– Я родилась в Южной Корее, но, когда была ещё ребёнком, мы переехали в Японию. Училась там, поступила в медицинский институт. И все мы жили ради блага страны. Я стала врачом и занялась новым, только появившимся тогда направлением – микрохирургией. Конечно, в то время она была далеко не на таком уровне, как сейчас, но мой отдел, мы были первыми. Научные открытия, перспективные методики, новые совершенные техники – мы стали элитой, и через какое-то время этой работе присвоили гриф секретности, лаборатория перешла в подчинение военных. Наш начальник был фанатичный человек, преданный своей стране и своему делу, и он не гнушался никакими методами, абсолютно никакими, нужны были только результаты. Нам внушали, что это нормально, что если не мы, то они нас… – Йала замолчала, её глаза наполнились слезами. – Мы убивали людей.

– Как это?

– Мы мучили их, а потом убивали. Нам привозили пленных для опытов. Целые бараки подопытного материала. Живые люди. Их резали живьём, выпускали кровь… Я не могу… можно, я не буду вспоминать подробности?

– Да, да, конечно… – растерянно отвечал Дамиэль.

Йала вздохнула:

– Я хочу, чтобы ты знал… Я была не такой хорошей девочкой. Наоборот. Мы делали много вещей, о которых страшно подумать. Мы делали свою жуткую работу самоотверженно и не покладая рук, получая всё новые почётные грамоты. И не обращая внимания на завистливые взгляды коллег из других отделов, ходили по коридорам с гордо поднятой головой.

Но однажды для меня всё изменилось. Примерно через полгода с начала работы с новым материалом, зимой, в бараки привезли детей. Я тогда была в отпуске. В тот день, когда я вернулась, умер первый ребёнок в лаборатории. Это была девочка лет пяти. Я увидела её тогда и словно проснулась. В голове что-то перевернулось. Перевернулось так, что расхотелось жить. У меня случилась истерика, я схватила труп этой девочки и принесла его в кабинет нашего начальника.

– Профессор Танака! – кричала я. – Мы монстры, мы монстры! Так нельзя!

А он дал мне пощёчину и сказал, что если я ещё раз выкину нечто подобное, то он отдаст меня под суд, обвинив в измене родине.

Потом начались долгие дни осознания. Нас было трое – тех, кто был несогласен. Но мы не могли уволиться, бросить всё и уйти, забыв как страшный сон. Оттуда не отпускали. Каждого ждала бы смерть. Тогда я и двое моих коллег, Каору Сато и Нанами Охаяси, придумали план.

У Нанами были связи в Греции, и мы стали планировать туда побег. Всё казалось сложным, рискованным, но возможным. Каору нашёл по религиозной линии через десяток других людей церковь, где нам готовы были помочь. Мы сколько могли, чтобы это было незаметно, вывозили из бараков детей в ящиках из-под овощей и передавали их в руки духовников. По очереди. Знали, что рискуем. Каждый раз был как последний. Так прошло несколько месяцев, и однажды Каору не вышел на работу. Мы с Нанами сразу заподозрили что-то неладное. Нанами позвонила его жене, и та, рыдая, сказала, что за ним ночью пришли. Мы поняли тогда, что пора приводить в действие план побега. Ехали каждый сам по себе, чтобы не привлекать внимания. Но в Греции в назначенном месте оказалась я одна. Я помню, как выходила во двор отеля изо дня в день почти целый месяц, и всё стояла, ждала, что вдруг подъедет такси, и оттуда появится Нанами. Но она так и не приехала. Весна, вокруг всё цветет, солнце такое тёплое, ласковое, а я стою и плачу.

Я прожила в Греции два года и думала, что всё уже позади. Обзавелась знакомыми, друзьями, подругами. Началась новая, спокойная жизнь. Но однажды ночью ко мне ворвались люди и увезли. Я не знаю, как они нашли меня и зачем. Но, видимо, так было нужно. Бог наказывал меня за содеянное.

Меня вернули в лабораторию. Как сейчас помню: военные привели меня грязную, голодную, в ночной рубахе, как была, в кабинет к профессору Танаке. Сказали, что возвращают. А он плюнул мне в лицо и отказался принимать обратно. Испугался, наверное. Сказал: «Делайте с ней, что хотите».

Спецслужбы пытали меня два дня, на третий сломали руки и ноги и отрезали голову. И я стала призраком. Свет не пришёл ко мне. Про меня забыли. Я вернулась в лабораторию, видела, как через несколько лет застрелился профессор Танака, как многие бывшие сотрудники бежали, как крысы, спасая свои шкуры, прикидываясь аспирантами и ординаторами, как бараки сожгли, а из лаборатории сделали ткацкий цех. Как забыли и стёрли из истории происходившее там когда-то.

