Ну, залезу я к нему в штаны. А что потом? Дальше что? Роль любовницы в лучшем случае и бесконечная, нескончаемая агония вкупе с раздирающим душу чувством одиночества. Так себе перспектива. Пытка, личный ад, в котором отчаянье сплетено с фанатичной потребностью. Это прямой путь к зависимости от человека, от его настроения, от его жизни, это потеря себя. Усмехнулась и, сделав еще глоток, набросила на себя гостиничный халат. Убрав виски в карман и открыв дверь на лоджию, села на порог закуривая. Нет. Подобная перспектива меня не устраивает, заманчивая, сладкая, но не моя. Я давно усвоила одно простое правило в этой жизни: как бы ты сильно ни любила мужчину, помни, что х*й – это не несущая конструкция в твоей жизни. Поэтому, докурив, допила виски и отправилась в душ. Завтра вылет домой. А после еще к матери ехать. Мне нужны силы и физические и моральные. Я морального права не имею явиться к матери растоптанной и раздавленной. Я ее дочь. Дочь женщины, которая каждый день в схватке за жизнь своего ребенка на протяжении уже двадцати лет. Она столп, нерушимый, непоколебимый. И я ее дочь. То, что меня попользовал мужик, это не конец света, не причина растекаться киселем у ее ног и заставлять ее переживать еще и за меня. Жива, здорова, а значит, жизнь идет дальше. С этими мыслями я забралась в постель, благо вырубило почти сразу, как голова коснулась подушки.

Утро встретило меня головной болью, выпив лекарство, приняла душ. Оделась, собрала вещи, подготовила чемодан и вышла из номера. Надо было позавтракать, что бы окончательно воскреснуть и просигналить этому миру, что он для меня не рухнул.

Дверь его номера распахнулась почти одновременно с моей.

– Доброе утро, Захар Александрович, – произнесла спокойно и максимально равнодушно. Не дожидаясь его, прошла к лифту. Встал рядом. Смотрела куда угодно, лишь бы не на него.

Тяжело смотреть в лицо тому, чьи ласки заставляли ночью стонать в беспамятстве, а теперь вам нужно снова вернуться в привычные роли, выстроить разрушенные границы и рамки. Хотелось провалиться сквозь землю. Совместный спуск в лифте стал пыткой. Но мой разум все же нашел ресурс двигаться дальше. Злость – прекрасное топливо, в моем случае просто неиссякаемый ресурс. Я разозлилась на него, на себя, на всю эту дебильную ситуацию. Он просто напился. Я не знаю, что у него случилось, и почему он выбрал именно этот день, до этого я никогда не видела его пьяным. Но мне, идиотке, надо было просто бежать сразу в свой номер, и не попадаться ему на глаза. Или просто уйти после поцелуя. Тогда не было бы сейчас настолько ужасно внутри. Нашел бы кого пригласить в свою постель, раз так припекло.

Первым порывом, после того как я утром увидела пополненный баланс моего счета на триста тысяч, было конечно, отправить ему его деньги обратно, но теперь, хрен, услуга была оказана, душонку я свою потрепала изрядно, и эти триста тысяч мне нелишние, этакая компенсация за моральный ущерб. На ипотеку закину, хоть закрою быстрей. Триста тысяч в хозяйстве не лишние, применение найду, а Довлатов не обеднеет. Я гоняла, эти мысли в своей голове пока мы ждали заказ, попутно разгребала в планшете рабочую почту, изображая занятость.

Ели в молчании. Довлатов лишь уточнил время вылета и снова уткнулся в свой телефон, прихлебывая горячий кофе.

В аэропорту нас встретил Терентьев, изрядно помятый.

– Новый год прошел на ура, судя по твоему внешнему виду? – Влад скривившись, кивнул, подхватывая мою сумку.

– Голова болит так, что разговаривать трудно, – тихо отозвался Терентьев, закидывая вещи в багажник, видимо, чтоб не услышал Довлатов. Сомневаюсь, что это его спасет.

За рулем был парень из охраны, Влад сел рядом с ним, мы с Довлатовым на заднее сиденье.

Машина двинулась с места.

– Терентьев, – тон голоса не сулящий для Влада ничего хорошего, – через час, отчет о проделанной работе, хоть один косяк найду, можешь искать себе угол, в котором я тебя не найду, – отчеканил Довлатов, одной фразой, замораживая атмосферу в машине.

