Слева от него вспыхивает еще одна ссора. На этот раз, повернувшись на шум, Антон видит с той стороны целую толпу, так что трудно даже определить, откуда исходят голоса, – они доносятся из темноты. Он начинает считать. Окидывает быстрым взглядом ближайшие и отдаленные группы. Согласно его браслету остается всего три секунды, пересчитывать заново уже некогда, но Антону кажется, что он не ошибся.

Игроков восемьдесят семь – вместе с ним.

Кого это угораздило не явиться на первое же действие представления? Неполученный вовремя чип означает немедленную дисквалификацию.

Браслет Антона вибрирует. На балкон тронного зала дворца выходят стражники. И синхронно переворачивают пакеты над ареной колизея, сбрасывая на нее, словно балласт, восемьдесят восемь мешочков одного и того же бежевого цвета.

И сразу же вокруг Антона вскипает людское море.

Игроки бросаются за мешочками. Отчаянно, безумно, со всех сторон, втискиваясь куда только могут, толкаясь и пихаясь там, где некуда пролезть. Единственным неподвижным островком остается Антон.

Он не шевелится. И наблюдает.

Один игрок, заметно массивнее остальных, неуклюже продирается к самому большому из мешочков, хватает его и прижимает к груди. Он влегкую раскидывает тех, кто оказывается у него на пути, ему рассекают руку клинком, а он все равно несется вперед к одному из выходов.

Антон срывает с руки браслет. Игроков предупреждают, чтобы не вселялись один в другого, но без особой надежды. Во время игр это разрешено, иначе игроки все равно будут нарушать запрет, и тогда дворец влипнет, вынужденный либо объявлять каждого участника игр преступником, либо ради развлечения народа смотреть на перескоки сквозь пальцы. И все же приходится прилагать старания, чтобы установить рамки для зрителей. Им объясняют, что перескоки опасны и что игрокам следует избегать их ради собственного здоровья, ведь об их здоровье дворец так печется. Предупреждают, что кого угодно может поразить недуг яису – в результате слишком быстрого и неоднократного входа в одно и то же тело и выхода из него. Если игрок слаб, возвращение в родное тело после множественных неудачных вселений – верный путь к выгоранию, когда возникновение болезни тела и закупорка в нем ци влечет неминуемую смерть. Еще больше неудовольствия доставляет дворцу вселение игроков в кого-нибудь из представителей аристократии. Проститутками и любителями азартных игр можно пожертвовать, особенно в сражениях во время игр, если их тела подверглись сдваиванию. Но если та же участь постигла знатную особу, Совет вынужден вмешаться, и это головная боль таких масштабов, что большинство игроков осмотрительно выбирают, в кого вселяться, хотя бы из заботы о собственном здравом рассудке.

Антон кидает свой браслет прямо по курсу убегающего игрока. И бросается в новое тело так резко и быстро, что почти не сомневается в том, что его выходка пройдет незамеченной, но тут вокруг раздаются протестующие возгласы, и он понимает, что при перескоке его вспышку все-таки увидели. Стыдоба. Пожалуй, следует радоваться уже тому, что его не выбили из перескока, о чем дворец предостерегает как о нормальном явлении и что чуть не убило Отту, до сих пор лежащую в коме. Но Антон уже понял, что в перескоке он сильнее всех не только на этой арене, но и в этих треклятых городах-близнецах.

– Повезет в другой раз, – кричит он через плечо, подхватывая в ладонь свой браслет. Он бежит, не теряя времени – ни на схватки, ни на то, чтобы поглазеть, как игроки набрасываются один на другого. Зрители возле арены отшатываются, освобождая ему дорогу, и Антон мчится напрямик к ближайшей улице, а потом делает крутой поворот.

И попадает в узкий переулок, по обе стороны которого теснятся парикмахерские. Местные жители не удивляются его неожиданному появлению. После окончания работы они или подметают полы в своих заведениях, или пристраиваются на хлипких пластиковых табуретках за низкими столиками, дуют на чай и не сводят глаз с экранов телевизоров в углу. Прямая трансляция игр вот-вот начнется, новостные каналы крутят все материалы с камер, какие им только удалось раздобыть.

