– Не просто ребенку. – Он отобрал у нее шкатулку, достал ожерелье и надел его мне на шею. – А моей девочке.

– Значит, твоей, – отозвалась она, и в ее голосе было что-то такое, от чего в воздухе между ними разлилось напряжение, как перед грозой. Надо мной словно сгустились незримые черные тучи, и меня придавило к земле тягостное предчувствие.

Крестный ничего не ответил, лишь склонил голову набок, глядя на маму с интересом. Сейчас он напоминал мне Берти, когда тот видел в кустах у реки зеленую ящерку или змею. Берти сразу забывал обо всем и разглядывал находку с завороженным любопытством, пытаясь понять, как устроено это крошечное существо. Именно так бог Устрашающего Конца смотрел на мою маму. Словно она была из тех зверьков, которых обычно не замечаешь, но если случайно заметишь, то поразишься их восхитительной странности.

От его пристальной сосредоточенности у меня внутри все дрожало, как струны скрипки под неумелым смычком. Есть что-то неправильное и тревожное, когда бог смотрит на смертных с таким безраздельным вниманием.

– Да, моей, – наконец произнес он через силу.

– Если так, где же ты был все это время? Все эти годы? Ты собирался забрать ее сразу, еще младенцем. Ты приходил к нам в тот день, когда она родилась, а потом просто… фьють… – Мама взмахнула рукой, изображая, как что-то уносится прочь, и едва не уронила бутылку.

Мое сердце бешено заколотилось где-то в горле. Ее дерзость меня потрясла, но я надеялась, что он ей ответит. Это были те вопросы, над которыми я билась много лет. Когда он вернется за мной? Почему не забрал меня сразу?

– Я вернулся, – сказал он, но не стал ничего объяснять.

Мама презрительно хмыкнула:

– И что нам с того? Она почти взрослая. Мы растили ее. Вместо тебя. Мы заботились о ней, одевали, кормили. Делали все, что обещал сделать ты. Все, за что обещал заплатить.

Я невольно поморщилась. Ее голос был жестким, исполненным злости и осуждения. Словно она обращалась не к богу, а к деревенскому мяснику, который пытался подсунуть ей тухлое мясо.

Я ждала, что сейчас он обрушит на нас свой гнев. Молнии вспыхнут, земля задрожит и разверзнется, поглотив нас. Но ничего не случилось. Мой крестный только кивнул, медленно и задумчиво:

– Да, наверное. И во сколько бы ты оценила ваши усилия и заботу?

Мама недоверчиво усмехнулась:

– Чего?

– Сколько денег, по твоим расчетам, стоила вам Хейзел все эти годы? Ты же этого хочешь, как я понимаю? Чтобы я расплатился. Возместил убытки. Ну давай. Называй цену. Во сколько вам обошлись первые десять… двенадцать лет… – поправился он, быстро взглянув на меня своими странными красными глазами, отливающими серебром, – жизни Хейзел?

Мама рассеянно обвела взглядом двор:

– Я… я не могу сказать…

Крестный обратился ко мне:

– Как ты сама думаешь, Хейзел, какова справедливая цена?

У меня пересохло во рту, ужас встал в горле колючим комом. Мне казалось, что сердце вот-вот разорвется на две половинки. На чьей я стороне? На стороне мамы, которая пусть и не любя, но все-таки вырастила меня, или на стороне крестного, обещавшего, что он позаботится обо мне, и исчезнувшего на двенадцать лет?

– Я… не знаю. – Я беспомощно посмотрел на маму, но она этого не заметила.

– Пяти золотых монет будет достаточно? – спросил он, повернувшись к ней. – В год? По пять золотых за каждый? Итого шестьдесят. Этого хватит?

– Шестьдесят золотых? – повторила моя мать. Ее взгляд сделался острым и цепким. Она резко вдохнула, и воздух со свистом прорвался сквозь щель между ее кривоватыми передними зубами. – Ты не шутишь?

Бог Устрашающего Конца щелкнул пальцами – и с неба посыпались золотые монеты, возникнув из воздуха.

