Вот это Августу удается лучше всего – запускать пальцы кому-нибудь в голову глубже и глубже, пока его идеи не внедрятся в нее как наиболее верный план действий.

– Послушай, – требовательно продолжает принц Август, не давая Калле времени придумать саркастический ответ, – я предлагаю тебе будущее, где ты сможешь уйти с головой на плечах и получить то, чего хочешь – чего ты на самом деле хочешь, а не мимолетное подобие исполнения своих желаний. Накормленный народ. Открытый город без стены. Процветающее королевство. Ты родилась принцессой, ты можешь даже служить мне придворным советником, если захочешь. Но сначала я должен взойти на престол. Ты в деле?

Закусочная находится так близко от колизея, что они слышат, как по Саню прокатывается гул. Шум в переулке нарастает, толпы зрителей направляются к дворцу, спешат на Дацюнь – церемонию открытия игр. Эти игры – увлекательное зрелище как дома по телевизору, так и на трибунах арены. Неважно, что к концу этого зрелища восемьдесят семь сограждан будут убиты. Погибнуть от меча или из-за отказа правителя спасти от голодной смерти тех, кто особенно уязвим, – какая разница? В Сань-Эре столько гребаного народу, что человеческая жизнь – такое же простое и повсеместное явление, как таракан, который годится лишь на то, чтобы без жалости раздавить его и забыть.

Калла отворачивается от кузена, делает выдох, смотрит на свой браслет.

– Ты даешь мне выбор?

– Разумеется, – Август движением подбородка указывает на окна закусочной. Хотя там темно, хотя в переулке всегда темно, видно, что мимо окна движется толпа, и головы подскакивают за цветным стеклом, словно куклы в театре теней, которыми управляют небеса, дергая за ниточки. – Колизей ждет. Я не стану снимать тебя с участия в играх, но ты лишишься моей помощи. Некому будет следить за активностью твоего браслета, даже если ты не выходишь на связь каждые двадцать четыре часа. Некому будет избавлять тебя от соперников, вселяясь в их тела и сбрасывая их с крыш. Значит, вот что ты предпочитаешь – чтобы к концу игр на твоих руках осталось как можно больше крови?

А она и забыла, как ловко Август умеет разговорами добиваться своего. У Каллы невольно вырывается смешок. Игры начинаются. Ей, по сути дела, предлагают гарантированную победу. Если так, возможно, принять решение проще простого.

– Ладно, – коротко и просто соглашается она. Если понадобится, она всегда успеет пойти на попятную. И убить Августа, стоит ему только попытаться использовать ее, а потом списать со счетов.

– Хорошо. – Август достает из кармана рубашки маленький чип, держит его между пальцами. Не спрашивая разрешения, он бесстрастно берет Каллу за руку и поворачивает так, чтобы видеть пустое гнездо на ее браслете. Сунув в гнездо чип, он придерживает его, пока экран не издает сигнал. Ярко вспыхивает число 57.

– А вот и мой первый подарок тебе, – говорит Август, отпуская ее руку. – Давай добудь оружие и беги.

Глава 4

Последние полчаса до обратного отсчета Антон пьянствует.

Когда речь идет о его способности участвовать в играх, пьян он или трезв, значения не имеет. Покинув нынешнее тело, он избавится и от приятного тумана в голове, а с последствиями придется разбираться очнувшемуся хозяину тела.

Уже допивая стакан, он чувствует, как по его плечу скользят пальцы.

Антон замирает. Оборачивается в темном баре, щурится, вглядываясь в размытые серые и цветные пятна.

– Выпивкой угостишь? – спрашивает женщина. Ее лицо закрыто красной маской, и это самый большой лоскут ткани из всех, какие есть на ней.

– Может, в другой раз, – Антон ставит стакан и указывает в угол бара, где буйная компания шумит все громче: – По-моему, вот эти не откажутся.

