бросился закрывать умершего от женщины.

– Тётка Блажа! Что ж ты в одном исподнем выскочила? Надобно срам прикрыть…

Но блажная баба, и впрямь вывалившаяся из избы полуголой, понеслась по двору – поди поймай!

– Муженька заждалась! Муженька! – голосила она.

Безумная, она смотрелась куда страшнее искорёженного Тенью трупа, а от смеха и вовсе стало не по себе даже тем, кто уверенно заявлял, мол Костыль спьяну шею сломал и вся недолга. Ирга подле колдуна тряслась как лист осиновый. Но не из-за Блажи и не из-за купания, а потому, что зудели сбитые костяшки на руке. Под носом у Костыля темнела запёкшаяся кровь. Одно с другим связать недолго…

Веселье схлынуло, как вода с берега в отлив. Нарядные девки, парни, взбудораженные хмельным, топтались, раздосадованные: уже и на праздник не вернёшься, и уйти неловко.

Дан швырнул наземь шапку.

– Проклятый колдун! Нет бы до утра подождать! Да и сам Костыль хорош – всем праздник испортил!

На него шикнули, но не сильно-то осудили: Костыля, конечно, жаль, но закадычный друг у него был один – Василёк. Остальным же от смерти рыбака ни жарко, ни холодно. Мать покойного вовсе навряд понимала, что делается. Блажа скакала по двору ровно молоденькая. Перепрыгнула чурбачок у дровен, уцепилась и покачалась на двери хлева. Поймать её, конечно, много кто мог, да никто не хотел связываться. Один Василь сюсюкал, упрашивал зайти в дом да одеться.

– Тётка Блажа, дай-ка мы с тобой вот сюда лучше! Слезай! Да, вот так. А в избе-то потеплее! Пойдём, пойдём!

Ирга отвернулась. Когда жива была старая Айра, Блажа ещё не повредилась рассудком и частенько заходила к соседке – пожаловаться, что там натворили Василь с другом. То пояса у сестёр Костыля утащат да на самые высокие ветви яблонь привяжут, то спустят с цепи злого пса, а тот яровчан стращает, никому с крыльца сойти не даёт, то ещё что… Словом, часто бывала. Тогда Блажа была хороша. Крутобёдрая, ладная, коса до пояса. А как брови соболиные нахмурит – залюбуешься! Нынче от красоты не осталось и следа. Встрёпанная, с волосами, свалявшимися в колтуны и коротко стрижеными, как положено безумцам да хворобным. И страшнее всего были глаза. Ирга заглянула в них лишь раз: Блажа приходила просить совета у старухи Айры на другой день после того, как пропал муж. Глаза у неё уже тогда уже были мёртвые.

Дело затянулось. Ни поймать, ни успокоить женщину никак не удавалось. Как вдруг Блажа встала ровно вкопанная, потянулась к Васу и заговорила так, как бывало когда-то, ещё до болезни.

– Василёк, ты откуда тут? Василёк, ты ли?

– Я, тётка Блажа, я! Никак узнала?!

– А сынка моего не ви…

Осмысленный взгляд скользнул по толпе, мазнув по телу Костыля. Спасибо, кто-то догадался прикрыть его, но разве материнское чутьё обманешь? Живой огонёк мелькнул в зрачках – и потух. Когда Василь бережно обхватил её за плечи, чтобы увести в дом, она захохотала и оттолкнула его, а после кинулась в самую гущу людей. Туда, где лежал накрытый телогреей покойник.

Колдун перехватил её поперёк пояса. Грубо и резко, словно ударил. Блажа ажно пополам согнулась. А после поймал лицо безумной в ладони, и Ирга могла бы поклясться, что в глазах Змеелова мелькнула жалость. Он прижался своим лбом к её, и Блажа, обмякнув, как до того рука Василька, осела на землю.

Василь заорал:

– Ты что наделал, погань?! Тётка Блажа!

Даже с кулаками кинулся на колдуна, но односельчане удержали. Дан зачастил:

– Сдурел никак, Вас? Тётку проклял, и тебя проклянёт! Ему что? Ему – тьфу!

Змеелов разве что досадливо поморщился, не выказав к потасовке никакого интереса. Бросил:

– До рассвета проспит, потом оклемается. Уберите. Мешает.

На сей раз помощники Васильку нашлись, и женщину поскорее унесли в избу. А колдун спросил:

– Ещё родня у покойника есть? Нормальная.

– Нет у него никого. На острове, – нехотя ответила Ирга.

– Добро. Заносите, – скомандовал чужак и повернулся к крыльцу.

