Посторонние люди, которые никогда не должны были переступать порог этой дачи, мелькали перед глазами: кто-то собирал для судебной экспертизы клейкой лентой частички с поверхности подоконника, молодой незнакомый парень, выключая на ходу камеру, выходил из комнаты. Он задел меня плечом.

– Вы что тут наделали? – пробормотала я, хватаясь за косяк.

И уже не замечала ничего вокруг, так как взгляд упёрся в кровать, на которой лежало нечто, накрытое пледом в бурых кляксах.

– А вы кто? Гражданка Успенская? – человек в штатской одежде, но с «нашим» цепким взглядом, который я узнаю в любом состоянии, сразу не понравился. – Наконец-то!

– Она не та Успенская, – Кондратьев опять появился у меня за спиной. – Это первая жена Феликса Львовича.

Карие глаза уставились с неподдельным профессиональным интересом.

– И что вы тут…

– Что с Феликсом?

Мы с ним спросили друг друга одновременно.

– Младшего инспектора подразделения детского счастья Алену Николаевну Успенскую вызвал я, – с наглым напором признался Кондратьев. – Она лучший подростковый психолог в нашем отделе.

– Близкие родственные связи? – прищурился пронзительноглазый.

Майор, не меньше, поняла я. И еще поняла, что пронзительности ему прибавляло странное сочетание: густые черные волосы, насыщенные карие глаза и абсолютно седые брови.

– Александр Владимирович, – покачал головой Кит. – Они десять лет как в разводе. Правда, Аля?

Я не помню, что творилось у меня в голове, почему резко рванулась вперед и сорвала плед. И застыла в недоумении. Под пледом не было крови. Там вообще ничего не казалось плотским. То, что осталось от моего бывшего мужа, напоминало цветок из папиросной бумаги. Неестественно бледный и невозможно хрупкий.

– Аля! – вместе с голосом Кондратьева в сознание ворвался хруст. Это под моей ногой разлетелось стекло на портрете, упавшем с прикроватной тумбочки.

Я машинально нагнулась, схватившись за ощерившуюся осколками раму. В центр ладони воткнулся фрагмент стекла, но я не почувствовала боли. Подсознание мертвой хваткой вцепилось в лица на испорченном портрете: самодовольную ухмылку Феликса, тонкую лисью мордочку Марыси, недовольный колючий взгляд Кристи…

– Это… – Александр Владимирович, как и все, услышал хруст. – Не трогайте! Не поднимайте… Блин! Вообще ничего здесь не трогайте! Тоже мне – специалист… Говорил же…

– Это нынешняя семья Феликса, – кивнула я. – Успенского. Его жена – Марыся, ой простите, Мария. Ее все так называли – Марыся. И Кристина, дочь Ма… Их дочь. А Марыся, она… тоже?

– Мы не можем ее найти, – Успокоил меня Кондратьев.

Ну, как – успокоил…

В моих руках вдруг обнаружился стакан с водой, я принялась с жадностью глотать прохладную прозрачность, словно только что вернулась из недельного марафона по пустыне. Скажем, в честь солидарности с бедуинами. С каждым глотком в меня заходила реальность. Морок инфернального рассеивался, уступая место трезвым мыслям. А именно: кто виноват и что делать.

– Аль, там девочка, – Кондратьев очень вовремя кивнул за дверь в коридор. – Я понимаю, что тебе сейчас не до…

– Брось, – я уже стыдилась недавней истерики. – Я, в первую очередь, профессионал. А теперь скажи, Фила… убили? Почему он совершенно обескровлен?

Кондратьев под неестественно пронзительным взглядом майора пожал плечами:

– Врач сказал: сердечный приступ. Только… Выясним. Кровь вокруг, скорее всего, девочки.

– Кристя ранена? Где она?!

– Наверное, пыталась помочь отцу и порезалась о стекло. Сейчас девочка в своей комнате. Не беспокойся, наш судмед перебинтовал ей ногу. Кстати, ты…

Он указал взглядом на мою руку. Я только сейчас заметила, что сквозь пальцы сжатого кулака капает кровь.

– Алена Николаевна, – майор потерял всякое терпение. – Вы нам своей безрассудностью все улики перемажете. Мы, конечно, уже все отщелкали, но пальчики еще не сняли. Если сейчас же не покинете место преступления, я подам рапорт о халатности. Или…

Он опять скользнул по мне уже ненавидящим взглядом:

– Или о противодействии следствию. Профнепрегодности не боитесь?