– Захар Александрович, первое января же… – но договорить он не успел.

– Тебя что-то не устраивает?

– Отчет будет готов через час, – быстро ретировался Влад, доставая из бардачка таблетки от головной боли и потянувшись к бутылке минералки.

– Договорись о встрече с Абдуловым. На почту пришлю список, пробей аккуратно каждого, все, что известно. На пять дней, пока Алена Витальевна отдыхает, ты должен быть вездесущим, если узнаю, что ты ее дергаешь по вопросам, которые в силах решить самостоятельно…

– То мне стоит искать угол, в котором вы меня не найдете, – продолжил Влад, прикладывая бутылку с водой к своему виску.

– Хоть, что-то запомнил. Не все потеряно, – мрачно добавил Довлатов.

По одному этому разговору было понятно, что Владу будет сложно, очень сложно, но мне почему-то было его не жаль. Заслужил.

Машина притормозила у моего подъезда. Максим вышел из салона, открыл мне дверь, помогая выйти, и вытащил сумку из багажника, собираясь проводить меня до двери.

– Не надо, я сама.

– Алена Витальевна…

– Я сама. Иди, – Макс кивнул и вернулся в салон. А я наконец-то выдохнула, избавившись от присутствия Довлатова рядом с собой.

Надеюсь, эти пять дней хоть немного сотрут остроту воспоминаний.

Глава 10

Остановила машину у родного дома, и сердце болезненно защемило, до покалывания в кончиках пальцев. Давно не крашеный палисадник, покосившийся почтовый ящик, снег расчищен тропинкой только к калитке. Прихватив пакеты, вышла из салона. Пока я доставала сумки из багажника, навстречу вышла мама. Вид ее маленькой фигурки, кутающейся в большую домашнюю куртку, заставил мое сердце сжаться еще сильнее.

– Моя хорошая,– она сразу меня сжала в своих объятиях, расцеловывая в обе щеки, -что ж ты не сказала, что сегодня приедешь.

– Решила не ждать, сразу, как прилетела, собралась да поехала.

– Пошли в дом, холодно же, и сумки давай сюда, опять накупила всего. Ален, все есть у нас, зачем тратишься, – она подхватила пару пакетов и закрыв калитку, пошла к крыльцу, а я с печалью отметила, как она постарела за последние полгода, как осунулись ее плечи и практически потух былой свет в глазах. Это царапнуло по нутру до боли с пониманием, что я ничего не могу с этим сделать.

– Мне даже накормить тебя особо нечем, суп да салат из овощей. Сейчас что-нибудь приготовлю, где-то у меня был фарш, – она засуетилась, полезла в холодильник.

– Мам, не чего не надо, пожалуйста, не волнуйся так, это всего лишь я приехала, а не президент. Я все купила и салаты, и овощи, и фрукты, и даже заказала в ресторане готовую еду навынос, курицу с рисом, рыбу и картошку. Мне все завернули в термоупаковку, так что все должно быть теплым.

– Я отвратительная мать, – она села на стул, опустив глаза.

– Ну, с чего ты это взяла?– присела перед ней на корточки и взяла ее холодные, подрагивающие руки в свои.

– Ребенок ко мне с едой приезжает. Дети к матерям покушать едут, чтоб материнских пирожков пожевать, а ты меня кормишь. Позор мне.

– Какая же ерунда в твоей голове, мамуль. Я тебя очень сильно люблю. И не хочу, чтоб ты еще из-за меня стояла несколько часов у плиты. Пожалуйста, давай просто поужинаем вместе, попьем чаю. Сенька спит?

– Да, укол поставила полчаса назад, он и уснул.

– Вот тем более, пока есть время, надо покушать и отдохнуть.

После ужина мама пошла проверять Арсения, а я переоделась и, вооружившись найденной во дворе лопатой, принялась расчищать снег у ворот, чтобы запарковать нормально машину.

Физическая нагрузка именно то, что мне сейчас было необходимо и дело полезное, и мозг прочищает.

Находиться в родном когда-то доме, мне было тяжело, все пропахло медикаментами, мама от усталости многого не успевала по хозяйству, и атмосфера безнадежности и отчаяния, казалось, въелась в эти стены и осела на всем вокруг вместе со слоем пыли.