– Как ты верно заметила, я тебе должен. А долги следует отдавать. Так что, пожалуй, удвоим плату. – С неба посыпалось еще больше монет. – Или даже утроим. – Еще один щелчок пальцами – и золото пролилось дождем маме под ноги. – Тебе этого хватит? По-твоему, это хорошая плата за содержание и заботу о собственной дочери, твоей плоти и крови?

В глубине души мне хотелось, чтобы мама сказала «нет». Хотелось, чтобы она сказала, что передумала меня отдавать, что никакие деньги на свете не облегчат боль матери от разлуки с ребенком. Я затаила дыхание. Я ждала и надеялась.

После мучительной паузы мама кивнула.

– Хорошо, – произнес он и протянул мне руку.

У него были странные пальцы, длинные, с множеством суставов. Они изгибались под невозможными углами, как ветви скрюченных старых деревьев в глубине леса.

– Пойдем, Хейзел, – сказал он так, словно мы собирались на послеобеденную прогулку. Словно я не уходила из дома, где останется моя прежняя жизнь: все, что я знала, все, в чем не сомневалась, какими бы горькими и болезненными ни были порой эти знания.

Я оглянулась на маму. Конечно, она не даст мне уйти. Конечно, она станет протестовать. Она никогда не отпустит меня с незнакомцем, пусть и богом, почитаемым в наших краях.

– Ступай, Хейзел, – сказала она. – Ты всегда знала, что этот день настанет.

Разве я знала? Мне постоянно об этом твердили. Каждый год родители сокрушались и проклинали судьбу, потому что мой крестный опять не пришел, чтобы выполнить обещание. И с каждым годом эта история становилась все менее правдоподобной, превращаясь в семейную легенду, в рассказ о событии, которого ждут, но вряд ли дождутся.

Я спросила у крестного:

– Куда мы идем?

– Домой.

Мои ноги сделали предательский шаг назад, в сторону дома, который никогда не был моим. Сердце забилось так часто, что в груди стало тесно, и я испугалась, что не смогу сделать вдох.

– К нам домой, – пояснил крестный.

Я попыталась заглянуть ему за спину, словно могла увидеть то место, которое он назвал нашим домом.

– Далеко нам идти?

– Далеко, – произнес он, и его голос стал мягче. – И все же путь не займет и секунды.

Он поднял руку, и я шагнула к нему, испугавшись, что он щелкнет своими ужасными пальцами и я не успею ему помешать.

– Погоди, – почти крикнула я. – Мне… мне нужно собрать вещи.

Его взгляд метнулся не к дому у меня за спиной, а к сараю. Он знал, что все мои вещи хранятся там. Он знал, что я сплю в хлеву. Меня обдало жаркой волной стыда.

– Все, что тебе будет нужно, мы найдем на месте. А теперь нам пора. – Крестный снова протянул мне руку.

Нам пора. Мне стало по-настоящему страшно. Я никогда не бывала вдали от дома. Не дальше деревенского рынка. Не дальше избушки Селесты Алари в чаще Гравьенского леса.

Годами я представляла, как начну новую жизнь где-нибудь далеко-далеко. Но теперь, когда новая жизнь начиналась, я вдруг осознала с пронзительной ясностью, как сильно привязана к нашему крохотному участку земли. Я еще не ушла, но уже тосковала по прежней жизни. По нашему домику посреди леса, по семье, где меня презирали и не замечали.

– Мое одеяло, – сказала я, ухватившись за это оправдание. Мне требовалось больше времени, чтобы подумать. Чтобы разобраться в своих сомнениях и тревогах. Перед глазами заплясали черные точки, и мне показалось, что меня сейчас вырвет. – Которое ты мне подарил. Я не… Я не хочу оставлять его здесь.

Он щелкнул пальцами, и я не успела и глазом моргнуть, как у него в руках оказалось мое потрепанное бархатное одеяло. Он оглядел изношенную ткань, обратив внимание на дыры, которые я пыталась заштопать, и пятна, которые не смогла отстирать. Было понятно, что одеяло совсем старое и что им пользовались постоянно. Оно истерлось и потускнело, а от былого священного блеска не осталось и следа.

Крестный провел пальцем по линии моих неуклюжих стежков. Его двухцветные глаза оставались непроницаемы.

