К половине третьего девушки напекли около сотни кругляшек – розовых, голубых, зеленых, сиреневых и желтых. Ноэми собрала пирожное и взялась его пробовать. Закрыв глаза, она откусила кусочек – снаружи хрусткий, а внутри кремовый. Когда она начала жевать, в каждом глазу ее собралось по слезинке. Слезинки стекли по щекам Ноэми.

Конечно же, печенье получилось вкусное, но плакала она по другой причине. Для Ноэми это был вкус Парижа ее безмятежной юности, Парижа с его прекрасным сыром, Парижа, когда она еще влезала в платье в горошек. Это было как возвращение на родину, к себе домой.

Она бы и еще поплакала – по своему Тимми и всему остальному, – но нужно было действовать. Такое пирожное лучше есть свежим.

За неимением другой упаковки девушки сложили макаруны в коробки, где бабушка хранила скидочные купоны. Купоны перекочевали в буфет. Подхватив товар, девушки отправились торговать.

Ноэми предложила цену по три доллара за десяток макарун: ведь это не просто очень вкусное пирожное – такого не найти на всем Среднем Западе. Лейла предложила понизить цену. Для сравнения: пачка «Орео» или «Инжир Ньютонс» стоила меньше пятидесяти центов.

«Орео»? «Инжир Ньютонс»? Нет, Лейла просто ничего не понимает! Это же макаруны! Разве может стоить пятьдесят центов выпечка, вкус которой уносит тебя через океан, к берегам Сены? Ну, если, конечно, человек действительно хочет унестись через океан. Жители городка Эззампшен (все, кроме Лейлы) не хотели никуда уноситься.

И вот эта странная парочка – девочка девяти лет и ее французская девятнадцатилетняя тетушка на сносях – сложила коробки в большую корзину и занялась подомовым обходом, предлагая купить свое необыкновенное пирожное. Пять штук купила женщина, чей медовый месяц с ныне покойным мужем давным-давно прошел не где-нибудь, а в Париже. И еще пара человек попросили по паре пирожных на пробу.

Домой Лейла с Ноэми вернулись с выручкой в один доллар пятьдесят центов и девяносто пятью вкуснейшими, пастельной расцветки макарунами.

На этом их бизнес закончился. Что не отвратило Ноэми с Лейлой от самих макарун. Если отец пребывал в хорошем расположении духа, а бабушка не запекала в духовке что-то путное вроде жаркого с тунцом или риса с консервированным мясом, Лейла с Ноэми могли испечь порцию макарун – для собственного удовольствия.

В один из зимних дней, когда живот Ноэми уже еле помещался в самом широком из сшитых для нее платьев, она сказала Лейле:

– Когда-нибудь мы съездим с тобой в Париж и я отведу тебя в свою самую любимую pâtisserie^[88]. Мы закажем себе эспрессо и целую тарелку макарун. – В ее мечтах почему-то совершенно отсутствовал ребенок.

Да, а потом они отправятся к Эйфелевой башне, а потом в Лувр, где обязательно посмотрят на любимые картины бабушки Лейлы – те самые, про балерин. Лейла к тому времени будет бегло говорить по-французски – вон как у нее уже хорошо получается. И еще они сядут на велосипеды и покатаются вдоль канала Сен-Мартен.

Ребенок родился в январе: стояли такие морозы, что Эмили засунула под пальто Ноэми пару горячих вареных картофелин, чтобы более или менее комфортно доехать до больницы. Все думали, что Ноэми назовет сына Тимми, но она назвала его Джеймсом – в честь Джимми Стюарта.

В конце следующего лета, на курсах по фотографии (неважно, что никакого фотоаппарата у Ноэми не было, зато туда ходило много мужчин) Ноэми познакомилась с очень приличным человеком, торговцем библиями Марвином. Через пару месяцев они обручились, а еще через пару месяцев поженились. Марвин усыновил Джеймса, и втроем они переехали в Учиту. Ноэми подарила Лейле красный кожаный пояс и записала на французском рецепт макарун – чтобы Лейла не забыла, но она и так бы не забыла.

