Ахмед спустился первым, сел за стол и, как обычно, уткнулся в телефон. Алия пришла за ним, бросив на стол тетрадь. Иса появился последним, со своими наушниками, но хотя бы убрал их, прежде чем сесть.

– Мама, ты мне платье гладить будешь? – спросила Алия, не глядя на меня, и уже набирая себе еду.

Видимо мои вчерашние слова не дошли до нее.

– Нет, – сказала я твёрдо, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

Алия подняла на меня глаза.

– Что?

– Ты можешь погладить его сама. Я ведь говорила тебе, ты уже достаточно взрослая для таких дел.

Ахмед оторвался от телефона и удивлённо посмотрел на меня.

– Мам, ты всегда гладишь. Почему сейчас нет?

– Потому что я больше не хочу, – ответила я спокойно, подавая чай.

Алия отодвинула тарелку.

– То есть теперь ты не будешь ничего делать?

Я выдохнула, чтобы не сорваться.

– Я делаю достаточно. Но вы уже взрослые. Каждый из вас может справляться сам.

– Мам, ну ты же знаешь, что у нас у всех учёба, занятия, – вставил Ахмед, словно это могло оправдать их полную безучастность к тому, что происходит дома.

– У меня тоже много дел, Ахмед, – ответила я, глядя на него прямо. – Но я уже устала быть единственной, кто всё делает.

Когда за столом появился Адам, он почувствовал напряжение. Сел, налил себе чай, посмотрел на меня и сказал:

– Что у вас тут?

– Мама говорит, что больше не будет гладить, – бросила Алия с обидой.

– Да? – Адам поднял брови. – И почему это?

– Потому что они уже взрослые, – ответила я спокойно. – И потому что я больше не могу быть всем сразу: хозяйкой, мамой, женой, служанкой.

– Служанкой? – он усмехнулся. – Никто тебя не заставляет.

Я посмотрела на него и почувствовала, как внутри всё переворачивается.

– Никто? Ты серьёзно, Адам? А кто готовит, убирает, стирает, воспитывает? Кто всё делает для этого дома?

Он пожал плечами.

– Ты всегда этим занималась. И раньше не жаловалась.

– Раньше я думала, что так и должно быть, – сказала я тихо. – Но теперь я понимаю, что я тоже человек. У меня есть своя жизнь, и я больше не хочу жить так, как жила.

Молчание за столом было оглушающим. Ахмед перестал листать телефон, Алия хмуро смотрела на меня, а Иса, который до этого молчал, вдруг сказал:

– Мама права.

Я удивлённо повернулась к нему.

– Мы уже взрослые, – добавил он. – Каждый может делать что-то сам.

– Иса, ты серьёзно? – не поверила своим ушам Алия.

– Да. Я могу сам стирать свои вещи. И гладить, если нужно, – ответил он, пожав плечами.

Ахмед посмотрел на брата, как на предателя.

– Отлично. Тогда сам и делай.

– Ахмед, – перебила я, не повышая голоса, – если ты не начнёшь делать что-то сам сейчас, тебе будет ещё труднее, когда ты начнёшь жить отдельно.

Он усмехнулся.

– Мам, я и так всё успеваю.

– Успеваешь? – я посмотрела на него с теплотой, но твёрдостью. – А когда ты в последний раз помогал мне?

Он замолчал, уткнувшись в тарелку.

Адам, который всё это время молчал, наконец сказал:

– Марьям, зачем ты это устраиваешь? Они дети. У них свои дела.

– Они не дети, Адам, – ответила я, глядя ему прямо в глаза. – Они давно выросли. И я хочу, чтобы они поняли, что дом – это наша общая ответственность.

– Ты действительно думаешь, что это что-то изменит? – спросил он с усмешкой.

– Думаю, что да. Если вы начнёте меня уважать.

Его лицо изменилось. Он хотел что-то сказать, но промолчал.

За столом снова воцарилась тишина, но я чувствовала, что сказала всё, что нужно.

Позже вечером я сидела в спальне и смотрела в окно. Сегодня я впервые за долгое время почувствовала, что мои слова дошли до всех. Возможно, не сразу. Возможно, им понадобится время. Но я больше не буду молчать.

Я услышала шаги. Это был Иса.

