– Я – хорошо, – живо отмахивается. – Как Вика? Что мне делать? Как дальше быть? – засыпает меня волнующими ее вопросами. – Пожалуйста, расскажите. Я должна знать.

– У вашей дочери редкий порок развития, – начинаю пояснять. – Сразу могу сказать, что это вероятнее всего хаотичная генетическая поломка, и она не зависит ни от вас, ни от врачей, ни от самого подсаженного вам эмбриона. Такое случается даже при самых благополучных беременностях у абсолютно здоровых пар.

– Правда? – смотрит на меня с надеждой в глазах. – Это… случайность?

– Скорее не изученный факт, – поясняю. – Есть генетические синдромы, при которых происходят аноректальные мальформации, но это не ваш случай.

– Надеюсь, – вздыхает печально. – А вы можете рассказать подробнее о пороке? – просит с надеждой.

Вот и как после этого отказать?

Радует, что не полезла во всемирную сеть и не стала черпать там сведения.

– Конечно, – киваю.

Присаживаюсь напротив и начинаю в подробностях пояснять, что такое клоака, и как мы будем с этим бороться. Сразу объясняю, что при такой форме не у всех девочек есть показания для вывода стомы, но дочке Насти нам ее вывести пришлось.

В ее случае аноректальный свищ оказался слишком узким, и нам пришлось пойти на этот шаг. Нужно, чтобы кишечник нормально работал.

– Первый этап сделан, – спешу успокоить взволнованную мать. – На второй мы вас пригласим, когда малышке будет больше полугода.

– Так долго, – выдыхает.

– Да, – вновь спешу пояснить. – Раньше мы не можем. Нужно, чтобы мышцы сформировались.

На самом деле есть несколько разных школ, и у каждой из них принципиальные различия в возрасте пациентов. Кто-то берет детей исключительно до шести месяцев, кто-то – после года.

Дальше я снова читаю Насте лекцию про методы и способы лечения.

Она внимательно слушает, впитывает каждое слово, а я все говорю и говорю. Сам же пытаюсь вспомнить, где с ней раньше встречался.

– Дмитрий, – вдруг перебивает меня. – Подскажите, а отделение посторонних не пускают?

– Нет, конечно, – заверяю ее.

Девушка заметно расслабляется.

– Что вас беспокоит? – спрашиваю ни с того ни с сего.

Разумом понимаю, что не должен вмешиваться в дела пациентов, но по неведомой причине не могу стоять в стороне.

Интуитивно чувствую, здесь что-то не чисто.

– Понимаете, – вздыхает, опускает вниз взгляд, кусает губы. – У меня все не просто с беременностью.

– Было ЭКО, – вспоминаю информацию из истории болезни.

Вполне стандартная процедура, как по мне. Сейчас дети, зачатые в пробирке, сплошь и рядом.

Меня даже не удивишь, что женщина идет на подобный шаг без наличия мужа.

– Не в этом дело, – произносит с печальной улыбкой.

– Тогда что? – интересуюсь.

Вряд ли информация, которую она сообщит, меня удивит. Но тем не менее пусть говорит, раз хочет.

– Понимаете… – снова теряется. Вижу, она никак не найдет нужных слов.

– Если не хотите, то можете не говорить, – напоминаю.

– Это важно. Вы должны быть в курсе, – стоит на своем.

– Все, что нужно, я уже знаю, – похлопываю по истории болезни, которую держу в руках.

– Там не все, – стоит на своем.

– И чего там нет по-вашему? – ухмыляюсь, вдруг припоминая давнишний и очень похожий спор.

Только вот с кем именно он был, увы, уже не помню.

– Я – суррогатная мать, – своим заверением ошарашивает меня. – Но Вика моя, – заявляет с огнем в глазах. – Пожалуйста, никого кроме меня и медперсонала к ней не подпускайте.

Глава 9. Дима

– Дим, как операция? – спрашивает Игнатов, присаживаясь на стул напротив.

Он словно чувствует, что у меня паршивое настроение и пытается понять его причину, ведь не просто же так я такой. Но как ни старайся, сделать это у Кирилла не получится, ведь я и сам до конца разобраться не могу, что за фигня творится со мной.

