Глаза, как и прежде, полыхают молодым ламповым задором, но сутулая поржавевшая спина припорошена снегом. Это ушедшее время, прах сгоревших надежд и безумных грёз, это седина. Как там у Высоцкого? «Не докопался до глубин, А ту, которая одна, – недолюбил…»

Недолюбил. Я хронический вдовец. Мои милые девочки сгорели как снежинки в лучах моей любви, а я ничего не смог сделать.

Не помогли ни мои деньги, ни связи. Связи… В канцелярии Всевышнего я ещё не обзавёлся полезными знакомыми, а медицина до сих пор не научилась лечить онкологию. «Это злой рок» – говорили одни мои знакомые. «Это проклятие» – шептали за моей спиной другие…

С первой женой мы прожили три года и шесть месяцев, а со второй больше восьми лет. Я не знаю, кого я любил больше. Мне казалось, что и та и другая посланы небесами. Я думал, что лимит любящих женщин для меня исчерпан. «Ты был счастлив, – сказал я себе, – пусть недолго, но в твоей жизни было два светлых и незабываемых эпизода». Эпизода? Я становлюсь циником, назвать глубокие и сильные чувства таким грубым и недостойным словом. Но мне слишком не хватало любви.

Недолюбил. Вот только возраст больше не позволял питать иллюзии. Шестьдесят девять – это не сорок и даже не пятьдесят… Моей первой жене очень нравилась картина «Неравный брак».

Я купил весьма неплохую репродукцию, она висела в нашей спальне, и я, глядя на неё, думал: «Девочке не повезло. Хорошо, что я молод и в силе». Как же давно это было. Я выбросил полотно пять лет назад, когда однажды поймал себя на мысли, что неуловимо стал похож на того мерзкого старикана.

Хронический вдовец. Я поставил на себе жирный крест и уже старался не смотреть на смазливых молоденьких девушек. И вдруг появилась она…

Мы познакомились в художественной галерее. Наверное, у каждого человека есть любимые картины или фильмы, которые хочется иногда пересматривать. «Старый пруд», так называется полотно неизвестного художника XIX века, рядом с которым мне всегда было приятно грустить. Заросший ряской водоём в точности напоминал мне картинки из моего детства. Я часто приходил в галерею и подолгу стоял рядом с этим рукотворным шедевром, вздыхал, ворошил прошлое, наслаждался. Наверное, кроме меня, эта картина не вызывала ни у кого такого восторга. Немногочисленные посетители лишь равнодушно скользили по ней глазами и торопились пройти мимо. Но не она. Заметив у картины молодую задумчивую девушку, я был озадачен и раздосадован. Она слишком долго наслаждалась холстом, который я уже давно окрестил «мой мир». Я ждал, но она не уходила. Уже теряя терпение, я негромко кашлянул. Девушка вздрогнула, обернулась.

– Божественно, – прошептала она и тут же смущённо добавила: – Простите, я замечталась…

– Ничего, – сконфуженно промямлил я, – это вы меня извините.

Она не ответила, круто повернувшись, зацокала на каблучках прочь.

«Вот старый дурак, – мысленно обругал я себя, – помечтать девочке не дал. А вкус у малышки определённо есть».

Мы снова встретились. У выхода из галереи. Она теребила смартфон и недовольно хмурилась. Я невольно залюбовался ею. Стройная и гибкая, с длинными прямыми волосами, ниспадающими каштановым водопадом на плечи. А глаза… банальный штамп, но ведь в них действительно можно утонуть. Эх, где мои двадцать лет?

– Простите, у вас нет мобильника?

Она смотрела на меня с такой надеждой, словно от меня зависела её жизнь.

– Пожалуйста.

Похоже, она давала отлуп своему парню:

– Между нами всё кончено. Прощай, Антон. Да, ты правильно понял – я не прощаю предательства.

Она замерла, стояла с опущенной головой, а я как дурак топтался рядом, боясь нарушить торжественность момента.

– Простите, – спохватилась она. – Так бывает. Что разбилось – не склеить.

– «На свете есть два непохожих сердца. Не примирить им помыслы свои…» – пробормотал я и хотел уйти, как вдруг услышал:

– «От одного огня им не согреться, не захмелеть им от одной любви…»

Я был поражён:

– Вы знакомы с творчеством Степана Щипачёва?

– Конечно, это мой любимый поэт.

