Сергей Мельников: Гений с метлой

«Гений с метлой»

С. Мельников

У Льва Матвеевича Первозванцева было два недостатка – филигранный литературный вкус и эйдетическая память. Первый породил главную страсть: любовь к литературе. Второй – фатальную драму. Самые гармоничные сочетания слов, самые яркие метафоры, рождающиеся в писательском воображении, память мгновенно находила в бездонной библиотеке текстов, уже написанных другими. Как бездетный родитель, не имея возможности породить свои, Лев Матвеевич жил чужими. Он служил редактором и рецензентом, входил в правление Союза Советских Писателей и славился спаниельским чутьём на таланты.

Однажды вахтёр положил ему на стол толстую потрёпаную папку.

– Вот, Лев Матвеич, псих какой-то принёс. Вас спрашивал. Я сказал, что не принимаете, так он бросил её мне в окошко и убежал.

– Ничего не сказал? – осведомился Лев Матвеевич, развязывая тесёмки.

– Сказал, – бодро кивнул вахтёр: – "Ну и к чёрту!" – сказал.

– Ну и к чёрту! – пробормотал Первозванцев, всматриваясь в первый лист рукописи.

Текст пел: плавно разбежась, строка взмывала, замирала ярким бирюзовым звоном и осыпалась в зелёную, как лист лопуха, траву. В ней стрельчатыми гвоздичными головками торчали редкие причастные, их лепестки гобойным гласом теребили ассонансы, и шелестели аллитерально кроны прекрасных древ, окружающих дивные языковые кущи. Последний пассаж, как злорадно подсказала память, содержался в письме Гаврилы Державина к фон Мерцу и характеризовал сочинение венценосного воспитаннника.

– Друг мой! – Первозванцев с трудом оторвался от рукописи. – Этот… псих далеко убежал, как думаете?

– Да кто ж его знает? – дёрнул лоснящимися плечами вахтёр. – Бегает быстро. Там на обороте папочки адресок есть…

– А как выглядел податель сего?

– Малахольный! Очки, берет, халат синий. Контуженый жизнью.

– Ну что ж, – улыбнулся Лев Матвеевич, натягивая пальто. – По таким приметам я его мигом найду.

Долго искать не пришлось. У указанного адреса описанный мужчина, как есть в берете и синем халате, с выражением беспомощного изумления проходящей жизнью мёл мостовую.

– Прошу прощения, вы – Андрей Климентович Сократов?

– А вы с какой целью интересуетесь? – не прекращая мести, дворник сверкнул подозрительным глазом из-под заклееной дужки.

– Я Первозванцев. Просмотрел вашу рукопись…

Дворник замер на пару секунд и снова замахал метлой.

– И что же?

– У вас несомненный талант!

Сократов опёрся на метлу, как Зигфрид на двуручный меч.

– Я сделал двенадцать копий, – тихо сказал он, сожмурившись, – и везде получил отказ. Отнести вам было жестом отчаяния. Просто подумал: откажет – ни строчки больше не напишу. Буду улицы мести и жизни радоваться. Вы не шутите?

– Да какие тут шутки? Готовьтесь. Будем представлять ваш роман правлению. У вас большое будущее, друг мой!

***

Руководитель писательского союза Прилатов был посредственным литератором, но талантливым руководителем. Самым ярким проявлением начальственного таланта стало назначение Первозванцева ответственным секретарём. Сейчас Прилатов старательно и глубокомысленно вглядывался в поданные им листочки.

– Значит, полагаете, Лев Матвеич…

– Уверен, несомненно уверен!

– Хм-м… – послюнявленным пальцем председатель перевернул листок. – А это уже интересно! Вы не заметили, где проходит действо этого трактата?

Первозванцев открыл рот, но Прилатов его опередил:

– Это же малая родина… – С видом шкодливо-благоговейным он воздел палец к потолку. – Чудесно! – Пухлая ладонь Прилатова припечатала папку. – Пишите, Лев Матвеич, рекомендации, а рукопись готовьте в худлит. Где проживает наш новый Тургенев?

– В дворницкой дома номер…

– Дворник это не очень хорошо, – погрустнел щеками Прилатов. – Дворник это ассоциации всякие ненужные. Решат ещё, что он из этих, дулькокрутов. Он точно не из этих? А то там каждый первый, кто не дворник, тот кочегар. Лучше б он рабочим на заводе был!