С изящным поклоном женщина отходит. Другие проститутки у двери, понаблюдав за их разговором, вычеркивают Антона из числа возможных клиентов. Он просидел здесь довольно долго, выдавливая из себя дегенерата. Следующие несколько недель, или месяцев, или так долго, как продлятся игры, ему придется постоянно быть начеку. Запахивая куртку и расстегивая браслет, он блуждает взглядом по телам, попадающимся на пути к выходу.

Прямо перед ним на пол проливают выпивку. Антон ловко огибает лужу, состроив гримасу пошатывающемуся типу, содержимое стакана которого льется через край. По сравнению с другими местными обладателями таких же способностей нравственные принципы Антона строже, но это не мешает ему совершать перескоки, как заблагорассудится. В Талине люди не привязаны к своим телам. Или скорее тела – просто еще один актив, который можно получать в собственность: красть их, заимствовать, заботиться о них, как о квартирах или одежде.

У дверей Антон налетает на одного из проститутов, делая вид, будто споткнулся. И едва тот, пытаясь помочь, хватает его за руки, Антон сует в них браслет и перескакивает. Вспышка озаряет бар, вызывая возгласы у нескольких ближайших посетителей, но Антон уже выходит за дверь, придерживая новыми пальцами браслет и вытирая проступившую на лбу испарину. Удаляясь в ночи, он выглядит как любой другой мужчина, блуждающий по городу до начала игр.

Дворец неизменно провозглашает перескоки незаконными. Но обладать соответствующим геном – все равно что иметь чувство вкуса: не стоит рассчитывать, что люди не станут искать пищу повкуснее. Тех, кто попался на перескоках, штрафуют и сажают в тюрьму, но это не останавливает тысячи остальных, ежегодно меняющих тела. Совершившие преступление в чужом теле или утверждающие, что перед совершением преступления в них кто-то вселился, в итоге попадают в юридический водоворот и застревают в нем на столь долгий срок, что судьи в конце концов отчаиваются отыскать истинного виновника и приговаривают всех хоть сколько-нибудь причастных к тюремному заключению на год-другой исключительно на формальных основаниях.

Если что и отличает Сань-Эр, так это его неразбериха, путаница, неопределенность оттого, что люди сливаются и перемешиваются один с другим. Тело, доставшееся тебе при рождении, не твоя собственность. От тела можно избавиться, отделить его от своего «я». Тело принадлежит всем, кроме человека, который в нем родился, но если кто-то силен и обладает властью, то в вопросе о длительности обладания тем или иным телом его слово будет более веским.

Антон не соприкасался со своим родным телом с тех пор, как отправился в изгнание, но для него это мало что значит. Каждый унизительный эпизод, каждая мелкая травма, которую он перенес по милости Сань-Эра, намертво врезана в его память и благодаря этой памяти всегда остается при нем. Что хорошего в привязанности к единственному телу?

Переулок становится все уже, и Антон на следующей развилке выходит на более широкую улицу, направляясь к колизею. Голова теперь ясная, мысли так и носятся со скоростью тысяча миль в час. Под ногами ощущается пульсация, мерный и глухой ритм сердца Саня, бьющегося прямо под узкими, потрескавшимися тротуарами и грязными немощеными переулками. В колизее игроки будут появляться в разных обличиях, зная, что тело, в котором они вступят в игру, долго не протянет, если они хотят сыграть с наибольшей выгодой для себя. По привычке, не сознавая, насколько острые у него зубы, Антон прикусывает внутреннюю сторону щеки, но успевает разжать челюсти еще до того, как во рту появляется слабый привкус крови. Он проверяет браслет: до конца обратного отсчета остается минут пять.

Пульсация большого города набирает громкость. Ей вторит топот ног зрителей, которые извилистыми струйками стекаются к месту их скопления, к колизею, возвышающемуся рядом с дворцом. Несмотря на отсутствие барьеров или других заграждений, зрители держатся на почтительном расстоянии от центра колизея, так что сразу становится ясно, кто участвует в игре, а кто нет.

Лучше уж посторониться, чем стать случайной жертвой. Вдобавок при этом зрители могут делать вид, будто все это лишь увлекательное зрелище, забыв, что игроки входят в колизей, готовые порвать всех соперников до единого.