Прошло много лет, я стала просить Бога простить меня, и через какое-то время он послал мне вестника. Тот дал знания и велел готовиться служить небесам. И я готовилась… долго и усердно. Ну, а дальше тебе всё уже известно…

– Йала, я не знал… прости… – Дамиэль выглядел очень впечатлённым её рассказом, даже креветки остались нетронутыми.

– За что? За что простить? Это всё только моя вина… – Она залпом допила бокал.

У Дамиэля щемило сердце от беспомощности. Он не знал, что сказать. Рассказ Йалы неожиданно оказался страшным и грустным. Было её жаль. Жаль, что ей выпала такая судьба, жаль, что некому было помочь, что она до сих пор до конца не простила себя. Но он верил, что это теперь делает её сильнее. И этого не отнять. Это дар. И своими деяниями и раскаяньем она искупила свою вину, это точно, иначе бы Святой Дух не откликнулся на её молитвы.

– Знаешь, – Дамиэль взял её за руку. – Я считаю, что ты станешь замечательным ангелом. Гораздо лучше многих. Через эти испытания Бог наградил тебя несломимым духом. Это редкий дар. Это большая сила. Когда мы запустим ядро, я покажу, как им пользоваться…

Йала виновато улыбнулась:

– Ты правда так думаешь?

– Конечно! Ничто не бывает просто так! Эх, Йала… ты даже не представляешь, насколько ты чудесная, уникальная, светлая… Не надо видеть тьму внутри себя, в тебе её давно уже нет. И ты вовсе не слабая, наоборот, ты очень сильная. Просто ранимая. Это тоже дар. Ты сможешь чувствовать и воспринимать божественные силы глубже, считывать энергетические вибрации, которые я и не мечтал познать. Просто сейчас, в человеческом теле, всё сложнее… и непонятнее.

Йала приободрилась:

– Спасибо, спасибо тебе за добрые слова.

И подумала: «Ну почему ты такой хороший?!»

Глава 32. Точка отсчёта

В «Гранд Парадайзе» уже с утра царила атмосфера праздника, азарта и лёгких денег. И только в комнате наверху было тихо и спокойно. Двое спали, обнявшись. Первым проснулся Кейджиген. Он посмотрел на настенные часы и сел на кровати.

– Реана, Реана… – тихо позвал он и стал будить её поцелуями.

– Ммм… – прозвучало в ответ. – Ещё темно…

– Уже почти час! – Он встал и отодвинул гардину. – Это просто шторы!

– Как час? – Реана вскочила и, увидев, что совсем голая, залезла обратно под одеяло. – Наши не звонили?

– Неа… Наверное, ещё не нашли.

– Ну и хорошо. Вернее, не хорошо, но… неважно… Встаём?

– Можем ещё поваляться. – Кейджиген снова залез на кровать.

Вдруг зазвонил телефон. Он ответил что-то по-французски, засмеялся и повесил трубку.

– Ты представляешь, – с улыбкой сказал он и лёг рядом на подушку. – Это Филипп.

– Филипп? Бедняга… как он после вчерашнего? Никто в психушку не попал?

– Нет, наоборот! Он сказал, что у него пропал сахарный диабет, которым он болел уже десять лет, и исчезла пупочная грыжа. – Кейджиген рассмеялся, закрыв глаза рукой. – Везучий, засранец… сказал, что наш раб навеки…

– Чудные они! – ответила Реана. – Но они нам помогли всё-таки…

– Да, я рад, что всё так вышло. Кроме ковра, конечно, ну да ладно.

– Когда мы должны лететь в Египет?

– А сейчас посмотрим, какие есть билеты. Можем хоть сегодня. Но, если честно, я не люблю спать в самолёте, и раз наши не звонят, предлагаю лететь завтра утром.

– Как скажешь, любимый, – ответила Реана и поцеловала его в нос.

Будильник прозвенел в семь. Йала умылась, привела себя в порядок. Дамиэль спал так крепко, что не слышал звонка. Она подошла к нему и стала теребить за плечо:

– Вставай, соня, семь утра.

– Как… уже? Мы же только легли…

– Нет, мы уже давно легли, ты проспал восемь часов.

Дамиэль сел на диване. Йала вернулась в свою комнату, чтобы не смущать его.

– Я не помню, мы заказали вчера сухой паёк с собой? – крикнул он из ванны, бреясь.

