Девка сцепила зубы и взялась за ноги. Брезглива она не была, да и покойников каждый в Гадючьем яре хоть раз, а видал. А всё одно страшно… Ну как поднимется Костыль да как закричит: вот, мол, моя убивица!

На вид колдун был слаб да болен, однако вид оказался обманчив. Подхватил покойника под мышки да и поволок. А уж помогал себе колдунствами али нет, – того Ирга не ведала. Знай успевай ноги держать, чтобы по полу не скребли!

На стол они сгрудил труп ровно мешок с мукой. Змеелов знать не знал, что всего-то этим утром Костыль дышал, мечтал о чём-то, с девкой, вон, помиловаться надеялся. И то, что за занавеской на скамье мерно сопела его обезумевшая мать, колдуна не заботило тоже. Он потёр друг об друга и понюхал ладони, задумчиво хмыкнул и велел:

– Раздевай.

– А?

– Ты что же, глухая?

Ирга рассвирепела.

– Ещё чего!

– Тогда, верно, дурой уродилась. Раздевай, говорю! Покойника осмотреть надобно.

Девка попятилась. Почудилось, Костыль глянул на неё укоризненно из-под опущенных ресниц.

– Смотри… Что он тебе, мешает, что ли?

На мгновение Змеелов прикрыл глаза. Потом медленно пальцами зачесал назад волосы, и Ирга поняла вдруг, что он не только искалечен. Колдун ещё и смертельно, до невозможности устал. А потом он тихо и беззлобно произнёс:

– Пошла вон.

Ирга сцепила зубы и пошла. Но не прочь из избы, а к Костылю. И неуклюже негнущимися пальцами взялась распутывать воротник и пояс, стаскивать сапоги и порты. Всё ж таки дождался Костыль своего часа: Ирга его и обняла, и приласкала, и телом прильнула тесно-тесно. Да только теперь уже что толку? Тесёмки выскальзывали, непослушные пальцы, как назло, отказывались держать, и Змеелов взъярился:

– Да что ты как в первый раз, право слово!

– А это уже не твоё дело, в первый или не в первый! – рявкнула девка. И без того со страху того гляди ноги отнимутся, а тут ещё этот! – Толку с тебя что с козла молока! Если ты мужиков лучше раздеваешь, так и давай сам!

– Да корова, и та ловчее справится! Будь он живым, уже б от старости подох, покуда тебя дождался.

– А во ты знаешь, от чего он помер!

Колдун скрестил на груди руки и долго неприязненно смотрел. Ирге всё казалось, что слепой его глаз видит не меньше, а то и больше зрячего. Сразу подумалось, что рубаха, до сих пор не просохшая, льнёт к телу, а в волосах наверняка застряла водяная трава. Ох и неловко! Но колдун глядел вовсе не на девичью грудь под вышитым льном, а если и на неё, то умело скрывал. Он сказал:

– Знаю.

Иргу ровно за горло схватили. Дыхание спёрло, колени подогнулись. Ещё и этот… смотрит! Она выдавила:

– И как же?

Колдун тянул. Нарочно тянул, издевался, видел, как девка напугана и пил её страх ровно мёд, который та так и не поднесла ему. Он приблизился к нагому Костылю, а Ирга, как ни старалась смущённо отвести взгляд, выпучилась: ничего бы не пропустить! Засучил рукав – по зеленоватым жилам побежали искры, собираясь на кончиках пальцев. Провёл сияющей ладонью над покойником от самых пят и до темени, маленько задержавшись у лица. Спросил:

– Смотришь?

Ирга и рада бы ответить, да голос отнялся, и она просто кивнула. Колдун велел:

– Подойди ближе.

Когда девка послушалась, встал позади неё и поймал за локти. Горячий шёпот обжог ухо.

– Сама догадаешься?

«Знает» – поняла Ирга. – «Точно знает и насмехается!»

Пальцы Змеелова спустились от её локтей к ладоням. Колдовство покалывало кожу, пахло палёным, словно едва зарезанной свинье щетину прижигают.

– Скажи, – прошипел Змеелов.

– Я не… Это не…

– Посмотри внимательно, – кончики пальцев нежно огладили сбитые костяшки. – Что не так с ним?