Я виновато опустила глаза и попятилась к выходу из спальни, стараясь не оставлять капель крови на окружающих предметах. Он был прав.

– Пойду к Кристе…

До этого я видела Кристину несколько раз в жизни. Мы старались сохранить с Феликсом хорошие отношения после развода, и иногда пересекались по необходимости. В большей степени, благодаря Веронике, «патриарху» семьи. Ну, или «матриарху»…

И вообще ссориться с известным в городе бизнесменом Феликсом Успенским для кого угодно довольно чревато. С его связями моя жизнь в Яруге превратилась бы в ад. А город я любила и уезжать из него совершенно не собиралась. Никто нигде меня не ждал, всё, что было хорошего в моей жизни, тесно связано только с Яругой. Да тот же Никита Кондратьев – мой друг ещё со школы. И девчонки. И Вероника, в конце концов.

А в самой глубине души я вовсе не считала, что бывший муж меня как-то сильно обидел.

В общем, при встрече с Феликсом и его новой семьей я неизменно растягивала рот в приветливой улыбке.

– Идите, – кивнул майор. – Но позже у меня к вам будет несколько вопросов.

Это «несколько» в его голосе прозвучало со всей безнадежностью бесконечности.

Кристя скорчилась на розовой кроватке принцессы, вжалась в разбросанные по изголовью подушки. Маленькая, тощая, лопатки и острые коленки торчали сквозь кружево ночной рубашки, казалось, вот-вот прорвут нежную ткань. Она старалась спрятать под окровавленный подол перебинтованные ступни, но длины не хватало, и они торчали нелепыми культями, а накрыться одеялом девочка не сообразила. Кудряшки легкие и рыжие, как у матери, а вот глаза у Марыси настолько светло-карие, что при подходящем свете кажутся желтыми. У Кристи не было этого странного янтарного оттенка. Сейчас большие серо-зеленые глаза и вовсе заволокло мутью.

Я проследила за ее невменяемым взглядом.

Кристя смотрела за окно на старый клен, мерно и раздражающе отбивающий ветвями монотонный ритм по стеклу. Губы девочки едва заметно шевелились, и я поняла, что она отсчитывает листья.

– Пять зеленых и два пожелтевших, – тихо сказала я.

Кристя медленно повернула голову на мой голос. Мне показалось, она с облегчением выдохнула, словно заметила, что наконец-то пришел кто-то, кто поймет и спасет.

А в следующую секунду, когда она узнала меня, муть в глазах девочки сменилась нечеловеческим ужасом. Крик, который вырвался из ее горла, больше походил на вопль раненого зверя, чем на что-то членораздельное.

– Тише, тише, – девушка в сером пиджаке загородила мне путь.

Я достала корочки, она отступила назад, грустно покачала головой:

– У нее шок.

– Вы – медэксперт? А где Ваня?

Ваня всегда работал с Кондратьевым, я не ошиблась, предположив, что он обязательно должен быть здесь.

Она кивнула.

– Я помощник. Ваня исследует место.

Не сказала «преступления». Сердечный приступ? Все выглядело нереально странным. Если это инфаркт, то почему здесь работают криминалисты?

– Кто вызвал службы?

– Анонимный звонок, – сказала медэксперт. – Наверное, кто-то из соседей. Сразу полицию. Видимо, обнаружили мертвым. Медиков вызывали уже мы. Они и подтвердили приступ. Но…

– Здесь на много миль вокруг ни души, – покачала я головой. – На дачу можно приехать только специально и на машине.

– Все, что мне известно, – извиняясь, произнесла она. – Я – студентка. На практике.

Понятно…

– Мы с Кристиной немного знакомы, – пояснила девушке. – Поговорю.

– Конечно…

– Кристя,– я осторожно шагнула к кровати, на которой корчился в ужасе смертельно напуганный детеныш. – Я – друг твоего папы… Ты могла видеть меня…

Через секундную паузу я обрадовано нашлась:

– Мы встречались в парке прошлым летом. Помнишь? У тебя еще был плюшевый рюкзачок с обезьянкой. Ну, такая смешная, с большими желтыми ушами?

