Растения ниспадали друг на друга каскадом: над головой, пробивая шатер из плюща, свисали бананы, орхидеи томно льнули к деревьям. В одном месте мне попалcя на глаза островок бамбуковых зарослей, чуть дальше стояла в полный рост каменная обезьянка. Еще дальше я увидела массивное каменное яйцо. Что за странный выбор для камнереза?

– У нас тут живет человек по имени Отто, занимается каменными скульптурами, – объяснила Лейла. – За долгие годы я много чего у него купила. И вот однажды он заявился с этим яйцом. Оно весит фунтов двести^[67], не меньше, и тем не менее он умудрился обойтись без посторонней помощи, притащив его сюда.

– Он хотел, чтобы вы купили его? – поинтересовалась я.

– Нет, он хотел занять денег, чтобы доехать на автобусе до Сан-Фелипе^[68] и найти покупателя для своего творения, – сказала Лейла. – Билет туда и обратно стоил тридцать гарса^[69]. Восемь часов в пути. И тогда я поинтересовалась, сколько он хочет выручить за это яйцо. И он сказал, сотню гарса. Это примерно около десяти долларов.

– И вы его купили.

Лейла излагала свою историю сухо, без малейшей доли сентиментальности.

– Мне просто не хотелось, чтобы он мотался в такую даль, – сказала она.

Когда мы закончили длинный спуск, я увидела дом, вернее, в основном его тростниковую крышу и свет в окнах. А чуть дальше в прощальных лучах закатного солнца сияло озеро.

– Сейчас Мария покормит вас ужином, – сказала Лейла, должно быть, имея в виду кухарку. – Надеюсь, вы любите дорадо.

Она пояснила, что рыбу поймал местный рыбак Паблито. Он гарпунист.

– За ужином будут другие постояльцы? – спросила я.

– Нет, только вы, – ответила Лейла.

Мы подошли ко входу.

Лейла открыла передо мной дверь – синюю, с резными птицами и деревянной ручкой в виде рыбы.

Какой же я увидела в тот день «Йорону»? Наверное, раем, возникшим из ниоткуда в самые черные для меня времена.

Отель был похож на дом из сказки. Повсюду на глаза попадались какие-нибудь необыкновенные плоды творчества Лейлы или местных искусников. Каменные обезьянки, ягуары, яйца, превращенные в беседки заросли плюща вперемешку с цветами невероятно буйных расцветок. Через гладкие круглые камни перекатывались искусственные ручейки, вода в которых в зависимости от угла падения света казалась то аквамариновой, то синей. Были тут высеченная в изножье горы скамья и шезлонг из цельного куска дерева. В окружении пяти разновидности орхидей, растущих прямо из ствола дерева, с ветки свисала лодочка с разноцветными подушками. Над головой красовался нарост, превращенный в сову.

Фруктовая роща могла похвастаться лимонными и гранатовыми деревьями, папайей и пикообразным имбирем с красными вспышками цветов. Стрелиция королевская, бугенвиллея, гардения, белла-де-ноче^[70] с таким неповторимым ароматом, что ее можно было узнать и с закрытыми глазами. Я в жизни не видела места прекрасней. В него было вложено столько любви!

Однако нельзя было не заметить царивший здесь упадок. Подпорные стенки крошились, ступени, по которым мы спускались сюда, шатались под ногами, а перила во многих местах сгнили. Розовые кусты забивали сорняки, прудик зарос ряской, а ветер доносил запах гнилых фруктов из компоста. За домом накопилась целая гора пустых винных бутылок, а рядом были свалены разбитые тарелки, нуждающиеся в починке стулья, к которым никто так и не приложил руку. Краска на входной двери шелушилась, да и сама дверь ужасно скрипела. У входа в галерею стояла витражная лампа, собранная из стеклянных и фарфоровых осколков с вкраплением камушков, ракушек и бусин. Такая лампа могла бы создать на полу радужный островок света, но она не горела из-за сломанного патрона.

– Мы давно не занимались тут ремонтом, – сказала Лейла, проводив меня в галерею. – Когда я была моложе, легче было за всем следить.

