За всю дорогу до остановки не встретила ни одного прохожего. Дома казались темными пятнами, почему-то фонари еще не горели, хотя сумерки вовсю уже налились черным. Мне до дрожи в коленках захотелось оказаться на своем диване, завернувшись в плед.

Мой дом для меня – островок покоя и безопасности. С тех пор как Феликс купил мне после развода квартиру – безропотно, пытаясь загладить вину – это всегда было так. Мое первое и пока единственное СВОЕ жилище. С моими правилами и законами.

По утрам я ем кашу. Гречневую, перловую, овсяную. Ещё детдомовская привычка. Варю крупу, стараясь, чтобы она оставалась упругой, кидаю в нее огромный кусок масла. Днем я могу совсем не есть, или схватить на бегу, что попало. Но утром я обязательно должна съесть тарелку рассыпчатой каши.

Вечером я включаю старый торшер – оранжевый, с большими кистями, таких не продают сейчас. Он остался от деда Феликса, я уперла его в качестве дележа имущества при разводе. Достаю из шкафа тщательно свернутый утром старый плед. Даже в самую жару достаю этот плед, грозящий расползтись на лоскуты в любой момент. Я купила его давным-давно с первой получки. Мне спокойно, когда он просто рядом. Нужно трогать его застиранную до прозрачности мягкость под желтым светом сквозь кисти и бахрому. Это то, что меня примиряет с любой действительностью – грустной или радостной, в зависимости от обстоятельств.

Это мои ритуалы, которые позволяют в любой ситуации чувствовать себя живой и защищенной. Тарелка с кашей с утра и старый плед под торшером вечером – жизнь продолжается.

К ним я всегда спешу после сумасшедшего дня.

Хуже третьего этажа в доме без лифта мог бы быть только пятый этаж в доме без лифта. Обычно я не замечаю этих восхождений, но сегодня будто на каждую ногу прицепили по гире. Я подумала: как странно, что неприятные разговоры наливают тяжестью ноги. Какая, казалось бы, связь?

Подъезд щелкал автореле, на каждом этаже расстилая дорожку света, и вновь загружал тьму за спиной. На моей площадке датчик движения почему-то сработал не сразу, и я чуть не наступила на какой-то сверток у порога. Доля секунды – подсознание заставило меня притормозить из-за странного запаха.

Когда наконец-то щелкнуло, и свет зажегся, я в ужасе уставилась на нечто окровавленное, лежавшее перед дверью моей квартиры. Небольшое тельце, серая шкурка слиплась бурыми пятнами.

Ухнуло в затылке и покатилось тошнотворным комом в район поджелудочной железы. Закрутило солнечное сплетение, я еле сдержалась от рвоты, когда наклонилась, чтобы получше рассмотреть ужасный сюрприз.

Сначала мне показалось, что при жизни этот комок был кошкой, но через секунду я разглядела длинные уши и куций хвостик. Заяц. Или кролик, я не очень разбираюсь. Вероятность того, что зверек сам прискакал умирать под дверью моей квартиры, резко стремилась к нулю.

Оставался крошечный шанс, что кто-то в нашем подъезде разводит кроликов, и один из них, сбежав, попал в фатальную передрягу. Но эта версии не выдерживала никакой критики.

Мне подбросили под дверь мертвое животное. Все еще не веря в подобную дичь, я зачем-то осмотрелась по сторонам. Словно ожидала, что сейчас кто-то выскочит – сверху или снизу по лестнице, закричит: «Сюрприз! Ну, Алька, испугалась?!». И объяснит, что это муляж из магазина розыгрышей. Я никогда не видела в магазине розыгрышей ничего подобного, но в тот момент очень хотелось, чтобы это была пусть и мерзкая, но шутка.

Но секунды шли, датчик, обманутый моей неподвижностью, выключился, погрузив площадку в темноту. Снизу из приоткрытого окна несло дождем и свежестью, у кого-то сверху громко работал телевизор, а я стояла столбом перед мертвым подброшенным зайцем и все не могла прийти в себя.

Тренькнул смс-кой телефон. Я машинально ткнула в сообщение. Неизвестная косметическая фирма. «Успейте получить продукт для лица». Какая нелепость, подумала автоматически. Что значит – продукт для лица? Мне стало смешно, я хихикнула, но через мгновение поняла, что приближается истерика.

