– Или записаться в армию на следующий день после Перл-Харбора, имея четверых маленьких детей. – Кертис постучал пальцем по тексту рядом с собой. – Бросить кого-то за решетку за то, что он был самим собой, – разве не против этого была затеяна вся эта чертова война?

Во время их поездки на джипе Леви был необычайно откровенен с Вивьен о своих политических переживаниях. В КРНД на него обратили внимание, когда узнали, что в детстве он бывал в «Киндерленде», летнем лагере для евреев, входящем в Международный орден трудящихся^[10]. Правительство США только что закрыло и ликвидировало МОТ из-за обвинений в коммунизме; тем временем расследование комитета Палаты представителей по делам «детей в красных подгузниках»^[11] распространилось на отдыхающих в лагере «Киндерленд» с родителями, придерживавшимися левых взглядов, среди которых были мистер и миссис Бассано. Переезд в Италию был попыткой Кертиса обезопасить их сына-сценариста.

Кертис попросил Леви отвезти Мэри Кейт на исповедь в собор Святого Петра, а сам решил показать Вивьен студию. Они вместе прогулялись по импровизированным улицам, которые казались невыносимо узкими из-за сорокафутовой^[12] высоты павильона и толп людей, собравшихся на каждом углу. В театре Вивьен привыкла видеть, как актеры в перерывах между выступлениями густо накладывают грим, но здесь люди целый день ходили в костюмах, ожидая своего звездного часа на экране. Вид гладиаторов, ковбоев и клоунов, болтающих с танцовщицами, монахинями и рабынями, вызывал диссонанс, как и само расположение студии в пустынном пригороде. Проезжая через парадные ворота, Леви указал Вивьен на длинную очередь статистов, из которых итальянскую актрису Софи Лорен отобрали на неуказанную в титрах роль в фильме «Камо грядеши?». На заднем плане Кертис показал Вивьен декорации, оставшиеся от того блокбастера, а также гигантского троянского коня, которого собирают для нового фильма о Елене Прекрасной.

– Дебора Керр, Хамфри Богарт, Грегори Пек, Одри Хепберн, Ава Гарднер, Монтгомери Клифт, – все они снимались здесь в последнее время. Это самая большая студия в Европе.

– Леви предложил покататься здесь на велосипеде.

Кертис кивнул.

– Я уверен, что мы сможем раздобыть что-нибудь из реквизита. Итак, давайте дадим вам несколько дней, чтобы освоиться, и увидимся в понедельник бодрыми и с утра пораньше. Где-то в десять, – добавил он. – Нам особенно нужна помощь со сценами в полицейском участке. Мне нравится, как вы изображаете людей, ссорящихся на работе. Очень реалистично – как будто вы сами это пережили, – сказал он, подмигнув. – Я попрошу ассистентку принести вам копию сегодня попозже – сценарий меняется каждый час.

– Леви говорит, что у Кинга Видора те же проблемы с «Войной и миром».

Кертис вздохнул.

– Наш фильм – не «Война и мир».

– Вы задаете вопрос, который не так прост.

Вивьен пристально посмотрела на пожилого итальянца, сидевшего за столом. В подставке стоял национальный флажок, а под пресс-папье из муранского стекла было очень мало бумаг. Она записалась на прием к министру здравоохранения месяцем ранее, на той самой неделе, когда получила запоздалое известие о том, что Дэвид был депортирован из Северной Африки в Италию в качестве военнопленного.

– Я ценю вашу любезность. И конечно, я ценю ваше время. Но, конечно, вы понимаете мое желание узнать как можно больше о судьбе жениха и его пребывании здесь.

– Мы предоставили вашему правительству все, что у нас есть.

– Это было много лет назад. С тех пор все могло измениться.

– Вы не являетесь близкой родственницей.

– Мы должны были пожениться. Итальянцы с большим трепетом относятся к обрученным.

Чиновник улыбнулся ее настойчивости.

– Мы чтим статус брака, sì^[13], но ваш случай не совсем такой, это не… – Он беспомощно развел руками: жест, который Вивьен уже не раз видела в первые дни своего пребывания в Риме. – Вы говорите, что он был схвачен в Африке…

– В Ливии, недалеко от порта Тобрук.

– Вместе с тридцатью тысячами других людей.

– Семье сказали, что он был депортирован на грузовом судне, направлявшемся в Италию.

Он пожал плечами.

– Как вы знаете, британцы разбомбили и эти корабли тоже.

Тогда Вивьен поняла – возможно, он все еще ненавидел ее страну, несмотря ни на что. Это было неуловимо, но многое объясняло. Когда в Риме они начали разговор о войне, Леви предупредил ее, что никогда нельзя сказать, кто был фашистом, кто помогал нацистам, а кто сопротивлялся и тем и другим.

– Во время войны мы поделились нашими данными с вашим отделом по делам жертв, – продолжил служащий. – Семьдесят пять тысяч военнопленных, половина из которых сбежала.

– И еще пять тысяч до сих пор числятся пропавшими без вести.

Он поднял ладони вверх, как будто физически отгораживаясь от ее просьбы. Вивьен не понимала его безразличия – она скорее думала, основываясь на опыте, что мужчины здесь сразу обратят на нее внимание.

– Мы все перевернули. Пятьдесят тысяч человек были отправлены в Германию. Попытайте счастья там.

– Я не понимаю. – Но она на самом деле понимала. Он хотел, чтобы о войне больше никогда не упоминали, что было странно, учитывая его звание и должность в архивах итальянской армии. Она могла только гадать о том, что он, возможно, пережил во время войны или позволил другим пережить, но это был самый большой урок, который он, по-видимому, извлек.

Глава 3

Мартовские иды 1955 года

Рим, Италия

Все в жизни зависит от темпа.