Высокий потолок, пыльные панорамные окна, из которых открывался вид на озеро. По центру с потолка свисало тележное колесо с десятком маленьких лампочек, словно из времен Томаса Эдисона, – причем часть из них не работала.

Вдоль дальней стены, для любования видами, красовалась огромная тахта из цельного массива (даже непонятно, как такое пролезло в двери), заваленная подушками в домотканых чехлах стародавних времен. Сразу же вспомнилась вышитая думка с открытки Шагала, которая висела у меня на стене в Сан-Франциско. Ковры тоже были ручной работы – с изображениями птиц и диких животных, а сквозь прорехи проглядывал пол.

Длинный стол из цельной столешницы на ветвистых ножках, повсюду много книг, у дальней стены полыхает камин (несмотря на теплый день, вечером было весьма прохладно). По стенам развешены картины, изображающие женщин, цветы белокрыльника и птиц. И еще было полотно, рассказывающее обо всех природных катаклизмах, которые только можно вообразить. Я подошла ближе и вгляделась. В углу фигурки людей уносил бурлящий поток – это было наводнение. В другом углу красная лава извергающегося вулкана лилась на вжавшихся друг в друга несчастных селян в этнической одежде с вышивкой, которая была на пассажирах лодки, когда я переплывала с ними озеро. Еще один фрагмент картины изображал землетрясение: разверзается земля, женщины и дети летят в бездонную расщелину, а вместе с ними и рой пчел, и свора обезумевших от страха собак, и сломанный тук-тук. Из водной громады выглядывает шпиль церкви, тонет выброшенный из лодки рыбак, лошадь в страхе спрыгивает с горного хребта, сбросив своего ездока, и тот летит вниз, кувыркаясь в воздухе.

Я бы и дальше рассматривала картину, но Лейла жестом позвала меня, и я двинулась по длинному коридору с чередой дверей, украшенных резными символами майя.

Моя комната находилась в конце коридора.

– Вы остановитесь тут, – сказала мне хозяйка. Я коснулась круглой ручки, но не обыкновенной, а на удивление изысканной – из какого-то темного дерева и изображающей ягуара. Ручка была теплой и гладкой на ощупь. Сколько же постояльцев касались ее на протяжении долгих лет существования этого отеля? Почему-то вспомнился Даниэль, строгавший свою извечную деревяшку возле костра.

Открыть дверь оказалось не так просто. Она была очень и очень тяжелой. И вот она со скрипом отворилась, словно прошло много времени с тех пор, как кто-то переступал порог этой комнаты.

Внутри стояла небольшая кровать под домотканым белым покрывалом, которое, как и другие предметы в доме, истерлось от времени, и кое-где сквозь прорехи проглядывало одеяло.

Здесь тоже горел камин. (Откуда хозяйка могла знать, что я приеду?) На каминной полке горели свечи. В воздухе витал аромат незнакомых цветов, и он обладал такой притягательной силой и одновременно был столь резок, что хотелось сделать глубокий вдох, прежде чем спрятаться от него. Окно без занавесок было распахнуто, с улицы доносился плеск озерной воды. Волны лизали каменное основание большого дворика-патио под увитым плющом решетчатым навесом, с которого густым занавесом свисали нефритового оттенка цветы, излучающие средь окутавшей нас темноты какое-то тихое, волшебное сияние.

– Вы, наверное, захотите переодеться, – сказала Лейла, догадавшись, что, если я заявилась без какого-либо багажа, с этим надо что-то делать. – Сейчас, минуту. – Она выскользнула в темный коридор.

Лейла вернулась с перекинутым через руку длинным платьем в синих тонах (которые я любила в те времена, когда мне это было небезразлично) и сочетающейся по цвету шалью.

– Увидимся за ужином, – сказала она и удалилась.

Скинув джинсы и футболку и вытащив из волос заколку, я подошла к зеркалу. Запомни этот момент, – сказала я себе. – К тому времени, когда все закончится, – правда непонятно, чем именно, – ты уже будешь совсем другим человеком.

Не так уж и плохо.

Зайдя в душ, я долго стояла под струями воды, смывая с себя грязь.