Кстати, телефон… Нажала на вызов, выдохнула:

– Кит, у меня тут мертвый заяц.

– Какой заяц? – Кондратьев в данный момент поражал своей тупостью.

Казалось, ну что непонятного?

– Точно мертвый, – с досадой пояснила я. – У моего порога.

– Ничего не трогай, – ответил Кит. – Сейчас пришлю ребят.

– И не собиралась, – меня передернуло.

Никита отключился, а я с чувством выполненного долга – перекладыванием проблемы на широкие плечи Кондратьева – сиганула вниз, перепрыгивая через две-три ступени.

Подъехал Юра Тапин – верткий и большеносый друг Кондратьева. Почему-то я думала, что Никита вышлет наряд с автоматами, ну, так, наверное, мне с перепугу хотелось, но оперативник явился в единственном числе.

Я наотрез отказалась подниматься к месту «происшествия», Юра Тапин отправился наверх сам, вышел через несколько минут, держа на отлете черный мешок для мусора.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? – спросил он, когда избавился от мешка. – Тебя явно хотели разыграть. Налицо мелкое хулиганство.

– Мелкое? – в моем голосе прорезалось негодование.

Тапин кивнул:

– Тушка явно куплена в магазине или на рынке. Ее полили искусственной кровью. Тут даже жестокое обращение с животными не вырисовывается.

– А угроза жизни? – предположила я.

– Тебе угрожали?

Я подумала:

– Нет.

– Ты кого-то на учет ставила в последнее время? Наверное, один из твоих подопечных трудных подростков выследил тебя и отомстил таким образом.

Он так и сказал «подопечных трудных подростков».

Я пожала плечами. Естественно, что среди моих подопечных есть персонажи с издерганной психикой.

– В общем, иди домой и выпей какого-нибудь успокаивающего.

– Спасибо тебе. А чего Кондратьев сам не приехал?

– Ума не приложу. Он в управлении сейчас чаи гоняет. Вы не поссорились?

– Вроде, нет, – я пожала плечами.

И в самом деле. Чего Никита сам не приехал успокаивать меня?

– Ну, ну, – Тапин откланялся, скорчив рожу «не мое дело, разбирайтесь сами».

Остаток вечера я провела за очень неприятным занятием: составляла список подозреваемых. Просмотрела файлы тех, кого я отправляла в колонию для несовершеннолетних. За последние пять лет получилось три человека. Но один из них три года назад снова отправился уже во взрослую тюрьму, другой еще не вышел, а семья последнего уехала из города в столицу прошлой осенью. Из тех же, что стояли у меня на учете, сотворить такое не мог никто и в то же время кто угодно.

Затем, на всякий случай, перебрала всех соседей и коллег по работе, но ничего прояснить не смогла.

Недоброжелатель оставался за пеленой плотного тумана.

Глава 4. Штопая в сердце дыры

Странно, что Фил не перевел свой офис в какой-нибудь престижный бизнес-центр. Поближе к центру города, там, где вывески кричат едкой неоновой рекламой на огромных билбордах. Основанная еще его дедом контора, как и прежде, ютилась на окраине в бывшем заводском здании грязно-белого цвета. Так как столовая давно почившего в бозе предприятия еще почему-то продолжала работать, в коридоре несло подкопченными сосисками и свежеиспеченными булочками.

Живой, надо сказать, такой запах. Бодрит.

Я нашла нужный кабинет и постучала.

Антона, исполнительного директора предприятия Фила, я не видела уже тысячу лет. Вернее, мы вообще встречались всего пару раз в жизни, и я почти его не помнила. И с нескрываемым удивлением уставилась на абсолютно незнакомого человека – невысокого, крепко сбитого, начинающего лысеть. На лбу – глубокие поперечные морщины, вялый, уже впадающий рот, под глазами сине-желтые тени. Прекрасный костюм и дорогущие часы не исправляли ситуацию.

Как так? Он же ровесник моего бывшего мужа, а словно… лет на двадцать старше! Управляющий Фила выглядел изрядно потрепанным жизнью.