Следующей весной 4-H^[89] организовали конкурс на лучшую выпечку, и макаруны Лейлы получили первый приз. Потом местная группа «Молодежное служение» занялась сбором средств по борьбе с полиомиелитом. Тематикой кампании был «Веселый Париж», и Лейлу подрядили печь макаруны.

Когда Лейле исполнилось восемнадцать (она едва окончила школу), Эмили увидела в газете объявление, что зерновая компания «Пилсбери» устраивает конкурс на лучшую выпечку. Финалисты полетят в Нью-Йорк, где их разместят в гостинице «Уолдорф Астория». В Нью-Йорке пройдут национальные соревнования, а главный приз составит пять тысяч долларов.

Так, благодаря своим макарунам, Лейла очутилась в Нью-Йорке, поднялась на самый верх Эмпайр-стейт-билдинг и покаталась на метро. Не Париж, конечно, но тоже неплохо.

Первый приз Лейла не получила – наверное потому (хотя устроителям конкурса она не могла такого сказать), что мука «Пилсбери» оказалась более низкого качества, чем миндальная мука – необходимое условие в рецепте Ноэми. Лейла заняла второе место, которое давало право на получение многолетних запасов муки «Пилсбери», плюс семьсот пятьдесят долларов призовых денег. На муку Лейле было плевать, чего не скажешь про бабушку с мамой, но вот деньги позволили ей попасть в Париж.

На этом этапе рассказа Лейлы мы уже доели приготовленные Марией камаронес с рисом и манговое парфе. Я все ждала того самого поворотного момента в приключениях Лейлы, приведшего ее к озеру Ла Пас. И еще я была ей очень благодарна, что помогла мне переключиться с грустных мыслей про Ленни и Арло.

Лейла не знала в Париже ни единой живой души. (Ноэми к тому времени родила еще двоих сыновей и жила с Марвином в Канзасе.) На левом берегу она сняла меблированную комнату, следующим утром прошлась вдоль Сены и отыскала тот самый мост с фотографии, которая до сих пор лежала у нее в бумажнике. Потом она занялась поиском работы в пекарнях. Говорила всем, что специализируется в приготовлении макарун, но в таком качестве ее, американку, никто серьезно не воспринимал. И тогда Лейла купила все необходимые ингредиенты и вечером напекла порцию макарун – все строго по рецепту Ноэми. На следующий день она отправилась к хозяину самой первой пекарни, давшей ей от ворот поворот. Он сразу же вцепился в Лейлу руками и ногами.

Лейла работала на кухне: взбивала сливки с пищевым красителем и выкладывала заготовки на противень. Прошло два года. Как-то ее коллега Энни приболела, и хозяин поставил Лейлу за прилавок.

Вошел посетитель. Он хотел купить два фисташковых макаруна. Один – с фундуком. И один лимонный. Из-под мышки у него торчал зачитанный томик Рембо в переводе на английский.

Все утро он просидел в углу за единственным столиком, попивая кофе, покуривая сигареты и потчуя себя макарунами. Три раза Лейла спрашивала, не желает ли он еще кофе, и он соглашался. И принесите еще макарун, пожалуйста. Судя по книжке, которую он читал, Лейла понимала, что могла бы обращаться к нему и на английском, но французский ей нравился больше.

Допив кофе, мужчина собрался уходить, но сначала подошел к Лейле.

– Могу я пригласить вас на бокал вина? – спросил он. Лейла ответила, что освобождается только через три часа, а он сказал, что подождет. И снова сел в уголке, продолжив читать Рембо.

Тут из служебного помещения вышла Арлетт, буквально на грани обморока.

– Ты видела?

– Кого?

– Ну, мужика за столиком. Который с книжкой. Это ж Марлон Брандо.

Лейла не часто ходила в кино, поэтому не узнала актера.

Он сводил ее в кафе за углом: они устроились за дальним столиком, но Брандо все равно узнали. Оказывается, он, как и Лейла, вырос в Небраске. Потом они до ночи гуляли по Парижу, после чего пришли в гостиницу, где он остановился. Ни в какое сравнение с ее меблированной комнатой. Он заказал в номер вино и закуски.

Всю неделю лили дожди, и сколько бы они ни пили красного вина, все равно мерзли, согреваясь лишь теплом собственных тел, часами не вылезая из постели.