Вот так начался наш роман с Лизой. Как и я, она была вдовой. Это тоже сблизило нас. Её муж был намного старше, и у него было больное сердце. Их брак продлился меньше года. Она призналась, что отдает предпочтение мужчинам в возрасте, видимо оттого, что рано лишилась отца.

Я безумно влюбился. Ей лишь двадцать два, но разница в возрасте уже не смущала меня. Мы были слишком похожи, чтобы задумываться о такой ерунде. Мы поженились. Сейчас годовщина нашей свадьбы. Она как прежде красива и весела, а мне очень грустно. Лиза поглаживает пальчиками бриллиантовое колье – мой подарок, и с восхищением смотрит на меня. Протягивает бокал вина:

– Давай выпьем за нас, любимый!

– Ты же знаешь, что я пью Rosemount только со льдом.

– Какая я забывчивая!

Она уносится на кухню, а я со вздохом меняю наши бокалы.

«Если ты любишь женщину – доверяй ей». Я доверял, но моя молодая супруга слишком часто захлопывала ноутбук, когда я заходил в её комнату. И однажды я отнёс его моему начальнику безопасности. Пароль был несложный. И такими же незамысловатыми были планы Елизаветы.

Я читал рекомендации на мой счёт того самого Антона, с кем она якобы рассталась, и горькая обида заставляла мои глаза влажнеть.

«А ещё проштудируй стишки Асадова и Шарля Бодлера. Дедок тащится от них».

Спасибо, что приготовила для меня безболезненный яд. Твой друг так и написал: «Старикашка просто уснёт и тихо, без мучений склеит ласты».

Теперь я понимаю отчего умер твой первый муж…

Я смотрю, как она пьёт последний в своей жизни бокал, и чувствую пустоту в душе. Ещё один незабываемый эпизод в моей жизни. Ещё один…

А за окном белые искрящиеся снежинки танцуют в свете фонаря. Они похожи на маленьких беззаботных мотыльков, кружатся, порхают, резвятся. Им невдомёк, что их жизнь слишком скоротечна, слишком мимолётна… Но они живут, существуют, летят к тёплому фонарю, чтобы растаять в его объятиях, напоследок поразив избранника красотой и совершенством форм. Я такой же одинокий фонарь, излучаю потоки слепящей зовущей любви, но эта любовь слишком коротка, чтобы дать счастье обоим.

А может мне стоило выпить предложенный Лизой бокал и сделать финальный шаг по скользкому циферблату времени в туманную вечность? За прахом сгоревших надежд и несбывшихся грёз. Сделать эту девочку счастливой? Если только это можно назвать счастьем…

Мне жаль её до слёз, но мои глаза остаются сухими. Прости меня, Лиза. Я сделаю всё, чтобы этот эпизод был последним…

Ахмедхан Зирихгеран. СОЛДАТИК С ШАШКОЙ НАГОЛО

Подъемный кран, натужно заурчав, оторвал обгорелую, страшную будку от тротуара. На асфальт со звоном посыпались чёрные осколки стекла и покатились угольки. Кран проворно загрузил свою добычу в кузов грузовика и тот, пустив из выхлопной трубы чёрное облако, осторожно поехал прочь. Облако, постепенно рассеиваясь, висело там, где всего несколько минут назад стояла будка. Словно это она растворилась, исчезла в параллельных мирах.

По моим щекам катились слёзы. Я вытащил из кармана маленькую, но тяжёлую фигурку солдата в старинной форме. С шашкой наголо. Сзади, со спины этот солдатик был обожжён огнём. Я закрыл глаза и увидел этого солдатика. Целого и невредимого. Стоящего на витрине. В окружении множества других фигурок.

– Дядь часовщик, дядь часовщик, – щебетал Лёнька, пацан из соседнего двора, – а если я вам будильник принесу вы мне во-о-он ту фигурку подарите?

– Хех, – хитро усмехнулся часовщик, – если я тебе её подарю, то другие её уже не увидят.

– А откуда ты будильник возьмёшь? – строго спросил Лёньку Фархад, не по годам серьёзный пацан из того же двора, никогда не снимающий пионерский галстук.

– А мне Ахмед обещал собрать, – серьёзно ответил Ленька.

– Он с отцом в часовой у кинотеатра работает, по два десять за ремонт будильника получает.