Наверняка Антон появлялся на похоронах Феликса, только я все как-то очень смутно помню. Не нужно было пить Никины травки для спокойствия. От некоторых их них пьянеешь сильнее, чем от спиртного. Так что похороны прошли как в тумане. Очень густом тумане.

А каким Антон был десять лет назад?

Черт! Слишком уж пристально я его разглядывала. Это явно переходило все нормы приличия.

В голосе Антона прозвучало искреннее восхищение:

– Алена, Бог мой… Ты все такая же красавица! Будто и не было десяти лет…

– Скажешь тоже…

Как только он заговорил, напряжение ушло. Голос у Антона был мягкий, обволакивающий. Я вспомнила, что Феликс особенно ценил в Антоне прекрасного переговорщика: «У него просто магическая способность уговорить даже черта лысого поставить свечу в храме во славу Господа».

– Мои соболезнования, – вспомнил Антон. – Я хотел подойти на похоронах, но не знал, насколько это будет удобно…

Да уж. Там наверняка все испытывали неловкость. Действующая жена исчезла, а соболезновать бывшей…

– Да чего уж там, – пробормотала я. – Ты верно сказал – десять лет.

Затрезвонил мобильник, Антон, поморщившись, отключил его.

Я посмотрела по сторонам:

– А где твоя секретарша? У тебя же должна быть секретарша?

– Отпросилась сегодня. Ребенок заболел.

Он развел руками, словно стесняясь своей добросердечности, и улыбнулся.

– Так что кофе не могу предложить. Представь, до сих пор не разобрался, как эта адская машина работает…

Он кивнул на хороший кофейный аппарат.

– Да и не надо. Дело к вечеру, обойдусь.

Мы прошли в кабинет. Там на удивление было очень современно, вкусно пахло свежими типографскими красками и хорошим одеколоном.

Я присела на гостевой диванчик. Разглядывая обстановку, заметила настороженность в глазах Антона, когда он думал, что отвлеклась.

Конечно, он тоже в некоей растерянности. Не знает, к кому перейдет дело. Ника была права, на сегодняшний день я пока самая первая претендентка на все эти совершенно ненужные мне богатства.

И да. Если Марыся так и не объявится, я вполне могу доказать, что Кристя – не родная дочь Феликса. И хотя я не собираюсь ничего подобного делать, Антон-то этого не знает.

– Я пришла просто поговорить, – успокоила. – О Феликсе.

– А предприятие…

– Мы решим это позже, хорошо?

Он кивнул, понимая.

– Пока работай, как прежде. Ника не собирается вмешиваться в дела, она никогда в фирму не лезла, а теперь – и подавно. Ты же знаешь…

– Знаю, – если он и думал о чем-то неприятном, то ничем это не выдал.

– Я тоже в бизнесе ничего не понимаю, мой удел – хулиганистые малолетки. И это люблю, в отличие от всех ваших дел с тендерами, сметами и поставщиками. Все останется как прежде, по крайней мере, пока…

Развела руками. Намерения гипотетически вернувшейся Марыси никто из нас не мог предугадать.

– Хорошо. Так о чем ты хотела поговорить?

– Я же сказала – о Феликсе. Обо всем, что его беспокоило. О партнерах. Клиентах. Особенно – о конкурентах.

– Все это я подробно рассказал операм, – покачал головой Антон. – Давай начистоту. Не поверю, что у тебя нет подвязок в тех кругах, и ты не можешь в любой момент узнать все, что хочешь.

– Ну, да, – согласилась я.

Конечно, я могу прослушать записи его разговора с Китом. Длинного, скучного и совершенно ничего не проясняющего допроса. Конкуренты. Ну, конечно, были. И много. Какие-то достались по наследству от деда, какие-то приобретались по ходу дела. Все как на ладони. Ничем вопиюще незаконным осторожный Феликс никогда не занимался. Ну, по мелочи если. Некоторые тендера выигрывались немного подозрительно. А кто в таком бизнесе не мухлюет? В общем же Успенский младший не строил из себя акулу мирового бизнеса: не вкладывал деньги в рискованные, пусть и сулящие заманчивую прибыль проекты, вёл дела аккуратно и сдержанно.

– Хочу услышать то, чего нет в деле. Что ты не рассказал операм.