– Эй, лови!

Молодой хозяин парикмахерской оборачивается на крик Антона и озадаченно хмурится. Но инстинктивно протягивает руки и ловит предметы, брошенные ему Антоном. И широко раскрывает пурпурные глаза, понимая, что ему кинули. К тому времени Антон уже в нем; он быстро моргает, приспосабливаясь к плохому зрению нового тела, и рывком пригибается, прячется за стойкой, чтобы не попасть на глаза массивному игроку, который уже начинает приходить в себя.

Антон рвет добытый мешочек. Сердце судорожно колотится, пока он роется в монетах, среди которых затерялся чип. По другую сторону стойки массивный участник игры поднимает крик. Встревоженный Антон украдкой выглядывает из своего укрытия, но похоже, тот игрок в его сторону даже не смотрит.

– Кто из вас это сделал? Кому хватило наглости?

Здоровенный игрок топает ногами, отчего пожилая дама неподалеку взвизгивает, а потом укоризненно прищелкивает языком. Не помня, что делало его тело все время, пока было захвачено вселенцем, игрок не может определить, куда была направлена чужая вспышка, если кто-нибудь ему не подскажет. Но никто не подсказывает. Хозяева других заведений только глазеют и молчат, помня, что ровно в полночь начнутся игры. По-прежнему прячась за стойкой, Антон продолжает рыться в мешочке. Массивному игроку возвращаться за новым чипом уже слишком поздно: все оставшиеся мешочки наверняка расхватали те, кто остался на арене и дрался за них. И даже если лишний чип игрокам ни к чему, монеты, насыпанные вместе с чипом в мешочек, им пригодятся. А этот участник будет выведен из игры. Ему бы радоваться, ведь шансов на победу у него все равно не было, и он хотя бы остался в живых.

Судя по реву ярости, который он издает, прежде чем умчаться, с этими доводами он явно не согласен.

Антон наконец нащупывает чип и испускает вздох облегчения. В переулке снова слышен приглушенный гул разговоров. Металлические полоски вынутого чипа отражают свет ламп над головой, сам чип выглядит чужеродно рядом с грубо отчеканенными монетами и осыпающимися нитками разорванной мешковины. Антон вертит браслет так и этак, пока не обнаруживает, что гнездо для чипа располагается вертикально в боковой стороне. Он вставляет чип в гнездо.

Экран вспыхивает белым, затем на нем появляется номер 86.

– Вот так, – бормочет вслух Антон и собирает содержимое мешочка. – Поиграем.

* * *

Заднюю дверь заело, плесень и сор, скопившиеся в углах, запечатали ее.

Калла упирается ботинком в косяк, потом изо всех сил вцепляется в дверную ручку обеими руками. Ее браслет закончил обратный отсчет и показал полночь несколько секунд назад. Остальные игроки скоро начнут рассеиваться по всему Сань-Эру. Калла сильнее дергает за ручку.

Когда дверь наконец поддается, от резкого движения Калла пробегает несколько шагов и ударяется о стену, шурша плащом.

– Это что еще такое? – Старик с ветошью в одной руке и трубкой в другой оглядывается через плечо, изучает того, кто выбил ему заднюю дверь. – Меня что, грабят?

– Нет, тебя монополизируют, – задыхаясь, отзывается Калла, сверкает улыбкой и спешит к нему. Отнимает у хозяина лавки ветошь и вместо нее кладет ему на ладонь крупную купюру. – Вот, возьми. Я прошу только закрыть лавку на пять минут.

Все, что связано с оружием, в Сань-Эре жестко регулируется. Это означает, что в городах-близнецах его можно приобрести лишь в трех лавках, предназначенных исключительно для гвардии и дворцовой стражи – в любой день, кроме первых двадцати четырех часов после Дацюня, когда эти лавки обслуживают восемьдесят восемь участников игр, если те предъявят браслеты, чтобы сделать единственную покупку. Если первая бойня вспыхивает во время Дацюня, то местом следующей становятся эти три оружейные лавки. Опять же, общеизвестно, что эти лавки зачастую объединяются с Сообществами Полумесяца, в периоды снижения выручки сбывая товар на черном рынке. И если игроки на полпути к финалу игр теряют свое единственное оружие, а потом у них откуда-то появляется другое, ведущие выпусков новостей воздерживаются от комментариев по поводу этих замен, соблюдая введенный дворцом этикет.