– Нужен ему твой будильник, – усмехнулся я, не сводя глаз с фигурок, – у него самого этих будильников как грязи.

Эта часовая будка, расположенная на оживлённом перекрестке, была для нас как магнит. Новости о том, что в будке дяди Шамиля появилась новая фигурка, распространялись быстро. И мы, после уроков. А кто и вместо уроков, отправлялись поглазеть на новинку. Когда к хозяину будки пришла идея начать собирать фигурки и как давно он этим занимается, я не знал. А спросить как-то стеснялся.

– А я теперь тоже собираю, – гордо выдал мне Ленька во время очередной встречи у будки, и вытащил из кармана фигурку.

– Где нарыл? – воскликнул я.

– Подарили, – гордо произнёс Ленька и отвернулся, любуясь своей фигуркой в лучах солнца.

– Красивая, – полным зависти голосом произнёс я.

– Я больше коллекцию соберу, – улыбнулся Лёнька и спрятал фигурку в карман.

Я тоже загорелся идеей собрать коллекцию. Но где их взять?

В свободное время я рыскал по городу, забегая в магазины. Но ничего интересного не находил. Да и очереди были везде, не особо и подберёшься к витринам.

Но мне повезло. Усталый, я шёл домой, согнувшись под тяжестью портфеля, полного учебников. Я даже не смотрел по сторонам, я был голодный и хотел домой, где меня ждал, как обычно, вкусный обед, приготовленный мамой к моему приходу. И мне не терпелось показать маме дневник, где красовались три пятёрки, которые я получил сегодня.

Каким-то боковым зрением я увидел, что из пакета что несла к мусорке незнакомая девочка, вывалилась и со звуком, выдававшим металлическую тяжесть, ударилась об асфальт фигурка. Я подбежал и схватил её.

– Побирушка, ха ха, побирушка, – засмеялась девочка.

– А чего ты такую красивую фигурку выбрасываешь? – удивлённо спросил я, не обращая внимания на её насмешки.

– Да это какие-то шахматы вроде, древние, утиль, – усмехнулась она, – там ещё три штучки есть.

– Дай их мне. – Я потянулся к пакету в её руке.

– Бери, – хихикнула она и с размаху забросила пакет в мусорный ящик.

Ничего не ответив ей, я запихнул подобранную фигурку в карман и с разбегу запрыгнул на борт мусорного бака. Он, к счастью, не был пуст. Так что достать пакет было нетрудно. Стоя на бортике бака, под издевательский хохот девочки, достал из пакета три фигурки и, бросив разорванный пакет в бак, спрыгнул с него и убежал.

От усталости не осталось и следа. Тяжести школьного портфеля словно и не бывало. Главным было то, что у меня теперь были такие фигурки, каких не было ни у кого. Даже у часовщика дяди Шамиля.

Это были необычные фигурки. Литые. Тяжелые. Я их отмыл и отполировал тряпочкой. Две из них были одинаковые. Как я предположил, это были пешки. И я понял, что теперь у меня есть шанс подружиться с хранителем коллекции, что манила меня за стеклом часовой будки.

– Здравствуйте, а это вам. – Я просунул руку с фигуркой в окошечко будки.

– День добрый молодой человек, – улыбался часовщик, отодвигая в сторону часы, над которыми он склонился. – Какая великолепная фигурка.

– Это от шахмат, – деловито пояснил я, – кажется, пешка.

– А ну заходи, – улыбнулся он, снимая лупу с глаза. – Я тебе тоже найду подарок.

– А как у вас на глазу лупа без нитки держится? – вдруг обнаглев, выпалил я, забегая в открытую дверь будки.

– А так, просто, – засмеялся он.

Я был счастлив. Я подружился с дядей Шамилём. И теперь я иногда, стараясь не наглеть, заходил к нему в будку.

Он рассказывал интересные истории про свою коллекцию. Учил, правда безуспешно, надевать лупу. Дарил фигурки. Но я брал только те, которых у него было по две. Чтобы не портить коллекцию.

***

Тот день я запомню навсегда. Да, я видел, как жизнь вокруг меняется. Как уезжают мои одноклассники и соседи. Как Лёнька уехал с семьёй, в один день. Бросив всё. Даже Фархад перестал носить галстук. По улице, мимо часовой будки, ходили возбуждённые толпы. То там, то тут слышались выстрелы.