– Не самое лучшее время, конечно, но мне нужно решить вопрос по тебе быстрее, – начал говорить Ефим Петрович, когда захлопнулась дверь.

– Вы о чём?

Комэска посмотрел на меня так, будто я сейчас послал его.

– О рапорте, который ты написал вместе со всеми ещё в декабре. Напомнить?

– Желательно.

– Такое нельзя забыть. Хотя с кем я говорю о таких вещах, – махнул он рукой и начал рыться в папке с документами.

Не самое хорошее время сейчас решать вопросы стратегического характера. Два часа в Союзе, и пока мне ничего не известно о новой жизни. Может это вообще всё глюки или сон.

Надо убедить Енотаева отложить обсуждение.

– Командир, мы об планету треснулись. Чуть кони не двинули. Мне вообще не до разговоров и рапортов сейчас.

– Ничего! Ты больше года служишь в нашем полку. К самостоятельным полётам ночью не допустился. Днём тоже только в зону слетал. Про полёты в сложных метеоусловиях даже и заикаться не стоит. Служить нормально не служишь. Полгода назад аттестационная комиссия тебя оставила. На свою больную голову, я за тебя заступился.

Поражаюсь уровню моего везения! Мне оставили жизнь, но навязали геморрой по фамилии Клюковкин. Это ж как так надо летать, чтоб за год достичь подобных «успехов»? И это в советское время!

– Хм, спасибо! – поблагодарил я.

– Пожалуйста. Но теперь вряд ли я смогу помочь. Начальник штаба твёрдо намерен тебя «на землю» списать. А после аварии у него появился козырь.

Какая-то ерунда! Комиссия может и оправдать. Тем более что действовали правильно.

– Нас оправдают, и козыря не будет. Не спешите меня хоронить, – сказал я.

Енотаев вскочил со своего места.

– Ты понимаешь, что тебя спишут на землю?! Балбес великовозрастный!

– Нет, не понимаю. Пускай докажут, что в аварии есть моя вина, – стоял я на своём.

Сглотнул образовавшийся в горле комок. Внешних признаков беспокойства не подаю, но внутри нервы натягиваются.

Без неба мне нельзя. Другого не умею. Не представляю себя на наземной должности.

Согласен, что жизнь на списании с лётной работы не заканчивается, но для меня именно так и будет.

– Докажут. А пока припомнят тебе УАЗик, пробелы в лётной подготовке, полную служебную карточку выговоров. И это ещё первую где-то потеряли! Пришлось новую заводить.

Слов нет, как описать реципиента. Если в будущем я выжил, и он попал в моё тело, представляю, как он удивится своему уважаемому положению.

В его теле я с каждой минутой всё больше погружаюсь в бочку с дерьмом.

– Командир, думаю, вся опасность для меня преувеличена.

– Она недооценена. Начальник штаба твёрдо намерен дело довести до конца. И ему уже ничего не помешает.

Не-а, так дело не пойдёт. Надо вспоминать, где так успел нагрешить Клюковкин. А точнее, уже я!

– Ладно. Одна альтернатива есть. Опять придётся за тебя ответственность брать. У тебя два варианта – списание или поедешь со мной в Афганистан. Решай сейчас.

Глава 3

Похоже, взрослые поступки Клюковкин совершать может. Однако рапорт в Афган опрометчив.

От войны не бегут, на неё и не просятся. А Сашка вызвался. С его подготовкой и таким командиром звена, как Димон, долго в горах Афганистана не полетаешь.

– Саня, чего молчишь? – спросил Енотаев.

Одно дело – приказ, а другое дело самовольно соглашаться на поездку «за речку».

– Будет приказ – поеду в Афганистан, – ответил я.

– Считай, что ты его уже получил. Через неделю убываем. Иди готовься.

Я вышел из кабинета со странным ощущением. Смотрю по сторонам на проходящих мимо меня военных в оливковой форме и тёмно-синих лётных комбинезонах.

– Сашка, опять ты накосячил. Совсем тебе по жизни не везёт, – обратился ко мне старший лейтенант с тонкими усами.

– Да ладно тебе. Он ещё не отошёл от жёсткой посадки, – сказал другой старлей, шедший с ним рядом.