Ласситер уже пару раз замечал эту женщину, или ему казалось, что он ее заметил (может, он ее придумал?). Первый раз это было теплым февральским днем, когда он тайком уходил с закрытой встречи в «Чинечитта». Она выехала из-за угла студии на ярко-синем велосипеде, в плетеной корзине на руле лежала стопка бумаги, придавленная парой модных туфель на высоких каблуках. Ноги у нее были босые, и он сразу предположил, что это одна из сценаристок. Или – еще лучше – актриса, с волнистыми волосами цвета воронова крыла и изысканными манерами.

Второй раз это случилось на костюмированной вечеринке Пегги Гуггенхайм на Марди Гра несколько недель назад. Они оба были в костюмах, и это, должно быть, запутало его – в любом случае, к тому времени, как он хоть в чем-то разобрался, она уже ушла.

С тех пор он не видел ее в студии. Он, конечно, не ожидал встретить ее здесь, когда она в одиночестве бродила по Виа Сакра. Ему нравилось срезать путь через Форум, когда он возвращался домой от Аниты задолго до того, как начинали работать фотографы. На рассвете по всему дому хозяйничали кошки, и это заставляло его чувствовать себя совершенно диким. В свои пятьдесят с небольшим он все еще демонстрировал американский атлетизм своей ушедшей юности, прогуливаясь по sampietrini^[14] послевоенных улиц Рима с проворством человека вдвое моложе себя.

Когда он увидел, что она стоит там в белой мужской рубашке, завязанной узлом, и яркой длинной юбке, меланхолично откусывая кусочек maritozzi^[15], завернутой в пергаментную бумагу, он задумался, не пора ли что-нибудь сказать. В кино это был бы идеальный момент: девятнадцатая минута из девяноста и третья встреча главных героев.

Затем, как это часто бывает в кино, произошло следующее: она повернулась к синему велосипеду, прислоненному к двухтысячелетней треснувшей колонне, наконец заметила его и прошла мимо. Если она и узнала его, то не подала виду.

– Mi scusi…^[16]

Услышав его слова, она резко обернулась, вытерла размазавшийся крем с уголков губ и изобразила улыбку, граничащую с ухмылкой.

– Не напрягайтесь. Я тоже иностранка.

От ее слов, произнесенных с безупречным британским акцентом, у него заломило затылок. Он прожил в Италии почти десять лет.

– Вообще-то я живу здесь.

– Я тоже.

– Я имею в виду, что живу много лет.

– Не думаю, что это делает кого-то итальянцем, не так ли?

Он понял, что она шутит над ним в своеобразной британской манере, которая всегда казалась ему утомительной, даже в такой красивой женщине, как она. Он также понял, что пощады от нее ждать не стоит.

– По-моему, мы оба были на вечеринке у Пегги.

Она бросила пустую обертку от булочки в корзину на руле велосипеда.

– Я не помню, чтобы мы были представлены друг другу.

Он протянул руку.

– Джон. Джон Ласситер. «Артемис Продакшнз».

Солнце медленно поднималось за его спиной, и она прикрыла глаза правой рукой, чтобы получше разглядеть его.

– Богиня-воительница, – вот и все, что она ответила.

– Среди прочего. – Он обогнал ее, затем жестом предложил идти, а сам по-джентльменски покатил велосипед. Заметив сценарий в корзинке рядом со скомканной оберткой от булочки, он попробовал еще раз: – Вы ведь из студии Teatro 5, верно? Снимаетесь в…

– Не «в». – Похоже, ее позабавила его реакция. – Я дорабатываю сценарий «Когда ничего не останется».

– Я слышал, что он сырой и неровный.

– Он такой же сырой, как и обертка от моей булочки со сливками. – Она криво усмехнулась. – По крайней мере, я ценю вашу прямоту.

Слова «по крайней мере» не ускользнули от него. Ему оставалось пройти всего несколько метров по Виа Сакра.

– Вы часто здесь гуляете?

Она покачала головой.

– Только для вдохновения и, конечно, чтобы почувствовать историю. Как вы знаете, сегодня мартовские иды.

Он не знал. Несмотря на все утренние прогулки, Ласситер не подозревал, что они стоят на том самом месте, где умер Юлий Цезарь, заколотый собственными сенаторами. У продюсера были огромные пробелы в образовании, которые он всю жизнь скрывал практически любыми способами, за исключением книг.

– Точно, – вот и все, что он сказал.

Когда они повернули на проспект Виа-дей-Фори-Империали, запруженный визжащими машинами, она потянулась к ручкам велосипеда. Он задел ее крепкой загорелой рукой и был рад, что она не отстранилась так быстро, как могла бы.

– Что ж, увидимся в студии, мистер Артемис.

– Ласситер. – Ему было неловко поправлять ее. Но она только улыбнулась, и он понял, что она снова дразнит его. – А как зовут вас?

– Лоури. Вивьен. – Она села на велосипед и умчалась, но он заметил, что она оглянулась на повороте. В конце концов, у него все получилось.

– Вивьен, per l’amor, ради бога, мы не можем начинать сцену в спальне.

Вивьен бросила карандаш и отодвинула стул от стола в знак протеста. Съемочная группа проводила экстренное совещание из-за плачевного состояния сценария новой постановки Дугласа Кертиса «Когда ничего не останется». Это была мелодрама в стиле Дугласа Сирка, фильм об итальянском полицейском, который влюбляется в знаменитую американскую певицу, находящуюся под его защитой во время гастролей.

Обычно они встречались в «Чинечитта», но Кертис часто работал в своем отеле. Поэтому сейчас двенадцать человек – «враждующие апостолы», как он в шутку их окрестил, – спорили, рассевшись за большим столом, покрытым белой скатертью, в обеденном зале гранд-отеля «Флора».