***

Дебютный роман Сократова был издан, и первый тираж разошёлся за две недели. Одна из книг легла на высочайший стол, и только ностальгическая капля его обладателя намочила страницу, в кулуарах дома писателей зашушукались о следующем лауреате госпремии.

***

Лев Матвеевич обнаружил Прилатова с трубкой, прижатой к плечу.

– Людочка, пошевелите карточками, что там у нас доступного в Переделкино… – Прилатов подбородком указал Первозванцеву на стул и прикрыл микрофон рукой. – Там… – Он возвёл глаза… – Очень высоко оценили книгу товарища Сократова. Беспокоятся о жилищном содержании. Что за фамилия, кстати, Сократов?

– Говорит, предки Стократовы были, а паспортистка букву пропустила.

– Стократов… – Председатель пожевал губами. – Купечество какое-то. Нет, Сократов лучше, это археологично. – Он убрал руку: – Ну и что там? Варварян? До сих пор не съехал? Так! Сейчас я ему сам позвоню!

Прилатов застучал по рычагу.

– Каков мерзавец! До сих пор казённое жильё не сдал! Аня! Дай мне Варваряна! Жду!

Тренькнул аппарат, Прилатов взял трубку.

– Платон Аветикович, ну что за цирк с балалайками? Вы меня глоткой не дерите, не такие драли! Это ведомственная дача, а вы больше не наш! Если через час место размещения не освободите… Последний раз по-хорошему, потом с милицией, с занесением и вынесением, вы меня знаете! Туда уже новый член выдвинулся. Ага-ага! И вам не хворать. Привет супруге!

Прилатов с треском бросил трубку и переменившимся лицом обратился к Первозванцеву:

– Лев Матвеич, примите за труд, сопроводите товарища Сократова на дачу Варваряна. Если эта змея очковая, мной опрометчиво пригретая, ещё там, вызывайте наряд.

***

Когда служебная "Волга" свернула с минского шоссе, Сократов, всю дорогу напряжённо молчавший, вдруг сказал:

– Лев Матвеевич, голова кругом идёт, неужели всё это наяву?

– Вас ущипнуть? – любезно предложил Первозванцев.

– Нет, спасибо. Знаете, я до конца жизни буду вам обязан…

– Вот тут перестаньте, Андрей Климентович. Обязаны вы исключительно своему таланту и счастливому случаю, которым великая русская литература привела меня к вам. Им долги и возвращайте.

Дорога свернула в посёлок, потянулись скромные дачки публицистов, следом – поэтов, к песенникам и журнальным прозаикам повысилась этажность, потом укрылись за высокие крепостные заборы госпремии, лишь из-за самого края изредка любопытно выглядывал конёк над чеховским мезонином. Прозаическая основательность вновь пожижела: двойная колея восходила на холм, где торчали дачи товарищей Тесьмёнова, Гестальского и Варваряна – прозаиков признанных, но сомнительных, – и далее ныряла вниз, к уютному погосту. Лаконичной своей кротостью, на отрезке от вершины до места упокоения, она напоминала о скоропостижной хрупкости бытия писательского существования.

У срединной дачи "Волга" остановилась. На крыльце деревянного домика, крашеного в детсадовский синий, стоял широкоплечий мужчина, глазами, вислыми мочками и клыкастым оскалом похожий на злого водолаза.

– Э, где этот чатлах Прилатов? Почему сам не приехал? – крикнул он с высокогорным надрывом.

– Кончайте паясничать, Платон Аветикович! – добродушно отозвался Первозванцев. – Сами виноваты: перемудрили с аллегориями на актуальные темы.

Они пожали руки, и Варварян уже обыденным московским голосом сказал:

– Писатель должен быть задирой! Принимайте, инвентарщик! Всё согласно описи в исходном состоянии и на своих местах, кроме пепельницы хрустальной производства фабрики аналогичного гуся. Разбил об стену, случайно: хотел об голову.

– И кому ж так повезло, друг мой?

– Дисе Тесьмёнову, презренному конформисту.

Первозванцев обернулся к Сократову:

– Чтоб вы знали, с кем рядом живёте: Дися, Геша и Варварян – известные переделкинские разбойники. В местном РОВД подшивки с жалобами на их дебоши – самое популярное чтиво. Вы уж, друг мой, будьте поаккуратней с соседями.