Старик подносит законное платежное средство Каллы к свету, хмыкает и задвигает прочную защитную решетку перед входом в лавку. Вскоре с переднего входа начнут рваться внутрь другие игроки, стекаясь к лавке по многочисленным переулкам и коридорам.

– Скорее, скорее, – подгоняет Калла, хлопая ладонью по столу.

Лавочник щурит блекло-серые глаза, поправляет кепку на голове.

– Какой у тебя номер?

– Пятьдесят семь.

– Браслет?

Калла демонстрирует ему запястье. Лавочник хмурится:

– Хм-м…

– Ну что «хм-м»? – передразнивает она на октаву выше. – Давай уже!

Наконец лавочник идет к шкафам, расставленным вокруг стола. По-прежнему неспешно он выкладывает одну за другой особые редкости. Простой кинжал или обычный меч не годятся для игр. Это зрелище требует изысков, оружия, от которого противник так просто не отобьется, если застигнуть его врасплох.

– Весь мой товар – гарантия быстроты нанесения глубоких ран, – объясняет лавочник. – Что тебя привлекает? Яньюэ дао? – Он подает изогнутое полумесяцем лезвие на деревянном древке с закрепленной на конце струящейся алой лентой. – У нас есть точная копия мифических… – он кряхтит, снимая с подставки тяжелые парные меч и саблю, – итяньцзянь и тулундао. Это если умеешь работать обоими сразу, потому что разлучать их я не стану. Или даже…

Сотрясая стол, рядом с клинками ложится гигантский боевой молот с рукояткой, отделанной золотом. Слишком шикарный. Слишком аляповатый.

Калла бросает взгляд на цифровые часы на полке.

– Как насчет узкого меча?

– Узкого? – лавочник хмурится чуть ли не оскорбленно. – Хочешь что-нибудь поýже?

– Дай мне самый узкий и острый клинок, какой у тебя найдется.

Он бормочет что-то себе под нос, осторожно наклоняется, сутулясь, чтобы заглянуть в очередной ящик. Еще несколько секунд, и он достает еще один меч, на этот раз такой узкий, что он кажется почти круглым прутом. Хозяин лавки поворачивает его, и когда металл бликует на свету, Калла убеждается, что клинок все-таки плоский, шириной не более дюйма, суживающийся к концу, обоюдоострый и пригодный для режущих ударов.

То, что надо. Калла протягивает руку, чтобы без лишних вопросов принять клинок.

– Уверена? Не очень-то он…

Защитная решетка содрогается. Сердце не успевает сделать удар, как Калла, стрельнув в сторону двери взглядом, выхватывает у лавочника меч, будто ее рука действует сама по себе. Решетка поднимается, в лавку вваливается неизвестный. Прежде чем он делает три шага от порога, Калла в выпаде глубоко вонзает клинок ему в живот. Потом поворачивает. И тянет в сторону, пока не вытаскивает из раны.

Игрок падает. Сначала о застеленный линолеумом пол ударяется с неприятным стуком его браслет, затем тело.

А Калла спотыкается, теряя равновесие.

Ради блага королевства. Ради блага королевства.

Она быстро спохватывается и упирается ладонью в стену, чтобы не угодить в лужу крови. Игрок таращится на нее тусклыми бледно-желтыми глазами. Если бы ему хватило проворства сбежать, тело просто оказалось бы брошенным. И превратилось бы в пустой, бескровный сосуд, рассеченный посередине, готовый к повторному использованию, когда его займет кто-нибудь другой, как только рана медленно затянется сама собой. Пустые сосуды умеют восстанавливаться, как растения умеют вновь давать побеги. Но если ци внутри тела умирает первой, тело следует ее примеру, быстро приобретает запах тлена, кожа обвисает на костях.

Лавочник вздыхает:

– Не первый год схватки вспыхивают здесь, в лавке, но лучше бы ты все-таки набрызгала поменьше.