Анастасия Яковлева ни на минуту не выходит из моей головы. Ее образ бесперебойно мелькает перед глазами, а как хочу зацепиться за него и ухватить, так исчезает. Превращается в дым.

– Операция прошла успешно, – отвечаю спокойно. – Сейчас подготовлю отчет и пришлю.

– Ты только не забудь, что мы в выписной эпикриз решили вставлять информацию о ходе операции, – напоминает на всякий случай, ведь подобный порядок далеко не везде.

Обычно хирурги не обнародуют план проведенных операций, но в отделении Игнатова общие правила не работают. Они решили, что подобная информация в дальнейшем сможет спасти кому-то из их пациентов жизнь.

В какой-то мере я с ними согласен. К нам приезжают маленькие пациенты не только со всей страны, но и со стран-соседей, некоторые хирурги на периферии вообще понятия не имеют, что делать с такими детьми.

При наличии у родителей на руках выписки, где четко прописаны все наши действия, даже самый нерадивый хирург сможет понять, как в некоторых случаях поступить.

– Помню, помню, – киваю. И снова ловлю образ Насти перед глазами.

Зажмуриваюсь. Жду.

– Дим, ты точно в порядке? – не унимается Игнатов. Вот же упрямый!

Ведь я ж знаю, он не слезет, пока до правды не докопается, и это меня совершенно не удивляет. Мы с Киром много лет работаем бок о бок, а совсем недавно так вышло, что даже вместе оперировали его дочь.

– Все нормально, – заверяю с нажимом. – Я со всем разберусь. Сам.

Кир хмурится, но не спешит комментировать мое решение.

– Понадоблюсь, знаешь где меня искать, – и с этими словами поднимается с кресла. Выходит из ординаторской, Высоцкий следом за ним.

Я открываю документ на компе и принимаюсь описывать ход проведенной операции. Чем глубже погружаюсь, тем легче становится на душе. Понимаю, что мы все сделали правильно.

– Дим, – в ординаторскую заглядывает Майоров. – В реанимацию не пойдешь?

– Нет пока, – отвечаю бегло. – Ты проверить идешь?

– Да, – краем глаза замечаю, что он кивает.

– Иди без меня, – снова перевожу внимание на монитор. – Я подойду позже.

Миша уходит, но долго мне в одиночестве сидеть не приходится. Постепенно в ординаторскую возвращаются остальные врачи.

Я спокойно, без спешки дописываю отчет и только после этого отвлекаюсь. Разминаю затекшие мышцы, ставлю чайник, делаю себе кофе и даже успеваю съесть бутерброд. Вокруг царит расслабленная и спокойная атмосфера.

Все плановые операции проведены, пациенты идут на поправку, так что, может, я даже успею немного отдохнуть перед дежурством.

Не знаю, зачем меня стращали сменой с Хмельницким. Судя по тому, что я вижу, все будет нормально. Все схвачено.

Только стоит об этом подумать, как в коридоре раздается непонятный шум. Распахивается дверь в ординаторскую, и на пороге появляется собранная и напряженная постовая медсестра.

– Звонили с приемного, – произносит сдержанно, но крайне взволнованно. Напрягаюсь.

В кабинете моментально повисает тишина. Замолкли даже вечно не смолкающие интерны.

Вдруг за спиной женщины появляется Игнатов, и мне становится понятно. Случилась беда.

У нас вот-вот будет ворох работы.

– В центре города произошла авария, – говорит Кирилл. – Машина врезалась в автобусную остановку. Пострадавших везут сюда.

Три коротких предложения моментально меняют атмосферу вокруг. Все тут же вскакивают со своих мест, пытаются успеть доделать начатые дела, а кто-то даже хочет допить свой уже давно остывший кофе.

Каждый из нас понимает, что время идет на минуты, и, скорее всего, никто до самого вечера не вернется на свое рабочее место.

– Сколько у нас есть времени? – уточняю, смотря на старого друга.

Он бросает короткий взгляд на часы и хмурится только сильнее.

– Не больше десяти минут, – не удивляет своим ответом.

– Понял тебя, – киваю. – Иди. Мы скоро подойдем, не беспокойся.

Кир уходит, а я тут же связываюсь с Хмельницким и обрисовываю ему ситуацию. Саня сейчас поставит своих на уши, операционные будут готовы в срок, в этом я ни на секунду не сомневаюсь.