– Гнусные инсинуации, – гневно бросил Варварян, подмигнув Сократову.

Стоило Первозванцеву скрыться в доме с листками описи, Варварян вцепился в пуговицу Сократова и зашептал горячим коньячным духом:

– Ты мужик нормальный, а при нём не хочу. У меня в подвале кой-какое барахло осталось, ты уж не трогай, ладно? Я в субботу заскочу вывезу, а с меня магарыч. Ты что пьёшь?

– Я вообще не пью, – смутился Сократов. – Ну разве только "Арарат", по чуть-чуть. Запах нравится…

Варварян нервно дёрнул щекой.

– Будет "Арарат", только не трогай ничего, а? Лучше вообще не заходи. В субботу возьму мотор и заберу.

Когда Первозванцев с Варваряном укатили, Андрей обошёл комнаты, бросил взгляд на подвальную дверь, но заходить не стал, а закатал рукава и взялся за веник. Когда он домывал окно в кабинете, чудеснейшей комнатке с книжными полками и печатной машинкой "Башкирия", снаружи свистнули. Из-за забора между участками выглядывал незнакомый мужчина. Его гастрономически круглое лицо пряталось от солнца под газетную треуголку.

– Привет, сосед! – замахал он широкой ладонью.

Андрей спрыгнул наружу и пожал протянутую через забор руку.

– Я Геннадий Гестальский, можно просто Геша. Прозаик-народник.

– Андрей Сократов, просто прозаик, наверное, – неуверенно ответил Андрей.

– А-а! О-о! Ух, какую птицу в наши края занесло. А я-то думаю: ради кого Варваряна освободили от занимаемой дачи. Ну ради кого ж ещё? Самородок-вундеркинд! Птенец гнезда Первозванского!

– Мне ещё окна мыть… – смутился Сократов.

– Не убегут окна. Надо б за новоселье проставиться… Порядок!

– Да я не пью, – второй раз за день сказал Андрей.

– В завязке?

– Нет.

– Язва?

– Нет.

Гестальский вытянул лицо за забор и тихо спросил:

– Сектант?

– Да нет же! Просто не люблю.

– Подозрительно… – пробурчал Гестальский. – А то б зашли с Тесьмёновым.

Он с досадой махнул рукой и поплёлся к своей даче.

Сократов с тайной радостью освобождённого вернулся к окнам. Потом сел в кресло, вставил в машинку чистый лист и медленно, одним пальцем напечатал: "Глава 1"

Когда-то маленький Андрюша сидел в ногах у бабушки, рядом с плетёной корзиной, полной разноцветных клубков, утыканных спицами. Бабушка читала стихи Пушкина, коих знала наизусть немыслимое количество. В поэтических строках путалось тихое "лицевая, лицевая, накид…". Шерстяная нитка тянулась, подрагивая, складывалась в ладные петельки – каждая на своём месте, каждая необходима. Так же, как петельки под никелированными спицами, собирались и слова – крючочек в дырочку, дужечка в проушину, слог за слогом сплетаясь в цельное полотно.

Андрюше казалось, что нет ничего проще, чем писать – надо всего лишь чувствовать, как сцепляются между собой слова. Он так и писал, будто связывал спицами бесконечную нить языка в узорчатое панно. Вначале это были ряды строчек, завораживающих стройностью и абсолютной правильностью положения, позже он начал вплетать нити смыслов, вывязывать скрытые узоры, видные только с расстояния или под иным углом. Ему не нужно было вдохновение. Стоило ухватить кончик, а дальше слова сложатся сами.

***

В своём новом кабинете, размером чуть меньше всей его старой дворницкой, сидел взрослый прозаик Андрей Сократов. Время шло, небо за окном сгустилось липовым мёдом, в чёрном боку печатной машинки загорелись золотистые звёздочки, но на листке так и осталось: "Глава 1". Кончика не было. Спутанный клубок русского языка колючей шерстью давил на уши и никак не хотел разматываться. Андрей пил чай, стучал карандашом по зубам, бегал по комнате, распахивал и закрывал, и вновь распахивал окно – ничего не помогало.

– Я устал, – пробормотал он. – Просто слишком много всего. Со всяким бывает.