Она неуверенно кивнула. Я видела и сжатые до скрипа зубы, и выступивший пот на лбу, и сплетенные пальцы до белизны на костяшках. Самообладание давалось девочке нелегко.

– А где тот рюкзачок?

Кристя ничего не ответила. Опустила голову, на меня не смотрела.

– Я с ней уже час, – почти шепотом сказала медэкперт. – Девочка не произнесла ни слова.

– Она что-то видела? Удалось выяснить?

Девушка покачала головой:

– Надеялись на вас. Я больше здесь не нужна?

Она скорее констатировала, чем спрашивала. Я кивнула, девушка с облегчением выдохнула и торопливо вышла из комнаты.

– Кристя, – я осторожно подступала к кровати. – Сейчас ты должна быть очень храброй и сильной. Я пришла помочь. Ты голодна?

– Вернулась… – девочка метнула в меня неожиданно полный ненависти взгляд.

Я застыла, боясь, что любое мое слово или движение спугнуть открывающуюся Кристю. Но она замолчала. Отвернулась к окну, шевеля губами – снова считала листья. Я прождала минут пять, а может десять. Сложно сказать. В конце концов, я, мягко говоря, тоже чувствовала себя не в своей тарелке.

Когда молчание затянулось, я все-таки спросила:

– Кто вернулся?

– Красная Луна, – бросила Кристя, так и не повернувшись в мою сторону.

– Кристя, ты знаешь, где мама?

– Мамы нет. Красная Луна. Шла за ней.

Ее речь напоминала трехлетнего ребенка.

– Ты видела кого-то чужого в вашем доме?

Она покачала головой, но как сомнамбула, машинально и очень медленно.

– Ты знаешь, что нет.

– Я? – кажется, состояние Кристи даже хуже, чем я решила на первый взгляд. – Откуда мне знать?

– Красная Луна, – показалось, что девочка довольно мерзко хихикнула.

А потом Кристя, резко кинув голову вперед, свесилась с кровати. Ее рвало, выворачивая худенькое тело. На пол, на край одеяла, на окровавленный подол рубахи.

– О, Господи, Кристя! – я кинулась к ней, но девочка, дергаясь в конвульсиях, запрокинула голову и закричала:

– Не подходи! Красная Луна! Красная Луна!

И упала обратно на кровать. Скорчилась в позе эмбриона и затихла.

Я попятилась, не спуская глаз с Кристи, пока не уткнулась спиной в Кондратьева. Он внимательно слушал за приоткрытой дверью.

– О чем она? – тут же спросил негромко. – Что за Красная Луна?

– Острое стрессовое расстройство, – сказала я. – Спутанность сознания, она ничего путного не скажет. Пока ей нужно успокоиться.

– Ты уверена? – расстроился Кондратьев. – Психушку что ли вызывать?

– Ей нужно успокоиться, – повторила я твердо. – В привычной обстановке. Не нужно в больницу. Ты знаешь, куда ей нужно. К кому…

– Но есть ли…

– Под мою ответственность, Кит. Ну, пожалуйста… Ты! – я хлопнула себя по лбу. – Черт! Только не говори, что еще ничего не сообщил Нике!

– Какой Нике? – Александр Владимирович оказался не просто пронзительноглазым, но еще и вездесущим.

– Это мачеха отца Феликса, – попыталась пояснить я. – Вероника. Кристина прабабушка.

– Я не успел, – буркнул Кондратьев.

Хотя, конечно же, он просто оттягивал этот момент до последнего. Не хотел звонить Нике. Трусливо ждал меня.

Я полезла в сумочку за мобильным. Александр Владимирович оглядел всю сцену: мое укоризненное лицо и хмурый, упертый взгляд Никиты, кажется, что-то заподозрил. На всякий случай поинтересовался:

– А ничего, что вот так – по телефону? Да она же, наверное, очень пожилая. Может, подготовить, Скорую вызвать. Вдруг не выдержит.

– Вероника-то? – я усмехнулась. – Вероника все выдержит. Кроме того, она вышла замуж за Михаила Ефимовича, деда моего бывшего мужа, когда Феликс был уже подростком. У них не очень складывались отношения… А еще Ника – прекрасный педагог и психолог со стажем. Так что пусть она сама определит, что делать с приемной внучкой…

Первое, что сказала Вероника, услышав мой голос:

– Феликс?

– Да, – кивнула я, хотя она, конечно, не могла этого видеть. – Он…