– Он… Он…

Колдовское оцепенение сковало руки и ноги. Ни шевельнуться, ни вздохнуть. А Змеелов нарочно прижимался всё теснее, заставлял Иргу ближе и ближе становиться к тому, что осталось от доброго соседа, звавшегося Костылём. Не так-то плох был одинокий рыбак, если подумать. Не зол, не жесток. А что клюквенную любил пригубить, что приставал в праздник… Так кто с девками в Ночь Костров не милуется? Быть может, согласись Ирга, останься с ним, поцелуй дурака, Костыль бы выжил? Под грудью вспыхнула злость, и её хватило, чтобы сбросить оцепенение. Вернулась сила в члены, и девка оттолкнула колдуна что есть духу.

– Чего тебе от меня надо?! Не знаю я, ясно?! Не знаю, кто его убил!

Змеелов поглядел на неё иначе. Так, как глядят на козу, вставшую на задние ноги, а передними сыгравшую на баяне развесёлую песню. Брови его взметнулись вверх, волосы с проседью будто бы дыбом встали.

– Вот оно как! – Он самодовольно похрустел суставами. – Стало быть, знаешь, что не сам он помер. Что убили.

Ирга процедила:

– Ничего. Я. Не. Знаю. – А набравшись решимости крикнула: – И знать не желаю! Разбирайся здесь сам, а я домой пойду!

Она ударила себя по правой щеке, чая сбросить наваждение, добавила по левой, когда не помогло. Когда же Ирга схватилась за ручку двери, Змеелов продолжил как ни в чём не бывало:

– Его убила змеевица. Гадюка. Я говорил там, на берегу. – Он мотнул головой в сторону. – Видишь рану на щеке? И разве не ты сказала, что дома у тебя больше нет?

Ирга вцепилась в спасительную ручку.

– Я не тебе это говорила, – жалобно выдавила она.

– Но брат тебя не услышал, а я услышал. Ты сама вызвалась в помощницы, так помогай.

Ладонь бессильно соскользнула. И то верно – некуда. Ирга воротилась к колдуну и покойнику.

– Что такое змеевица?

Теперь, когда колдун указал на них, Ирга и сама заметила две крошечные точки на щеке у Костыля. Не то соринки прилипли, не то при жизни где-то поранился. Вот только ядовитые змеи отродясь местных не трогали…

– Я расскажу. – Пообещал Змеелов. – Только условие.

– Какое?

– Что прикажу, всё выполнишь.

Глава 4. Глаз покойника

Ночь за окном становилась всё гуще – хоть ложкой хлебай. Трещали кузнечики, изредка подавали голос жабы, а в пятне света сновали, охотясь за глупыми бабочками, летучие мыши. И казалось, кто-то ходит по двору, прислушивается к звукам, доносящимся из избы. Ирга вглядывалась в темень, но рассмотреть никого не могла, да и, сказать по правде, не хотела. В чёрный час разве что духи нечистые могут бродить по деревне…

Змеелов приказал зажечь все лучины и свечи, что найдутся в доме, и окружить ими покойника, но неверный свет больше мешал осматривать тело, чем помогал. Ирге всё казалось, что тени, шевелящиеся у ключиц, в волосах и меж ног у Костыля, вот-вот оживут и червями поползут по столу и вниз, свернутся меж половиц до поры и выскочат, присосутся к ступням, когда всего меньше будешь ждать.

Колдуну же хоть бы хны. Он обжимал быстро деревенеющий труп, соскабливал что-то палочкой с кожи и откладывал в сторону, принюхивался. Достал из ссобойки несколько заляпанных бутыльков. Из одного капнул Костылю на лоб. Мутные капли затерялись в волосах.

– Воняет! – пожаловалась Ирга.

– Без зелья воняло бы сильнее.

Из второго хлебнул сам. А содержимое третьего плеснул на ладонь и обтёр покойнику шею и грудь. Зелье зашипело. Ирга испугалась, что вот-вот проест кожу, но случилось иное. На нагом теле Костыля проступили зеленоватые мерцающие пятна. Не иначе грибница-ночница, освещающая болота в тёмное время, выросла! Девка ажно приподнялась со скамьи. Много чудес повидала она на Жабьем острове, иным дивиться устала. Но такое – впервые!

Колдун самодовольно хмыкнул.

– Это – следы. Его убила змеевица. Я не ошибся.

– А мог?

Он глянул на неё озверело и отрезал:

– Нет.

Ирга поёжилась. От окна тянуло холодом, рубаха не сохла, а волосы так и вовсе просыхали дай боги на следующий день после купания – такая уж девка уродилась. Но тревожно было не поэтому. Что-то тёмное ворочалось в глубине острова. Что-то, что чуял каждый, рождённый в Гадючьем яре, но чего не мог объяснить. Ирга осторожно подала голос:

– У нас с покойниками так нельзя. Не к добру…

Змеелов и не подумал остановить своё странное действо. Он лишь рассеянно отозвался:

– И как же у вас можно?