Следом прошли две крупные женщины. Одетые в строгие пиджаки и длинные юбки. На плечах пёстрые платки. Но одно непонятно – почему меховые шапки на голове?

– Клюковкин, ты когда распишешься за ознакомление в служебной карточке? – возмутилась одна из женщин.

– Опять у Клюковкина прибавились «достижения»? – усмехнулась другая.

Ответа от меня они не дождались и прошли мимо.

Расстегнув куртку, я прошёлся по коридору штаба. На стендах символика Советского Союза с гимном страны, который я слышал в записях.

«Союз нерушимый республик свободных…» – гласила первая строчка.

А ведь я помню ещё время, когда у моей страны слов не было в гимне. Идя по коридору, я не заметил, как оказался перед часовым, охраняющем знамя полка.

Невысокого роста рядовой в кителе и брюках болотного цвета, стоял рядом со знаменем полка. После увиденных двух букв «СА» на его погонах, мне стало всё понятно окончательно – российской армии тут нет.

Двигаясь по коридору в обратном направлении, я остановился рядом с застеклённым стендом. Тут были вывешены листовки, посвящённые Афганистану. В верхней части одной из них надпись «За нашу Советскую Родину!», а потом и заголовок «Первые на переправе».

«Мужественно встали на защиту завоеваний Афганской революции лётчики вертолётного полка…» – начиналась листовка, возвещающая о первом полке «за речкой».

Рядом обращение командования и политотдела войск округа. Как всегда, множественные напутствия и пожелания перед отправкой «за речку».

Смотрю по сторонам. Вижу лица этих молодых офицеров и их опытных командиров. Всё же, у каждого поколения своя война.

За этими мыслями поймал в стекле информационного стенда своё отражение.

– С одной войны на другую. Удивительная судьба, – произнёс я, не сводя глаз с молодого лица Клюковкина.

Теперь это уже моё лицо. И если предыдущий Сашка падал им в грязь, то со мной такого не будет. Боевой опыт у меня есть, знаний выше крыши. Всё это должно послужить стране.

Не с первой попытки, но я смог найти класс эскадрильи. Помещение большое с тремя рядами столов. По одному на звено.

На стенах фотографии вертолётов и личного состава эскадрильи. Большой график уровня натренированности лётного состава, где можно следить за выполненными полётами каждого лётчика.

Сразу бросилось в глаза, что напротив Клюковкина, закрашенных кружочков о выполненных контрольных и тренировочных полётах почти нет. Рядом с фамилией и вовсе кто-то поставил знак вопроса.

В углу большой цветной телевизор, на котором без звука идёт какой-то концерт. Детский хор выступает со сцены, но никому из взрослых дядек в классе это не интересно.

Всё внимание на меня. Встречают кто хлопками, кто свистом, а кто и улюлюканьем.

Где я так в прошлой жизни провинился, что меня теперь заставляют заново весь путь пройти – от сперматозоида до человека? Пока что Клюковкин на первой стадии находится.

– Санёчек, как ты нас нашёл? – посмеялся за первым столом паренёк в погонах старшего лейтенанта, попивающий чай.

Он уже практически лысый, а небольшое пузико вываливается из-под рубашки.

– Ага, смешно! Пузо не надорви, – ответил я, снимая куртку и вешая на крючок. – Вообще, я запах дерьма учуял в коридоре. Вспомнил, что ты так пахнешь и нашёл класс.

Старлей чуть чай не вылил на себя. Нечего было ржать надо мной с порога.

– Ты представляешь, что… – начал возбухать старлей, но я перебил его.

– Не представляю. Форсунку прикрой.

С заднего ряда встал усатый парень кавказской внешности.

– Каков Сашка! Раньше слова не вытянешь, – восхитился он и несколько раз хлопнул по столу.

– Суровый джигит! – подхватил мысль своего земляка такой же усатый парень.

Эти два кавказца очень похожи друг на друга. В памяти всплывают их имена. Запомнить нетрудно – первым говорил Баграт, вторым – Магомед. А сокращённо Мага и Бага. Всё просто – два лётчика с моего звена. Один из них командир экипажа, второй – штурман звена.

Судя по вещам на столах нашего ряда, в нашем звене ещё два командира экипажа и больше в подчинении у Батырова никого.