– Мам, я собрал свои вещи. Завтра сам постираю, – сказал он, заглянув в комнату.

Я улыбнулась ему.

– Спасибо, сынок.

Иса ушёл, а я осталась, глядя в темноту. Это был только первый шаг. Но он был важным.

Глава 4

Адам

Марьям изменилась. Я замечал это всё чаще. Она стала спокойнее, но это спокойствие раздражало меня. Как будто она больше не зависела от меня, не искала моего одобрения, не боялась моего недовольства.

Эти её утренние прогулки, странная уверенность, разговоры с этой Айгуль, которые она больше не скрывала… Всё это не укладывалось в привычный уклад нашей жизни.

Я начал замечать мелочи: то, как она записывает что-то в телефон, как отказывается от привычных блюд, как, закончив дела, выходит из дома, оставляя меня без объяснений.

“Чем она занимается?” – эта мысль не давала мне покоя.

Однажды утром я решил проследить за ней. Она сказала, что уходит “по делам”, как обычно. Но на этот раз я дождался, пока она выйдет, и через несколько минут последовал за ней.

Она шла быстро, почти торопливо. Я держался на расстоянии, чтобы она не заметила.

Марьям остановилась у парка, сняла платок, вытерла лоб и начала ходить по кругу. Ходила энергично, с таким выражением лица, будто решала важную задачу.

Я не мог понять, что происходит. Это и были её “дела”? Прогулки? Я стоял в стороне, наблюдая, и чувствовал, как внутри закипает раздражение.

Когда она вернулась домой, я был уже там.

– Ты опять ходила? – спросил я, пытаясь скрыть раздражение.

– Да, – спокойно ответила она, не глядя на меня.

– И что это тебе даёт?

Она остановилась, посмотрела мне в глаза и тихо сказала:

– Свободу, Адам.

– Свободу? – переспросил я, чувствуя, как раздражение накатывает волной. – Ты думаешь, что у тебя не было свободы все эти годы?

– У меня была свобода выполнять твои требования, убирать за вами, готовить, стирать и молчать, когда мне хотелось сказать, что я устала, – она говорила спокойно, но в её голосе звучала усталость. – Теперь я хочу свободу выбирать, что делать для себя.

Её слова задели меня, как будто она обвинила меня в чём-то.

– Я работаю для этой семьи, – начал я, повышая голос. – Ты всегда была довольна.

– Ты так думал, Адам, – перебила она. – Но это не значит, что так и было.

Я не мог отпустить это просто так. После её слов я чувствовал, что должен что-то сделать. Её спокойствие раздражало меня больше всего. Казалось, что я ничего не могу контролировать.

Я пошёл к матери. Она всегда знала, как на неё повлиять.

– Мама, Марьям стала… другой, – начал я, как только зашёл в её комнату.

Она подняла глаза от своего вязания.

– Что ты имеешь в виду?

– Она теперь выходит куда-то без объяснений, говорит, что ей нужна свобода, и вообще ведёт себя странно, – выпалил я, надеясь, что она поддержит меня.

Мать нахмурилась.

– Ты дал ей слишком много воли, Адам. Женщина должна знать своё место. Она, видимо, решила, что может делать всё, что захочет.

– Вот именно! – подхватил я. – Ты поговоришь с ней?

– Конечно, поговорю, – сказала она строго.

Позже я услышал, как мать остановила Марьям в коридоре.

– Марьям, что это я слышу? Ты уходишь из дома, оставляешь всё на детей и мужа? Разве ты забыла, что такое быть хорошей женой?

Я ожидал, что Марьям начнёт оправдываться, как всегда, но она стояла ровно, её лицо оставалось спокойным.

– Мама, я не забываю о своей семье. Но я не могу забыть и о себе, – ответила она.

– О себе? – голос матери стал громче. – Женщина создана для семьи, для мужа и детей. А ты теперь вдруг решила, что твои желания чего-то стоят?!

Марьям стояла перед свекровью, держа себя спокойно, но твёрдо. Её голос звучал уверенно:

– Мама, я много лет жила только ради семьи. Всё, что я делала, было для дома, для мужа, для детей. Но теперь я понимаю, что, если я не начну заботиться о себе, никто этого не сделает.

– Это неправильно, – возразила мама, пристально глядя на неё. – В наше время такого не было. Женщина не думала о себе, она думала о своей семье.