– Да, я звонила на ресепшен. Получим его за завтраком.

– Отлично!

Снова долгий путь среди песков. Жара. Запах бензина. Египетское радио. Голубое небо, палящее солнце.

– Прости, что я тебе вчера понарассказывала всякие страсти-мордасти… – начала разговор Йала. Она всё ещё переживала, стоило ли так откровенничать.

– Знаешь, я тоже делал вещи, которыми не горжусь, – ответил Дамиэль.

– Ты? Не может быть!

– Может! Такое тоже бывает. Совершенен только сам Господь Бог. Но мы вольны выбирать, что нам с этим делать.

– И что ты делал?

– Ничего. Я становился мудрее.

– Интересная философия…

– Будешь ангелом, поймёшь, о чём я.

– Да уж, скорей бы!

– А я вот хотел бы ещё какое-то время побыть человеком. Мало того, что это уникальный опыт, так это ещё и другие эмоции и ощущения. Очень интересно смотреть на мир с этой стороны.

– Я очень много знаю про мир с этой стороны, – отвечала Йала. – Эх, хотела бы я поделиться с тобой этим знанием, чтобы ты всё успел посмотреть.

– Да, было бы здорово!

– Если что, ты спрашивай, я могу рассказать.

– Спасибо, Йала, если будут вопросы, я обязательно спрошу.

Когда солнце стояло в зените, они свернули с дороги в пустыню и так ехали ещё какое-то время. Вскоре Дамиэль остановил машину. Вокруг простирался жёлто-серый песок, недалеко виднелись каменные насыпи. Подойдя к камням, они стали искать надписи и, обойдя несколько десятков метров, нашли нужную плиту и очистили её от валунов.

– Что тут написано? – спросила Йала.

– Что-то типа «посторонним вход воспрещён». – Дамиэль нашёл нечто похожее на рычаг и активировал механизм. Плита послушно отъехала в сторону.

– Ура! Всё работает! – обрадовался он и протянул Йале руку.

Проход маленькими ступеньками уходил вниз, в темноту. Йала включила фонарик на смартфоне – луч света не доставал до конца тоннеля. Несмотря на это, они стали спускаться и шли, казалось, бесконечно долго, а лестница всё не заканчивалась. Дамиэль обернулся назад – входа тоже уже не было видно, лишь темнота впереди и позади.

– Надо же, как далеко… – сказал он.

– Наверное, ядро очень большое, поэтому его закопали так глубоко, – предположила Йала.

– Его не закапывали, оно зародилось…

– Ну тогда тем более, наверное, вообще в центре Земли.

– До центра Земли мы год идти будем!

Наконец луч фонаря упёрся в каменную дверь. Путешественники подошли к ней и огляделись.

– Смотри, тут надписи! – Йала светила наверх, где дверь переходила в потолок.

Дамиэль окинул их взглядом и нахмурился:

– Дверь открывается от прочтения этих слов. Но чувствую, сейчас это не сработает.

– Ты можешь прочитать? Вдруг сработает?

Дамиэль стал произносить непонятные слова.

– Всё! Так и знал! Не работает.

– Что будем делать?

– Что делать… – вздохнул он. – Толкать…

И, упершись в стену, поднажал на каменную дверь. Та стала медленно отходить в сторону.

– Уф, тяжёлая! – произнёс он и облегчённо выдохнул, когда между стеной и дверью образовался узкий проход.

– Пройдёшь?

– Да, легко!

– А я? Ну-ка… о, я тоже пролез…

Они шли по узкому коридору, сделанному из зелёного камня.

– Это нефрит? – спросила Йала.

– Может быть, – ответил Дамиэль. – Похоже.

Коридор несколько раз менял направление, и наконец перед ними открылась небольшая пещера. По краям вздымались вверх и сползали вниз серые сталагмиты и сталактиты, рисуя вокруг своими тенями причудливые узоры. От камней, торчащих из потолка, исходил тусклый зеленоватый свет. На одной из стен чуть поодаль висела огромная круглая плита из того же нефрита.

В центре пещеры стояла скамья, на которой сидели три пожилые женщины в ветхих одеждах. Они занимались каким-то рукоделием. Когда Йала и Дамиэль вошли в пещеру, одна из них встала и в мгновение ока оказалась возле них.

– Вам туда нельзя, – скрипучим старческим голосом произнесла она.

Йала вздрогнула от неожиданности. Дамиэль поглядел на старуху, а та посмотрела изучающим взглядом на него:

– Я знаю, кто ты, но тебе всё равно нельзя! Никому нельзя, кроме него!