Бортовые техники сидят не в этом классе, так что оценить их количество пока не получается.

Я сел на своё место и начал перебирать тетради на столе. Похоже, не только в голове у Клюковкина пусто. Общая подготовка не написана. Тетрадь подготовки к полётам ведётся скверно. Страшно заглядывать в лётную книжку.

– Заступники! В Афгане вы за него будете летать? – возмутился обиженный старлей.

– А у тебя не Чкалов фамилия? Всё умеешь и знаешь? – задал я встречный вопрос, подходя к шкафу с лётными книжками.

Бага зацокал, а Мага что-то сказал на родном языке.

– Вообще-то, да. Лёня Чкалов, – шепнул мне Баграт.

– Да ладно, Бага. Сашка сегодня ударился. Запамятовал, – толкнул его в плечо Мага.

В данном вопросе память мне не подсказала. Надо же, однофамилец легендарного лётчика.

Лёня сидел красный и смотрел на меня прожигающим взглядом.

– Посмотрим на тебя. Радуйся, что комэска за тебя вечно сопли подтирает. Думаю, что это последний раз, – отвернулся Чкалов и уткнулся в книгу.

– А тебе, смотрю, завидно. У самого капает, а подтереть некому, – ответил я и продолжил листать лётную книжку.

Чкалов замолчал и больше головы не поднимал. Через минуту все разговоры обо мне и предстоящей командировке утихли. Батыров, сидевший первоначально за своим столом в начале ряда встал, и подошёл ко мне, пока я просматривал книжку.

– Ты написал? – шепнул он.

– Нет ещё.

– Просто не хочу выглядеть лгуном.

– Не будешь. Сядь, и мы вместе всё напишем. Ущерб незначительный, – сказал я и вернулся за стол.

Батыров дал мне почитать объяснительную. Вроде всё толково описал Димон. Даже ссылки на документы сделал.

Открываю раздел допусков в лётной книжке. Мда… печально всё! Клюковкин допущен летать только днём. И судя по датам, его допустили с огромной натяжкой.

– С чего ты решил, что небольшой? – продолжал меня отвлекать Димон.

– Командир, что мы повредили? Стойки и лопасти? Заменим, отобьём конус, облетаем вертолёт, и всё! Проще простого.

Пока я писал, Димон продолжал строить гипотезы. Что нам грозит. Как нас будут мурыжить на комиссии. Как это скажется на его репутации.

В общем, за меня и Карима он не переживал. Оно и правильно – командиром экипажа ведь был Батыров. С него и весь основной спрос.

Я даже не сомневался в том, что буду прав насчёт повреждений. Через полчаса, когда я собирался идти командиру эскадрильи, пришёл заместитель Енотаева по инженерно-авиационной службе и подтвердил мои слова.

Батыров в очередной раз выдохнул и рванул вперёд меня. Первым он и вышел от комэска с радостным лицом.

– Сказал, что всё будет хорошо. Мой рапорт удовлетворят, – улыбнулся Димон и, чуть не вприпрыжку, побежал по коридору.

Как он стал командиром звена? Надеюсь, есть логичное объяснение.

Захожу в кабинет Енотаева и отдаю рапорт. Комэска остановил меня и начал читать.

– Клюковкин, вот почему у тебя всё через огромную букву «Ж»? Все пишут объяснительную, а ты рапорт! – возмутился Енотаев.

– Виновные пишут объяснительную, а я не виновен. Потому и написал рапорт.

Подполковник вскочил со своего места, задев коленями столешницу. Стакан с пишущими принадлежностями от удара упал. Стекло, накрывавшее важные бумаги и списки, съехало вперёд.

– Ты не там характер проявляешь. Чего ж в полёте вечно трясёшься? – крикнул Енотаев.

– Это в прошлом. Готов хоть сейчас слетать с вами проверку в зону, – ответил я, выпрямляясь в струнку.

– Уверенность почувствовал, значит. Так головой ударился, что мозги на место встали?

– Так точно, Ефим Петрович.

Енотаев поправил стекло и стал собирать разбросанные ручки и карандаши. Я поднял пару принадлежностей с пола и протянул командиру эскадрильи.