Ехать было решено на машине, но папина «Победа» совсем рассыпалась. Тогда все стали клянчить автомобиль у Наталии Дмитриевны Шпиллер. У неё как у народной артистки РСФСР, лауреата трёх (!) Сталинских премий была личная «Волга». Наталия Дмитриевна сказала, что машину не даст, потому что она третий год просит перенести пианино в соседнюю комнату и никто даже не пошевелил пальцем. Тогда Миша и папа схватили пианино и мгновенно перетащили его куда надо, потом вернулись, подняли кресло вместе с Наталией Дмитриевной и отнесли их тоже. Так появилась эта треклятая машина!

Почему треклятая? Представьте себе: лето, жара, кондиционеры ещё не изобретены, ехать 1000 километров на Украину в Черкассы, и самое главное – вшестером! Но кто ж поинтересуется мнением двух малышей шести и четырёх лет? Поехали! Душная машина мне надоела довольно быстро, редкие мимолётные остановки у кустиков надолго не развлекали, и тогда я придумал. У Андрея, как и у всех детей, был свой лексикон: быстрая придорожная остановка или остановка «до вiтру» (на украинской территории) называлась «пи-пи», стоянка более продолжительная, в хорошем лесочке, называлась «гром». И я начал это эксплуатировать. Примерно раз в сорок минут я щипал Андрея и грозно шептал ему на ухо: «Гром!» Через десять секунд послушный мальчик объявлял «гром» в буквальном смысле громогласно. Автомобиль останавливался, Андрей шёл за куст, а я получал 15 минут воздуха. На третий раз взрослые заподозрили неладное и во время стоянки вчетвером пошли за куст смотреть, как проходит «гром». Сколько бедный Андрюша ни тужился, но был разоблачён и закинут вместе со мной в духоту.

Второй ужасный момент – это спать вшестером в одной машине! До сих пор не понимаю, как мы там уместились, только помню, что у Андрея был какой-то жуткий деревянный монстр-буратино Петя, с которым он не расставался ни на секунду, даже во сне. И вот все под моё ворчание невообразимым образом умялись друг в друга, замерли. Наступила наконец тишина, как вдруг я гневно вскричал, подытоживая весь кошмар: «И ещё этот ваш Петя!!!» Потом долго «этот ваш Петя» цитировался взрослыми в критических ситуациях.

Михаил Ширвиндт, «Мемуары двоечника»

Н.Б.: Сейчас на нашей даче бегают уже правнуки. Когда правнучке Элле, дочке нашего внука Андрюши, было три с половиной года, она меня спросила:

– Почему ты такая старая?

– Давно родилась, – говорю.

– А почему?

– Мне надо было родить тебе дедушку.

Дедушка – Миша – сидел рядом. Элла задумалась.

– А тебе тяжело было его носить?

– Да нет, он тогда был маленький.

Элла, показывая на нашу собаку, спрашивает:

– А Микки тоже у тебя в животе сидел?

Я подумала: по-моему, она считает меня сукой.

«Сам за рулём кобылы»

М.Ш.: За годы, что я делал свои телевизионные программы, мне пришлось передвигаться самыми разными способами. Это были самолёты, вертолёты, поезда, автомобили разного рода (джип-сафари с переворотами и гонки на выживание, в которых я тоже несколько раз перекувырнулся), яхты и катера, различные вариации рикш, все виды велосипедов, лыжи (равнинные, горные и даже для езды по песку). Я погружался под воду с батискафом и летал на парашюте за лодкой. Я ездил на лошадях, верблюдах, ездовых собаках, северных оленях, слонах и перемещался, если это можно так назвать, на дельфинах, держась за плавники.

А.Ш.: Это всё – семечки. В эвакуации, в Чердыни, я, семилетний, возил бочку с водой. К речке был страшный спуск. С возницей – инвалидом, не взятым на войну, – мы ведром черпали из проруби ледяную воду, заливали её в огромную обледенелую бочку с квадратной дыркой сверху и закрывали отверстие деревянной крышкой. Мне давали вожжи, и я сам, за рулём этой кобылы, таранил бочку наверх, в Чердынь.

Вспомнил анекдот. Старая кляча ввозит во двор подводу с дровами. Молодой возница орет: «Эй, я дрова привёз!» Кляча оборачивается: «Он, б…, привёз!»

В архиве Чердынского музея хранится мой ответ на письмо сотрудников, отправленный в 1987 году.

Из бардачка Александра Ширвиндта

«Уважаемые сотрудники музея далёкого городка моей не менее далёкой детской жизни!

Я очень тронут вашим письмом, взволнован вырезкой из чердынской газеты… Что касается существа ваших вопросов, то, конечно, всё, что связано с этим периодом моей жизни, окутано дымкой… Ведь мне было 7 лет от роду. Образ города всплывает: наш дом (двухэтажный и уютный), рядом – угловой дом и большой общий двор с сараями и конюшней, а дальше – поле. Бочка водовозная (как мне теперь мерещится, обледенелая даже летом) и старый (моего, наверное, теперешнего возраста) возница, который всякий раз приходил к моим родителям перед очередным «рейсом» и говорил: «Без Ляксандра не поеду». Мы дружили!

Помню скользкий и, по детским ощущениям, безумно долгий и крутой спуск к реке. Помню счастье держания вожжей, помню школу и первый класс, помню ласку и доброту людей, приютивших выводок детей, и т. д.».

Страничка во «ВКонтакте» Чердынского краеведческого музея имени А. С. Пушкина

А.Ш.: В детстве я обожал лошадей и тогда ещё не знал, что это кончится ипподромом, ставками и кошмаром безденежья. Ипподром был единственным в Советском Союзе местом с тотализатором. Закрыть не могли, потому что курировал бега Семён Михайлович Будённый.

– Что это такое? – говорили ему. – Капитализм? Империализм?

– Нет, – отвечал он, – это рысисто-конные испытания.

Я не был на бегах уже тысячу лет. Последний раз, когда был (пригласили ещё оставшиеся старики-наездники), сел, и кто-то из молодых подошёл, спрашивает:

– На что будете ставить? Давайте мы вам поможем.

– Милый, – говорю, – сколько тебе лет?

– Тридцать два.

– За 20 лет до того, как тебя заделывали, я уже здесь проиграл всё, чем должен был кормить ребёнка.

М.Ш.: Пару раз отец брал меня в детстве с собой на ипподром. А потом я стал ходить туда самостоятельно. Случайно забравшись однажды в парке на лошадь, я от счастья чуть с ума не сошёл. Ныл, ныл, ныл, пока меня не пристроили в конноспортивную секцию «Труд». В результате девять лет я занимался конкуром. Поскольку из-за двоек в школе тренер мог не допустить до занятий, я мучительно вёл второй дневник, фальсифицируя оценки и подписи учителей. Обнаружили бы этот дневник родители, были бы потрясены тем, что их сын, оказывается, отличник. В общем, в то время как папа на одном конце ипподрома, купив билетик, наблюдал за скачками, я на другом занимался конным спортом. Бега, в которых многие видели элемент свободной жизни, азарт и предвкушение удачи, меня не интересовали. Я знал ипподром с изнанки: как придерживают лошадей и подкупают жокеев.

А.Ш.: О жокеях. Когда-то давно с Театром сатиры мы приехали на гастроли в Саратов. Нас, молодых артистов, поселили на частные квартиры, и я оказался у одного старика. Выяснилось, что он беговик.

– В Саратове бега? – поразился я.

– Да, у нас ипподром.

И он меня поволок. На автобусе мы пилили-пилили и приехали на паханное поле. Там под шатром сидели два будёновца с матюгальником и вдалеке виднелась конюшня. Никаких программок не было. Обычно на ипподроме наездники в разных камзолах, чтобы можно было различить их и видеть, кто как едет. Будёновцы в матюгальник объявляют: «Второй заезд. Бегут Рыцарь под наездником Ивановым, камзол произвольный, и Леокадия под наездником Тихоновым, камзол произвольный». Выезжают две лошади, и на них два мужика в ватниках, на которых сзади пришпандорены номера. Это называлось «камзол произвольный».

Н.Б.: Но ипподром и бега были много позже. А после лошади в Чердыни следующим транспортным средством стал велосипед. В начале 1950-х мы с Шурой ездили на велосипедах по Москве. У меня был немецкий Diamant, подаренный мне родителями в 1953 году по окончании школы, а у Шуры – ЗиЧ с переключением скоростей.

А.Ш.: Да, трёхскоростной ЗиЧ производства Новосибирского авиационного завода имени Чкалова. После велосипеда родители купили мне мопед. Я жутко учился, тогда они сказали: «Отнимем». Начал учиться. Ни на мопеде, ни на велосипеде я уже давно не езжу. Несколько лет назад в Москве организовали акцию «На работу на велосипеде» и попросили руководителей всех организаций её поддержать и приехать на велосипедах. А чуть позже Сергей Собянин по телефону поздравлял меня с днём рождения. Мы мило беседовали, и я возьми да и скажи: «Я тут получил письмо о том, что должен на работу ехать на велосипеде. А вы знаете, что двенадцати руководителям московских театров – за восемьдесят? Лично я очень беспокоился за Галю Волчек. Всё думал, как она доехала». Возникла пауза. И Собянин совершенно гениально ответил: «Вообще-то, над возрастом руководителей театров надо серьёзно подумать».

М.Ш.: Я хорошо помню свой первый велосипед. Прадеду, академику Владимиру Семёнову, за выдающиеся заслуги в области архитектуры выделили квартиру, в которой было пять комнат, включая комнату для прислуги! Мы с моим двоюродным братом гоняли на велосипедах по всем её закоулкам. Потом были другие велосипеды, а когда велосипедное отрочество закончилось, на горизонте замаячила мопедная юность, о чём упоминается в одном из писем папы мне.

Из бардачка Михаила Ширвиндта

Здравия желаю тебе, дорогой мой сын!

Не знаю, как ты, а я по тебе соскучился. Из коротких сообщений понял, что жизнь у вас течёт нормально и ты гуляешь с бабой-Котельнической. Молодец, будешь отмечен поцелуем и ценным подарком. Хотя что может быть ценнее отцовского поцелуя?

Моя жизнь тоже идёт нормально, правда, играю довольно много – надоело, хочу домой. Регулярно посещаю бассейн «Динамо» – там немного разминаемся, кидаем по щиту и плаваем, а под занавес смотрим чемпионат страны по водному поло среди юношей – довольно интересно, а я-то раньше даже не видел никогда вблизи этой игры. А ты?

Здесь, во Львове, на всех углах зазывают и предлагают купить билеты автомотолотереи. Я взял 10 штук, так как розыгрыш назначен на 19 июля – день моего рождения, и мы с тобой обязательно выиграем если не «Волгу», то уж мопед точно. Гастроли кончаются 30 июля, так что в первых числах августа я уже буду дома. Осталось 20 дней мучиться.

Целую

Папа

Выезд из гаража

«С разбитыми фарой и носом»

Михаил Ширвиндт

Ледовый спидвей (мотогонки на льду) – пожалуй, самая большая спортивная страсть в моей жизни. Мне было лет двенадцать, и я жил тогда у бабушки на «Динамо», прямо напротив стадиона. Как-то зимой, гуляя во дворе, я услышал странный трескучий шум. Он то усиливался, то ослабевал и сопровождался рёвом восторженных зрителей на трибунах. А потом я почувствовал запах! Если бы автор «Парфюмера» Зюскинд жил тогда в нашем дворе, то, естественно, создал бы магический аромат на основе выхлопа метанола, парящего над стадионом (да, гоночные мотоциклы для пущей скорости заправляют не бензином, а именно метанолом). Вот так, заочно, не видя самого зрелища, а только благодаря треску и запаху я стал фанатом неведомого мне вида спорта.

После этого откровения я не пропускал ни одного соревнования. Ах, эта атмосфера! Ледяная взвесь от взрытого шипами льда поднимается над треком – четверо гонщиков стартуют, встав на дыбы, и тут же падают на колено, входя в первый поворот, потом – рывок по прямой, снова поворот и так далее. Очень часто выбоины на разъезженном льду подбрасывают мотоцикл, и происходит контакт с мотоциклом соперника. Удача, если у спортсменов получается выровнять свои машины, но чаще кубарем летят люди и мотоциклы, врезаются в защитные маты… Жуть! Кошмар! Красота!

До сих пор я помню имена выдающихся мотогонщиков того времени: Габдрахман Кадыров, Борис Самородов, Владимир Цыбров, Конни Самуэльсон, Антонин Шваб… Не морщитесь! Для знатоков эти фамилии звучат, как музыка. Дайте им насладиться именами кумиров тех лет. Замечательный писатель Андрей Битов написал повесть «Колесо. Записки новичка», посвятив её спидвею и, в частности, первым двум персонажам из моего списка.