Марьям мягко улыбнулась.

– В ваше время, мама, женщины тоже уставали, но не могли этого сказать. Они не имели права голоса. Но теперь всё по-другому.

– По-другому? – мама всплеснула руками. – Это твоя подруга тебя этому научила? Она сбивает тебя с пути, Марьям.

– Нет, мама, – ответила Марьям спокойно. – Она просто напомнила мне, что я тоже человек.

Эти слова, казалось, повисли в воздухе. Мама молчала, пытаясь найти что ответить. Но Марьям уже повернулась и ушла на кухню, оставив её стоять в растерянности.

Когда я услышал этот разговор, я не мог больше молчать. Я вошёл в кухню, где Марьям мыла овощи для салата.

– Ты вообще понимаешь, что делаешь? – спросил я резко.

Она обернулась ко мне, сохраняя спокойствие.

– Что именно я делаю, Адам?

– Ты разрушаешь нашу семью! – выпалил я.

– Разрушаю? – в её голосе звучала лёгкая ирония. – Нет, Адам. Я просто перестала жить так, как удобно только тебе.

Я не мог сдержаться.

– Ты начала гулять где-то, слушать подругу, изменять свой распорядок… Что дальше? Ты перестанешь готовить?

– Если нужно будет, перестану, – спокойно ответила она, продолжая нарезать овощи.

– Ты меня не слушаешь, – сказал я, чувствуя, как теряю контроль.

Она отложила нож, посмотрела мне в глаза и сказала:

– Ты привык, что я всегда молчу, всегда соглашаюсь. Но это было раньше, Адам. Теперь я думаю о себе.

– А как же семья? – выкрикнул я.

– Семья останется, – тихо сказала она. – Но я больше не позволю себя уничтожать.

Эти слова прозвучали как удар.

Я пытался справиться с этой новой Марьям. На следующий день я начал наблюдать за тем, что она ест.

– Почему ты не ешь хлеб? – спросил я за завтраком.

– Не хочу, – ответила она спокойно.

– Ты что, на диете? – спросил я, усмехнувшись.

– Можно сказать и так, – она отставила тарелку.

– Ты серьёзно? В твоём возрасте это уже ничего не изменит, – бросил я, не скрывая насмешки.

Она посмотрела на меня, улыбнулась.

– Я говорю, что тебе есть?

Я не знал, что ответить. Её уверенность снова вывела меня из равновесия.

Я снова поговорил с матерью.

– Мама, она стала какой-то другой. Ты видела? Она даже с тобой спорит.

– Адам, ты должен быть строже. Женщина должна знать, где её место. Покажи ей, что в доме главный ты.

Но когда я попытался “показать”, всё обернулось иначе.

– Адам, – сказала она однажды вечером, когда я снова начал спрашивать, куда она уходит. – Ты можешь продолжать жить, как жил, но я больше не буду.

Её слова звучали так твёрдо, что я почувствовал, как теряю не только контроль, но и саму Марьям.

Это было обычное утро, ничем не отличающееся от других. Дети уже сидели за столом, ели завтрак и спорили о чём-то своём. Адам, как всегда, молчал, поглощённый своими мыслями.

Я же стояла у окна кухни, смотря на улицу, где начинался новый день. Внутри меня клокотало ощущение, что всё идёт не так, как должно. Это был не гнев, не отчаяние, а тихий, почти болезненный бунт, который набирал силу.

Мне захотелось домой. Не в наш дом с Адамом, а в тот, где я выросла. В село, к родителям. Я не планировала поездку заранее. Обычно я ездила раз в месяц, но теперь всё было иначе.

“Я хочу уехать. Одна. Сейчас.”

Эта мысль показалась странной и даже пугающей. Раньше я всегда брала с собой детей, убеждая их, что это важно. Но последние поездки превратились в сплошное разочарование.

Ахмед, мой старший сын, вырос и отдалился. Он считал себя взрослым и не стеснялся показывать, что ему всё это “неинтересно”. Последний раз он вообще отказался выходить на улицу, проводя всё время в телефоне.

Алия всегда была моим маленьким ангелом. Теперь же она хмурилась, жалуясь на то, что в селе скучно, грязно и вообще некомфортно.