11. Один лишь вулкан пребывает вовеки

Через час мы встретились на патио. Горели свечи. В центре стола, застеленного скатертью и усыпанного розовыми лепестками, красовалось синее керамическое блюдо.

– Ужин приготовлен из утреннего улова нашего друга Паблито, – объявила Лейла. – Рыба, пойманная гарпуном, имеет совершенно другой вкус по сравнению с рыбой, собранной сетью. Ведь находясь в сети, рыба умирает медленно, и от этого мясо становится жестче. А гарпун сразу попадает в сердце. Такая рыба буквально тает во рту.

Лейла познакомила меня со своим персоналом: Луис, распорядитель, его жена Мария, шеф-повар, и (Лейла указала в сторону сада, где юноша лет шестнадцати чистил зеркальный пруд) Элмер, сын Луиса и Марии.

– Элмер помогает тут по хозяйству с восьми лет. Он мне почти как внук. А это, – Лейла кивнула в сторону девушки, принесшей дымящееся блюдо с овощами, – это наша Мирабель.

У девушки, примерно ровесницы Элмера, было красивое лицо, по форме напоминающее сердце, блестящие черные волосы, заплетенные в косу, огромные темные глаза, нежная смуглая кожа и королевская стать. В длинной юбке и вышитой тунике уипиль, перетянутой поясом, Мирабель к тому же светилась особой, внутренней красотой. Поставив на стол овощи, она вернулась на кухню и принесла блюдо с рыбой, водрузив его на предварительно расстеленную льняную салфетку.

– Buen provecho^[71], – сказала Лейла. – Salud. Dinero. Amor. Здоровье. Деньги. Любовь.

Подцепив вилкой рыбу, я начала есть. Первый раз за несколько дней я питалась как нормальный человек, а не в автобусе, пропахшем бензиновыми парами.

Мякоть легко отделялась от кости и оставалась влажной, словно рыбу выловили только сегодня утром, а так и было. Между тем Лейла потянулась к хрустальному графинчику.

– Как правило, мы пьем чилийское вино, – сказала она. – Но это – из Франции. – Так что привело вас в Эсперансу?

– Спонтанное решение, – ответила я. Действительно: сойдя с зеленого автобуса, я добралась до аэропорта, где ближайший рейс был до Эсперансы, вот и все. Я ничего не стала рассказывать Лейле ни про Сан-Франциско, ни про мост. Ни слова о муже и сыне.

– Знаете, я ведь не рекламирую свой отель, – сказала Лейла. – Те, кому надо попасть в «Йорону», сами ее находят.

Наверное, я боялась расспросов про собственную жизнь, поэтому постаралась сменить тему разговора.

– Должно быть, вы повидали тут много интересных личностей. Ведь люди попадают сюда не по проторенной дорожке.

Лейла призадумалась – наверное, вспоминая некоторых из своих постояльцев. Ведь отелю уже несколько десятилетий. И сотни невероятных историй.

Я поинтересовалась, трудно ли управлять таким местом в одиночку. Спрашивать, была ли она когда-нибудь замужем, было неудобно, но этот вопрос меня тоже волновал. Такой большой сад, огромное хозяйство – с таким малым количеством помощников и не справиться. Многовато забот для одинокой женщины.

– Мужчины, конечно, были, – ответила Лейла, словно прочитав мои мысли. – Единственное, что остается неизменным, – вулкан. И даже он… – Она оборвала себя на полуслове.

Тем вечером она и начала рассказывать о своей жизни. Я даже не догадывалась, что Лейла торопилась поделиться именно со мной, совершенно незнакомым человеком, свалившимся в ее владения как снег на голову.

– Например, несколько лет назад тут побывал ученый, посвятивший себя изучению цивилизации майя, – поведала Лейла. – Его приезд на озеро венчал собой многолетнее изучение древних шаманских практик и обрядов. Бенджамин обладал блестящим умом. Такой романтичный, загадочный человек. Мне с самого начало стало ясно, что у него есть какая-та старая незаживающая рана. Как и многие другие, он приехал к озеру, чтобы взглянуть в лицо собственным демонам. Несомненно, что и у меня имелась парочка собственных.