– Что-то еще? – наконец спросил он.

Я чувствовала, что теряю контроль над происходящим. Моя прошлая жизнь ускользает, как песчинки, которые неумолимые волны уносят обратно в море.

– Можно мне… можно попрощаться? – Мое горло сжалось, его будто набили опилками, которые перекрыли доступ воздуха. Я не могла сделать вдох. Мои губы дрожали от напряжения.

– Прощайся, Хейзел, – разрешил он и кивнул в сторону моей матери.

– И с остальными! Папа и Реми ушли на охоту. Можно мне попрощаться и с ними тоже?

Крестный нахмурился, размышляя.

– Ты еще с ними увидишься, – наконец сказал он, придумав, как меня утешить.

– Увижусь?

Мне и в голову не приходило, что я с ними увижусь. Что захочу с ними увидеться. Но теперь… Когда крестный сказал, что мне можно будет вернуться, в моем сердце затеплился лучик надежды и мой уход из дома больше не казался чем-то пугающим и необратимым, как раньше.

Он опять улыбнулся, и солнечный свет блеснул на его зубах, отчего они стали казаться еще острее.

– Я не забираю тебя навсегда. – Он издал звук, похожий на смех. – В мои планы это не входит.

– Планы, – повторила я. – Мне никогда не рассказывали о твоих планах.

– С сегодняшнего дня все изменится, – пообещал крестный и галантно предложил мне локоть, будто он был придворным кавалером, а я знатной дамой в изысканном платье. – Ну что, пойдем?

Я кивнула, почувствовав себя чуть счастливее. Я ухожу, но вернусь.

– Скоро увидимся, мама, – сказала я и взяла крестного под локоть. Его черный плащ, словно сотканный из теней – а на самом деле из тончайшей шерсти, – был очень мягким. – Я… я тебя люблю.

Мама посмотрела на меня пустыми глазами и коротко кивнула, принимая мою любовь, но не проявляя ответной.

– Не стойте, мадам. Собирайте монеты, – обратился к ней мой крестный с насмешливой учтивостью. – В конце концов, вы заслужили их.

Без стыда и смущения мама упала на колени и принялась собирать золотые монеты в грязный фартук. Их звон казался слишком веселым, неподходящим для этой минуты.

– Ты готова? – спросил у меня крестный.

Я уставилась на маму, мысленно умоляя ее посмотреть на меня. Сказать что-нибудь на прощание. Хоть что-нибудь. Но она была занята монетами, стремясь, чтобы ни один золотой кругляшок не ускользнул от ее внимания.

Любовь, которую я ощущала несколько мгновений назад, застыла в моем сердце льдинкой. Она была крошечной, как пшеничное зернышко, но острой, как иголка.

Я кивнула:

– Готова.

Крепче прижав мою руку локтем, мой крестный, бог смерти, щелкнул пальцами, и мы рухнули в пустоту.

Глава 6

Я ЗАЖМУРИЛАСЬ от внезапно налетевшего вихря, который подхватил нас. Ветер дул с такой силой, что противостоять его натиску было немыслимо. У меня ревело в ушах, все звуки мира слились в оглушительный грохот, не помещавшийся у меня в голове. Не понимая, что происходит, я крепче вцепилась в рукав плаща крестного и молилась о том, чтобы не умереть здесь и сейчас.

Все закончилось так же резко, как началось. Бешеный вихрь неожиданно унялся, и я чуть не упала. Бог Устрашающего Конца подхватил меня, помогая устоять на ногах.

– Я же сказал, что мы доберемся в мгновение ока. – В его голосе слышался смех.

Наконец я осмелилась открыть глаза и… задохнулась от изумления.

– Где мы… что это за место?

Мы очутились в долине, с трех сторон окруженной грозными скалами, такими высокими, что казалось, они упираются в черное небо, сливаясь с ним. Гладкий камень отливал мягким блеском и напоминал затемненное стекло.

Здесь даже свет был другим. Над нами раскинулось ночное небо, вокруг высились черные скалы, но я видела все очень четко, до мельчайших деталей, как в ясный летний день. Я и не знала, что у теней может быть столько оттенков и форм.