Но все равно время, проведённое с мамой и Сенькой, каким-то чудесным образом наводило в моей душе порядок, его, конечно, трудно назвать отдыхом, но это отрезвляло, заставляло рационально мыслить. Ночи были тяжелыми, не знаю, как мама одна с этим справляется столько времени. Я бы не смогла. Упорно предлагала ей нанять помощницу, но каждый раз натыкалась на категоричный отказ. Чтоб не мешаться под ногами, взяла на себя уборку, готовку, поход в магазин и аптеку. Пока готовила, попутно отмывала все на кухне, убиралась в ящиках и шкафах. Мама в это время ставила капельницы Сеньке, меняла подгузник или кормила его. Я предлагала помощь и со всеми этими делами, но у мамы был уже отлаженный механизм, и я бы только мешала.

– Уснул, – мама заглянула на кухню.

– И ты иди поспи, – отозвалась, встречая уставший взгляд голубых глаз.

– Ну, как я пойду, ты тут все на себя взвалила, а я спать лягу, ну Ален. Давай тоже что-нибудь покрошу или мясо разделаю, вон сколько накупила.

– Мам, иди поспи, пожалуйста. У тебя уже темные круги под глазами. А тут я со всем сама справлюсь.

Мама, как то замялась, отводя взгляд в сторону, и пальцами нервно затеребила скатерть.

– Я дочь, боюсь спать, вдруг Арсюшу не услышу. Ложусь, а саму от страха всю колотит.

– Сейчас тут есть я. Я услышу и тебя разбужу. Договорились? – мама кивнула, поднялась со стула и подойдя ближе, молча меня обняла.

Арсений проснулся через час, я тихо, стараясь не разбудить маму, закрыла плотней дверь и присела на стул рядом с его кроватью.

– Что-то болит? Плохо? Если «да», то моргни, если «нет», то пошевели пальцами, – одна рука у него частично была работоспособна, и мы так с ним общались. Сенька дернул пальцами. И покосился на дверь.

–Мама? Она спит. Устала. Разбудить? – он снова пошевелил пальцами. А потом с трудом, положил руку себе на грудь.

– Болит?– снова шевельнул пальцем, а потом указательным в мою сторону и снова себе на грудь.

– Ты меня любишь? – предположила, и он моргнул. От приложенных усилий на его висках выступил пот, – я тоже тебя люблю! – Улыбнулась ему и, взяв с тумбочки салфетку, промокнула лоб и виски. Он повел головой в сторону окна. – Тебе рассказать, что там за окном?– он снова моргнул, Сенька любил, когда я ему рассказывала обо всем подряд иногда, я так часами сидела у его кровати и говорила, говорила, а он подавал мне знаки как мог. – Там зима, снега много навалило, вчера все падал и падал, большими хлопьями. Пришлось чистить у ворот, чтоб машину поставить. Машина у меня черная, помнишь, когда ты маленький был, у нашего соседа у дома стоял черный, блестящий Мерседес, – он моргнул, – вот такая. Вчера рыжая собака к местному магазину прибилась, потеряшка, маленькая, пушистая, всем поселком хозяина искали. Нашли. – я все говорила, говорила, Сенька слушал, то улыбался, то становился серьезным, а потом начались судороги, и мне пришлось разбудить маму.

Мама махнула рукой, чтобы я вышла из комнаты, а сама отточенными движениями уже набирала в шприц необходимое лекарство.

– Я с ним разговаривала, рассказывала о том, что зима, что на улице снег, о всякой ерунде в общем, это могло спровоцировать? – спросила маму, как только она вошла на кухню.

– Нет Ален, они у него все чаще и чаще случаются, иногда после них сразу начинается приступ. Разговоры тут ни при чем. Не переживай.

А ночью снова приступ, скорая помощь, и мама снова сидела возле Сеньки почти до самого утра.

– Ален, езжай домой, – внезапно прозвучало утром, когда я наливала кофе, – ты тут с нами не отдохнешь и не выспишься. Тебе на работу потом выходить сил не будет.

– А сама? – села напротив нее, делая глоток из чашки, – мам, ну может, все-таки подумаешь о том, чтоб Сеньку в специальное учреждение определить, ты же слышала, что врач сказал, все может ухудшиться в любой момент и тогда варианта не будет, они вынуждены будут его госпитализировать, ты же понимаешь?

– Я понимаю дочь, вот когда не будет варианта, тогда и будем решать.