Спесь, впрочем, сошла с колдуна быстро: шум выгнал из-под ступеней змею. Супротив чужака она вскинулась, показавшись на миг огромной, зашипела… Колдун шарахнулся.

– Тварь поганая! Вот я тебя…

Как знать, многим ли подумалось, что на том придёт конец чужаку и всем невзгодам, что он с собою приволок. Но ужалить змея не успела: Ирга кинулась наперерез и ловко ногой откинула гадюку в сторону.

– Они у нас что мыши, не обижай, – пробормотала рыжуха, избегая цепкого колдунова взгляда.

В избу покойника Змеелов вошёл уже по-хозяйски, швырнул балахон у входа, скинул со стола чашку с недоеденной кашей прямо на пол. Кивнул на освободившееся место.

– Сюда кладите.

Василь едва устроил уснувшую Блажу в женской половине, отделил её от вошедших занавеской и поднял с пола посуду. Одной рукой он управлялся ловчее, чем иные двумя.

– Ещё чего? – возмутился он. – На стол? А может сразу к волхве в нору отнесём, чтобы ещё больше богов оскорбить?

Змеелов пожал плечами.

– Мне до ваших богов дела нет. И спорить с тобой я тоже не собираюсь. Покойника – на стол. Одежду – долой. Кто против – вон со двора. Идите старосте на меня пожалуйтесь, чтоб не скучать.

– К старосте-то оно, пожалуй, вернее будет, – несмело подал голос кто-то.

Однако, стоило колдуну повернуться на звук, говорящий поспешил спрятаться за других яровчан, поэтому ответил Змеелов сразу всем:

– Староста тоже пусть приходит. Утром. Нынче не до него. Вот ты, – он наугад ткнул пальцем в скопище. Вышло, что на Дана, и тот онемел от страха. – Остаёшься помогать. Остальные убирайтесь.

Но прежде, чем колдун договорил, Дан, как девица прихворнувшая, лишился чувств, а может только вид сделал.

– Проклял! – взвизгнула Залава.

– Никак Дан обмочился! – брезгливо подметила её подружка.

Колдун растерянно моргнул и внимательно осмотрел свой палец, но, заметив Иргину ухмылку, спрятал руку за спину и снова принял вид равнодушный и зловещий.

Девка и сама от себя не ожидала, да кто-то по обыкновению дёрнул за язык. Ирга вышагнула вперёд.

– Я помогу!

Василь сразу вызверился:

– Не выдумывай!

Колдун же одобрительно кивнул.

– Ясно теперь, на вашем острове смельчаки не мечи, а сарафаны носят. Что же, лягушонок, оставайся. Остальные – прочь.

Ослушаться никто не посмел. То ли голос у Змеелова оказался дюже твёрдым, то ли зелёные искры, побежавшие по его ладоням, добавили яровчанам прыти, но скоро в избе остались спящая за занавеской Блажа, Змеелов, Ирга да покойник. И ещё Василь застрял в дверях, широко расставив ноги. Расставил бы и руки, да вторая, колдуном отнятая, так и висела плетью.

– Ты никак одурела? Я тебя с… – он воровато покосился на Змеелова, – не оставлю!

– А, стало быть, мне только с теми, кого ты подослал, можно? – прошипела Ирга.

– Никого я к тебе не подсылал! Да что ты как дикая, право слово! Воротимся домой да поговорим нормально!

А у Ирги внутри всё будто льдом покрылось. Вспомнился и Костыль, братом подосланный, и то, как этот самый брат отказался с нею вместе на Ночь Костров идти, и платье материно, Звенигласке подаренное, и имя сыновца² – всё разом вспомнилось. Ирга громко и уверенно произнесла:

– Нет у меня больше дома. И возвращаться мне некуда.

А после пихнула Василя в грудь да захлопнула перед его носом дверь. И то ли саму себя похвалить захотелось, то ли затрещину дать. Но решить, чего больше, колдун не дал. Ему-то до Иргиного горя дела нет, у него свои заботы.

– Ну, что встала? Вызвалась, – помогай.

Сам Змеелов времени зря не терял. Он стоял над телом, низко склонившись, щупал шею, щёки, отчего-то нос. Ноздри у колдуна хищно раздувались. Он замер лицом к лицу с покойником: оба бледные, ни один мускул не дрогнет, ресницы не опустятся. Так сразу и не разберёшь, кто отправился в Тень, а кто живой. Ноздри у колдуна трепетали, словно дух смерти казался ему сладким ароматом.

– Чем помочь?

– Наперво, на стол его переложим.