Начиная пробираться в центр арены, Антон сразу же поднимает глаза и внимательно осматривает дворцовые балконы с южной стороны колизея. Там тронный зал. Где-то там, наверху, принц Август наблюдает за играми. Антон чувствует это. Трудно сказать, известно ли бывшему лучшему другу, что задумал Антон, но как только участники выбраны, из списка их уже не вычеркнут. Впрочем, даже попытайся Август сделать это, Антон не удивился бы. В те годы, которые они провели вместе во дворце, принц Август был готов на что угодно, лишь бы добиться своего. Он был и лучшим другом, и самым жутким страхом Антона, который и доверял ему, как больше никому на свете, и не позволял себе утратить бдительность рядом с ним ни на секунду. Общаясь с Августом, Антон никогда не знал заранее, кто перед ним – толковый ученик, которому нужна помощь с домашним заданием по истории, или же холодный, расчетливый парень, однажды плеснувший на руку Антона кислотой только затем, чтобы попасть в лазарет одновременно с заболевшим членом Совета.

«Ты чего? – Антон вспоминает, как возмущенно шипел в тот раз. На его родном теле шрам остался на несколько месяцев. – Зачем ты так со мной?»

«Ради высокой цели, – ответил Август прямо, не допускающим возражений тоном. – Я должен добиться благосклонности короля Каса. Иначе о наших планах ухода можно забыть».

– Эй, это мое место!

От сердитого окрика Антон вздрагивает, разом возвращаясь в настоящее, по непривычному телу пробегает трепет напряжения. Он оборачивается и коротко вздыхает с облегчением, обнаружив, что кричат не ему, а другому игроку, стоящему поодаль. Звуки далеко разносятся в гулком пространстве колизея, поэтому кажется, будто спорят совсем рядом. Один из спорщиков толкает другого, и хотя под золотистыми прожекторами колизея Антон издалека не различает их лиц, негодующие вопли слышит отчетливо.

– Ты что, купил эту землю? Встань еще где-нибудь.

– Да я…

Игрок вскидывает руку. Зрители у входа застывают, готовясь увидеть преждевременную схватку, но потом еще три ближайших игрока издают предостерегающий крик, и первые двое, злобно зыркая друг на друга, находят каждый свое место на арене. Нигде не сказано, что с началом Дацюня игроки должны причинить друг другу вред. Но это же церемония открытия, первые минуты, когда разрешено убивать, и если победитель может быть лишь один, кто упустит возможность устранить соперников при первом же удобном случае?

Антон смотрит вниз. Его браслет начинает мигать, отсчитывая секунды последней минуты. Он ожидал наплыва чувств – нервозности, исступления, отчаяния. А им овладевает убийственное спокойствие, от которого немеют кончики пальцев и холодеют губы. Цель Дацюня – распределить чипы для браслетов и присвоить номер каждому из восьмидесяти восьми участников. Так проще всего фиксировать, кто кого убил, сообщать об участи игроков в видео, не трудясь запоминать их имена, личные номера или подробности биографии. «Номер Четырнадцать сегодня возглавляет турнирные таблицы благодаря виртуозному метанию топора, – монотонно вещает закадровый голос или же рекомендует: – В этой бойне стоит в первую очередь последить за действиями номера Тридцать Два». Камеры видеонаблюдения все видят, и даже если качество отснятых материалов паршивое, пленки доступны по запросу телесетей – при условии, что Лэйда Милю уже проверила их в дворцовом центре безопасности. Каждый канал старается пустить в эфир собственный репортаж, загоняя продюсеров до изнеможения и изощряясь вовсю, чтобы состряпать оригинальный сюжет из богатого и необработанного материала, который получает из дворца каждый вечер. Это ежегодное шоу жители Сань-Эра будут смотреть всегда – шоу, которому участники придают особую эффектность, стремясь совершать убийства прямо на камеру.

«Мы омерзительны», – думает Антон. Но тут уж ничего не поделаешь.