– Покойников остров забирает себе. Мы относим их на болота. А если случилось такое, что человек пропал, и труп не предали трясине…

Жуть что делалось, когда сгинул отец Костыля. Стояла зима, и озеро сковало льдом до самой большой земли. Льда было столько, что тяжёлые гружёные товаром телеги с двумя, а то и тремя впряжёнными лошадьми легко скользили по нему. В первый день после того, как исчез Азар, поднялась метель. Она не унималась до самого вечера, и тогда ещё никто не знал, что стало причиной гнева богов. На другой день ветер стих, но снег повалил с утроенной силой. Когда избы замело по окна, всем стало ясно, что глупого мужика, ввязавшегося в пьяный спор, больше нет на свете. Пережить зиму яровчанам помогла волхва. На поклон к норе ходил староста, носил богатые дары. Волхва научила его, как быть. Ясно, что того, кто сгинул в Лихоборе, не вернуть ни живым, ни мёртвым. И тогда заместо покойника сшили большую тряпичную куклу. Набили мясом да творогом – у кого что нашлось – и прямо сквозь пургу на санях повезли на болото. О том, что видели мужики на месте, по сей день никто не говорит, но первые седые волосы в бороде у старосты появились именно тогда.

Девка содрогнулась, представив ужасы, которыми могут наказать боги весь Гадючий яр из-за её молчания. Она скомкано закончила:

– Случается беда.

– Ничего, – хмыкнул колдун. – Уж в бедах я разбираюсь, придумаю что-нибудь и с этой. Подойди.

За время, минувшее с вечера, Ирга уже привыкла бездумно подчиняться колдуну. Принести, подать, полить водой, расставить лучины… Помощи с неё, прямо скажем, было немного, но девка тешила себя надеждой, что осталась при Змеелове не зря. По меньше мере, она знатно досадила Василю, а это уже много. Послушалась и в этот раз.

– Ты хотела знать, кто такие змеевицы.

Всего больше Ирга хотела бы знать, что не повинна в смерти Костыля и что никто не узнает, кто последним видел рыбака живым. Потому как иначе сосельчане рыжухе жизни не дадут, и неважно, найдут настоящего убийцу или нет. Но она молча кивнула и поднялась с лавки.

– Подойди. Ближе. Ну что ты нога за ногу! Встань рядом и прекрати дрожать!

Ирга обхватила себя за плечи и коротко отбрехалась:

– Холодно.

– Холодно – переоденься в сухое. Вон, у этой, – колдун кивнул на занавеску, отделяющую их от Блажи, – возьми что-нито.

– Нет.

– Ничего, ей уже навряд понадобится.

Девке ажно умыться захотелось, так стало гадко. Да уж, Блаже и верно навряд пригодятся как праздничные сарафаны, так и простые рубахи. Она без сыновьей помощи и вовсе в Тень скоро отправится. Материны платья тоже навряд пригодились бы владелице, однако ж, когда брат отдал их Звенигласке, хотелось удавиться. Ирга рявкнула:

– Я сказала, нет!

– Уймись. Как начну тебя силой раздевать, так верещать и будешь.

Ирга запнулась. Всего меньше она думала о том, что колдун мог оставить при себе девку не помощи ради, а для… забавы? А что? На большой земле вечно жалуются, что Гадючий яр зябок. Плыл колдун ночью, один, непонятно ещё, сколько в пути провёл. Не в ближайших же деревнях время коротал? Слухи дошли бы… А ведь Змеелов, хоть и с проседью, но не стар. И вполне может статься, что калечен он только глазом да ногой, а остальное… Что если и впрямь велел он остаться, чтобы после трудов согрела ему постель?

Сама не ведая, чего для, Ирга опустила взор. По всему выходило, что колдун от обычного мужика ничем и не отличался. От его ядовитого голоса девка едва чувств не лишилась.

– И потом они говорят, что это мужики норовят им подолы задрать. Не на ту змею смотришь, дура!

Жар бросился в лицо. Всего больше Ирге, пойманной на непотребстве, хотелось выскочить вон и никогда-никогда боле не возвращаться. Но она сделала над собой усилие и медленно подняла взгляд. Облизала пересохшие со страху губы и с вызовом спросила: