Я очень хочу спросить у Верки, что именно она имеет в виду, но не успеваю: в машину одновременно садятся Димасик и Матвей.

Сын взбудоражен разговором с представителем дорожной власти, зол, и оставшееся время высказывается исключительно на эту тему, слава всем богам, забыв обо мне и моих мифических курортных приключениях.

Матвей односложно поддерживает его монолог согласным угуканьем, мнет в кулаке пачку сигарет.

Верка, явно довольная собой, охотно поддакивает крестнику.

Я молчу, предчувствуя самое неправильное развитие событий.

И это развитие не медлит.

– Мамкин, меня срочно на работу вызвали, – говорит у подъезда уже Димасик, пролистывая сообщения в телефоне, – давай шустренько.

– Так высаживай своего друга, пусть он Мирке поможет вещи докинуть до квартиры, – опять открывает рот Верка, и, не успеваю я негодующе отказаться, как добавляет, – а ты меня бегом довези и вали на свою работу.

– Э-э-э… – пытаюсь вклиниться я, но тут подает голос Матвей, до этого упорно притворявшийся немым:

– Без проблем.

Выходит из машины, открывает багажник, забирает мою сумку, затем распахивает дверцу с моей стороны и подает руку, чтоб помочь выйти.

И все это – в пару секунд, клянусь!

Я только рот раскрыть успеваю, да промычать что-то невнятное.

– Ага, супер! – спокойно кивает Димасик, – Мот, ты потом тоже подгоняй, Леван, вроде, на вечер сегодня собрание хочет сделать.

Матвей кивает и продолжает протягивать руку, глядя на меня сверху вниз настойчиво и строго.

– Мамкин, если ты думаешь, что я забыл про курортных мужиков, то зря ты так думаешь, – огорошивает меня Димас, – потом поговорим!

Я смотрю на него, потом на ухмыляющуюся Верку, после – на протянутую руку Матвея.

Вздыхаю и принимаю ситуацию такой, как она есть.

То есть, неопределенно сложной и определенно неправильной.

Глава 5

Машина Димасика срывается с места настолько шустро, что я только и успеваю отследить ехидную физиономию Верки в заднем стекле.

Нелепо сжимаю в руках лямку дорожного рюкзачка, с напряжением ощущая спиной тяжелое присутствие Матвея. Он совсем рядом стоит, и его дыхание, кажется, шевелит волосы на макушке.

И вот что делать сейчас?

Он ведь звонил тем вечером, когда мы с Веркой оплакивали на балконе мое очередное моральное падение. Звонил, не раз и не два.

А потом еще и приехал, правда, заценив крупногабаритную фигуру подруги на балконе, не стал заходить. И звонить перестал, понятливый такой.

Просто постоял во дворе, картинно привалившись задницей к сиденью своего навороченного байка, покурил, бросая наглые до беспредельности взгляды на мои окна и балкон.

Верка тогда еще, заценив в очередной раз с высоты его фигуру и общий разнузданно-сексуальный видок, задумчиво проронила:

– Слушай, а горячий же… Может, зря бегаешь?

– Ой, отвали, – с досадой отмахнулась я, украдкой тоже бросая внимательные взгляды на высоченного широкоплечего парня, в брутальной кожанке и потертых джинсах, – говорили уже про это миллион раз.

– Нет, ну я понимаю, что на постоянку его не надо, – Верка прищурилась, хищно осматривая Матвея, на которого уже повыпадали из окон местные бабки и замужние и незамужние соседки, – но для здоровья-то… Почему нет? Сама говоришь, в постели огнище…

– Вер, закрыли тему, – рявкнула я и, преодолевая сопротивление организма, не желающего упускать из поля зрения вкусного парня, вышла в кухню.

Верка вздохнула и двинулась следом за мной.

И остаток времени мы провели куда более продуктивно: изучая горячие предложения турагентств.

Я так и не ответила ни на один звонок Матвея, и в последующие два дня тоже.

На третий день он перестал звонить, видно, выяснил у Димасика, куда делась его мамаша.

И вот теперь мне, похоже, придется отвечать за свое лютое молчание и выверт с внезапным отъездом на курорт в компании очень даже свободной в нравах подруги.

Не то, чтобы я оправдываться собираюсь, но Матвей, несмотря на возраст, умеет… спрашивать. И настаивать на честных ответах. Мелкий гад.

Где только этому научился?

Я всегда думала, что наша разница в возрасте, все эти десять лет, которые реально – огромный отрезок, практически, целая жизнь, дает мне определенные преференции… Например, моральное право быть опытнее. Во многих вещах. А еще умение смотреть свысока на слишком молодого и пока еще глупого парня.

Короче говоря, относиться к нему так, как и положено серьезной взрослой женщине относиться к другу своего сына. С легким снисхождением и пониманием.

Но с Матвеем это фокус никогда не прокатывал. С самого начала не прокатывал… К сожалению.

И вот сейчас я должна бы спокойно повернуться и, посмотреть в его глаза, заговорить о чем-то незначительном, может, холодно поблагодарить за помощь. Ни в коем случае не опускаясь до объяснений своего поведения, потому что какого черта я должна оправдываться за то, что внезапно решила отдохнуть? И за то, что не отвечала на звонки? И вообще… Кто он мне? Никто. И ничем я ему не обязана…

Должна бы.

Но не могу.

Потому что это потом, после всего, когда оказываюсь в одиночестве, вдалеке от пагубного влияния Матвея, в голову мою приходят все эти правильные и такие логически уместные вещи про возраст, опыт, и кто тут у нас серьезная женщина, а кто мелкий гад, потерявший всякий стыд и пиетет перед возрастом…

Очень умные, короче говоря, мысли в голове у меня появляются. Жаль, что запоздалые.

А сейчас я стою, нелепо переминаясь с ноги на ногу, сжимаюсь непроизвольно, ежусь от горячего гневного дыхания за спиной… И ужасно боюсь поворачиваться.

И встречаться взглядом с ним, другом моего сына, на беду мою встреченным когда-то…

– Ну что? – первым прерывает дурацкую затянувшуюся игру Матвей, – может, повернешься?

Уф-ф-ф… Ну, это смешно, в конце концов…

Выдыхаю, поворачиваюсь, запрокидываю голову, храбро встречаясь с внимательным, немного насмешливым взглядом Матвея.

И тут же растерянность и легкий стыд переходят в привычную злость.

Вот всегда он во мне целый коктейль эмоций вызывает!

Прямо с того самого момента, когда первый раз его увидела.

Это случилось два месяца назад.

Я потеряла ключи от дома, черт его знает, как это случилось, и вызвонила Димасика.

День был тяжелый, помню, перед Восьмым марта все как с цепи срываются обычно. Такое ощущение, что есть какая-то примета, из-за которой ни в коем случе нельзя встречать Восьмое со старым маникюром. Обычно за неделю до праздника у меня все битком, а внезапные окошки мгновенно заполняются другими желающими. И это радостно, конечно, потому что деньги, потому что Новый год и весенний женский праздник по традиции дают возможность неплохо заработать. Но и невероятно напряженно, конечно, тяжело. А в этот день еще и клиентки, как на подбор, капризные были. То им цвет не тот, переделайте, причем, уже когда все подсушили и финиш нанесли. То просто не можем выбрать из десятка оттенков красного тот самый, который должен покорить сердце мужчины. Учитывая, что мужикам обычно глубоко пофиг, какой цвет на ногтях (а если не пофиг, то это прямо звоночек), то такие капризы выматывают своей бессмысленностью.

Короче говоря, я устала, как собака, приехала домой с огромным желанием принять душ и, наконец, тупо добраться до постели, закрыть глаза и не открывать их, минимум, неделю… Последнее было из области фантастики, потому что на завтрашний день тоже уже имелась полная запись, да еще и со списком ожидающих, если вдруг кто отвалится…

Можно представить, что я испытала, поцеловав закрытую дверь подъезда!

Куда делись ключи, до сих пор тайна, покрытая мраком, вероятно, я их каким-то образом умудрилась выронить, когда бежала утром на работу.

Но факт оставался фактом: ключей не было, телефон издыхал, я забыла его зарядить на работе.

Димасик, у которого имелись запасные ключи, свалил в командировку, был далеко от города.

И Верка умотала с очередным кавалером на длинный уикэнд на турбазу!

Все одно к одному!

Димасе я все равно набрала, чисто, чтоб пожаловаться на жизнь. И на то, что его престарелой матери некуда свои кости гремящие кинуть, и придется, вместо отдыха, вызывать слесаря, чтоб открыл дверь, а это время, и деньги, потому что потом замок менять…

Ну и вообще, просто поныть, чтоб посочувствовал, чтоб не одной мне это все… В конце концов, для чего еще нужны дети, как не для того, чтоб выслушивать родительские измышления о жизненной несправедливости?

Димас, как и положено бесчувственному мужику, не проникся моей бедой, не посочувствовал. Но, как и положено хорошемцу сыну, разрулил проблему, сказав, что сейчас отправит ко мне своего друга, и тот решит вопрос.

Каким образом друг сына должен был решить мой вопрос, я не поняла, ключей-то у него в любом случае не было. Но уточнить у Димасика подробности не успела, телефон издох окончательно.

Я потыкала в мертвый экран, поупражнялась в русском матерном и уныло опустилась на лавочку у подъезда. Ждать друга сына.

Ничего другого не оставалось.

Конечно, можно было бы собраться и решить вопрос самостоятельно. В конце концов, справлялась же я с этим как-то последние восемнадцать лет? Да и при бывшем муже с бытовыми делами тоже я все решала. Валерка мастерски умел только пудрить мозги тупым малолеткам, вроде меня, пускать пыль в глаза их родителям и спускать семейный бюджет на свои хотелки. А по дому работать – это не его царское дело было. Так что гвоздь прибить, кран починить и прочие радости, которые обычно берет на себя мужик в семье, висели на мне.

И тут бы справилась, куда деваться?

Но очень уж вымоталась в тот день, потому немного отупела.

И сидела, ждала друга сына, уныло глядя перед собой и даже не думая, что дальше делать буду. Какой-то ступор напал тогда, ей-богу.

Мягкая кома, из которой меня вырвал низкий с хрипловатыми сексуальными нотками голос:

– Малыш, а ты тут соседку вашу не видела? Из сорок пятой? Говорят, на лавочке должна ждать…

Я подняла голову на говорящего…

И потеряла дар речи.

Глава 6

Вот столько времени прошло, а первая наша встреча с Матвеем помнится в мельчайших подробностях, несмотря на всю измотанность мою, стресс и прочее. Потому что есть вещи, которые отпечатываются в памяти навсегда.

Парень, возвышавшийся надо мной, был настолько высоким, что, для того, чтоб увидеть его лицо, я запрокидывала и запрокидывала голову, пока шея не заболела. И широкоплечим до такой степени, что, казалось, будто весь мир собой заслонил. Только себя оставил.

Темные свободные джинсы, темная футболка, кожаная короткая куртка, что, учитывая раннюю холодную весну, было некоторым образом чересчур. Но парень, судя по всему, вообще не испытывал холода.

Наоборот, от его присутствия в такой близости становилось жарко. Я внезапно ощутила, как кровь приливает к щекам. И не только к щекам. В горле внезапно пересохло.

Парень смотрел на меня со спокойным вопросом во взгляде, и только в глубине черных зрачков, да в легких насмешливых морщинках у внешних уголков глаз постепенно проявлялось довольное, чуть снисходительное выражение понимания. Он знал, какое впечатление производил на женщин. Любых. И не удивлялся этому, воспринимая, как должное. И даже наоборот, вовсю пользовался этим!

И здесь он, безусловно, уловил мое удивление, оторопь и чисто женский интерес. И тоже принял его, как само собою разумеющееся!

Молодой, очень красивый, брутальный…

Невозможно представить, сколько женщин на него с разбегу запрыгивает каждый день.

Вот и я поймалась.

Понятия не имела же, кто он такой, чего ему надо, а уже поплыла. Плохо, Мирослава Андреевна, взрослая мама взрослого сына! Очень плохо!