– Дим, ты слышал? – в ординаторскую влетает раскрасневшийся Леха. – Чего тут сидишь? – с порога накидывается на меня.

– Отдышись, – следом заходит Майоров. – Все он правильно делает.

– Реанимация в курсе, операционные свободны, Саня сейчас разрулит все по своей части. Я его предупредил, – сразу же приступаю к делу. – Через, – смотрю в чаты. – Семь минут привезут первых пострадавших, их возьмем на себя, – произношу намеренно громче, чтобы остальные коллеги услышали. – У вас будет минут пятнадцать на отдых. Больше времени дать не могу.

– Дим, спасибо и на этом, – от чистого сердца благодарит Майоров.

Ординаторская моментально пустеет. Каждый из нас забирает с собой все строго необходимое и спешит вниз. Кто-то направляется к лифтам, кто-то спускается по лестнице, а я…

Я не могу пройти мимо палаты Яковлевой и не заглянуть. Мне нужно убедиться, что у девочек все в порядке.

– Ну же, пожалуйста, – когда я приоткрыл дверь, до меня донесся тихий плач. – Милая моя, пожалуйста, кушай.

В голосе Насти столько отчаяния и боли, столько слез… У меня невольно екает сердце.

– Настя? – делаю несколько быстрых размашистых шагов, стремительно сокращая расстояние между нами. – Что случилось?

– Она не ест, – отвечает, продолжая плакать. – Не может глотать. Не сосет, – всхлипывает. – Я не могу выполнить ваше поручение, – кивает на таблицу кормлений.

Я сказал ей каждое кормление увеличивать объем. Кормить каждые два часа, строго следить за увеличением объема смеси. Все расписал.

– Сколько съедает сейчас? – уточняю.

– Двадцать два, – говорит и всхлипывает.

Плохо…

– Значит так, – принимаю решение. Нет времени ждать. – Продолжай. Нам нужно дойти до сорока пяти миллилитров и сможем перейти на перерыв в три часа между кормлениями. Ты меня поняла?

– Угу, – кусая губы, кивает.

– Сегодня ночью можешь сделать перерыв в кормлении на четыре часа, – поясняю. – Все остальное время строго по расписанию.

– Поняла, – обессиленно выдыхает.

Смотрю на расстроенную девушку, которая едва стоит на ногах, и не знаю, чем ей помочь. К сожалению, любое мое вмешательство сделает только хуже.

– Почаще соску давай, – подсказываю единственное, чем могу ей реально помочь. – Тебе сосательный рефлекс помочь ей разрабатывать нужно.

– Это… поможет? – смотрит на меня с нескрываемой надеждой во взгляде.

– Должно, – признаюсь. Других вариантов все равно нет. – Потому, что возвращать зонд я пока не собираюсь. Ничего хорошего от него не будет. Сосательный рефлекс сам по себе не появится.

– Старание и труд все перетрут, – произносит с печальной улыбкой.

– Так точно, – соглашаюсь.

Глава 10. Настя

Вика уснула, и я тоже ложусь. Ставлю будильник на сорок минут, закрываю глаза и моментально проваливаюсь в сон.

Сквозь него слышу шум в коридоре, короткие обрывки ничего не значащих фраз, звуки каталок… А еще я слышу каждый вдох и выдох своей дочери.

Быть мамой – это всегда нелегко, особенно в первые месяцы.

Перед глазами стоит мой четырехлетний сын. Тимоша, мальчик мой, мамочка очень сильно по тебе скучает.

Ах, как же я виноватой чувствую себя перед ним! Чтобы выразить чувства к сыну, мне не хватит слов.

Тим, мы обязательно со всем справимся. Я изо всех сил стараюсь ради тебя, но сейчас так складывается ситуация, что я гораздо нужнее своей дочери. Потерпи еще немного, родной. Мама скоро к тебе приедет.

Звенит будильник. Он выдергивает меня из сна, но я устала настолько, что едва нахожу в себе силы открыть глаза. Сажусь только потому, что нужно сесть, с трудом вспоминаю, что должна сделать.

Действую на автомате, ведь голова не соображает от слова совсем. От перенапряжения, стресса и нереального количества информации я уже ничего не понимаю.