На шестой день знакомства Марлон Брандо сказал Лейле, что хотел бы купить участок земли где-нибудь подальше от людских глаз. На съемочной площадке кто-то рассказал ему о поездке на озеро возле вулкана. Это где-то южнее экватора. Так вот: Марлон Брандо хотел бы взглянуть на это место – он летит туда завтра утром на личном самолете.

– Останься я Париже, совсем растолстею на твоем печенье, – сказал он Лейле. – Не хочешь полететь вместе со мной?

И Лейла вспомнила про Ноэми, которая жила теперь со своим торговцем библиями в Канзасе, обстирывала детей и развешивала их пеленки во дворе дома. Ноэми, которая хранила на тумбочке возле кровати стопки журналов и каждый год на 20 мая, в день рождения Джимми Стюарта, отсылала ему открытку. Да если б сам Марлон Брандо предложил ей улететь неважно куда, она бы ни секунды не сомневалась.

А вот Лейла сомневалась. Она только что обзавелась новым матрасом, синим чайником и желтым кувшином. У нее была работа, а еще берет, купив который она почти сразу поняла, что в Париже береты носят только туристы.

В конце концов она согласилась улететь со своим знаменитым любовником. С собой она взяла небольшую дорожную сумку, уложив туда пару любимых книжек и три платья. Когда они пролетали над Тихим океаном, Марлон Брандо подарил ей кольцо с большим бриллиантом.

К концу недели все закончилось.

– Марлон, конечно, обладал некоторой привлекательностью, – сказала Лейла, – но он не стал моей большой любовью.

Когда самолет приземлился на кукурузном поле недалеко от Эсперансы, Лейла вдруг почувствовала себя дома. Прежде такую лазурную и прозрачную воду она видела только в бассейне, а тут было целое озеро. Воздух полнился густым ароматом жасмина, гардений и таким невообразимым щебетом птиц, словно Лейлу поместили внутрь диснеевского мультфильма. К ней сразу же подбежали ребятишки (ох, по себе знаю, как это разрывает сердце), предлагая купить у них кардамоновый шоколад либо матерчатую сумку или ожерелье. В этих местах никто и знать не знал, кем был ее любовник: маленькие мальчишки просто бежали за ними, исполняя на ходу колесо.

А потом она увидела вулкан.

– Доживи я до ста лет, – задумчиво сказала Лейла (хотя по выражению ее лица было понятно, что на это она даже не рассчитывает), – мне все равно никогда не надоест смотреть, как он нависает над озером, нахлобучив на макушку шапочку из облака.

Через два дня после того, как Марлон Брандо привез Лейлу к Лаго Ла Пас, он уже передумал покупать тут землю, намереваясь поискать что-то подходящее на островах Французской Полинезии. Он полагал, что Лейла полетит с ним. Но она отказалась.

– Я влюбилась. Но только не в мужчину, а в озеро, и в вулкан, и в саму деревушку.

На тот момент в Эсперансе проживали лишь крестьяне майя, несколько ткачей, горстка миссионеров и парочка американских монашенок. Распрощавшись с Марлоном Брандо, Лейла сняла комнату за доллар в сутки. На третий день, уже оставшись одна, она купалась в озере и заприметила очень красивый участок дикой земли с саманным домиком на берегу, возле которого была воткнута табличка «Продается». И кругом – ни души, одни только птицы.

Лейле тогда было двадцать восемь лет. У нее еще оставалось пятьсот двадцать пять долларов призовых денег, а земля возле озера стоила пятьсот.

Оформив все положенные бумаги и став владелицей земли, она начала возделывать там сад.

– Самое забавное, что мне больше не хотелось в Париж, – сказала она.

15. Без обратного адреса

На третий день пребывания в «Йороне» я проснулась с мыслями о Розе, Эде и двух сестрах Ленни – Ракели и Мириам. Как бы я ни противилась, но они считали меня членом своей семьи. И, возможно, даже полюбили меня.

Как и я, Роза с Эдом потеряли сына. Да еще и внука. Может, на фоне такой огромной потери мое исчезновение было для них совсем небольшим огорчением, но меня мучила мысль, что я ушла не попрощавшись.

И вот, усевшись за стол из авокадо и поглядывая через окно на вулкан, я села писать письмо родителям Ленни.