– На тебя. Я пыталась нарисовать тебя. Если бы ты меньше вертелся в кровати, я бы закончила ещё пару дней назад.

Ваня удивлённо пожал плечами. Ни разу в жизни никто ещё не интересовался его внешностью. Что уж говорить о том, чтобы кто-то хотел его нарисовать. Если бы мальчик чаще смотрелся в зеркало, то мог бы дать ей правильный ответ, но на всякий случай кивнул. Ему не хотелось расстраивать воспитательницу.

– Похож.

– Вот только твои глаза – синие, а не голубые. Я только сейчас это увидела. Ничего страшного, эту неточность легко исправить. – Она тут же взяла в руки кисточку, которую Ваня ранее принял за волшебную палочку, но вскоре отложила её. – Я могу и позже это сделать.

Ваня продолжал изучающе смотреть на картину, всё больше и больше узнавая в её деталях общую спальню. Настолько сильным было сходство, что этот рисунок стал казаться ему каким-то волшебным. Ваня одновременно был на картине и смотрел на себя со стороны.

Воспитательница предложила чаю, и Ваня, уже не ожидая с её стороны подвоха, согласился. Они немного поговорили о его жизни, а потом Софья Васильевна попросила мальчика идти спать.

Следующим вечером, сам не зная почему, он дождался, пока все уснут, и снова пошёл к ней. Утром Савельич установил новую дверь, поэтому, опасаясь, что стук может кого-нибудь разбудить, мальчик сбегал во двор, сорвал лист подорожника и просунул снизу. Спустя время Софья Васильевна с улыбкой открыла и вновь пригласила его зайти.

Так продолжалось последние две недели. В течение всего дня воспитательница вела себя с ним так же, как с остальными, а по вечерам пелена строгости спадала, и они много разговаривали.

Ваня рассказывал про свою жизнь в приюте, про каждого из ребят. Именно с его помощью Софья Васильевна выучила всех по именам и вообще узнала о воспитанниках много всего. Например, выяснила, что у Васи аллергия на молоко, поэтому когда он отказывается его пить, то не хочет обидеть Савельича, с таким трудом его доставшего. А когда во время грозы Стёпа начинает кричать, это не значит, что он дурит. Просто очень боится грома.

Эти мелочи про каждого из детей вскоре превратили Софью Васильевну из воспитательницы, которую все побаивались, в женщину, которую все полюбили как родную. Правда, Петька и Филат, почуяв слабину, иногда начинали драться в её присутствии. Однако делали это быстро и вполсилы.

Но в один прекрасный день всё изменилось. Стоял жаркий летний вечер, и пот стекал по Ване в три ручья. Он даже порывался снять рубаху, но всякий раз передумывал, потому что над его щуплым телом смеялись другие ребята.

Работа в поле превратила их тела в подобия песочных часов, в то время как фигурка Вани больше всего напоминала секундную стрелку от часов обычных. В поле он был не помощник, поэтому его оставляли работать в небольшом огороде рядом с их приютом. Впрочем, мальчик не сильно из-за этого расстраивался, так как возиться с растениями ему нравилось.

Однако снять рубаху Ване всё же следовало. Он весь день провёл в гороховой грядке и сейчас, чумазый, лохматый и весь в земле, больше напоминал Черныша, чем одиннадцатилетнего мальчика. Он с опаской думал о том, как разозлится Софья Васильевна, поэтому, чтобы не получить нагоняй от воспитательницы, решил сбегать на речку и постирать рубаху. В такую жару она высохла бы в считаные минуты.

К тому же у реки его наверняка не найдут Петька с Филатом, которые последние пару дней вели себя на удивление тихо, постоянно перешёптываясь друг с дружкой.

Ваня осторожно выглянул из-за смородинового куста, внимательно озираясь по сторонам. И очень хорошо, что поступил именно так. Прямо навстречу его укрытию шли оба хулигана. Ваня тут же нырнул обратно, укрывшись ветками.

– А точно кожаные? – спросил Филат.

– Ага. Прям до колена, – ответил Петька.

– И как он про него узнал, про малер этот?

– Какой ещё «малер», дурачина? Он же ясно сказал: «альберт».

– Вот быстрее он «малером» зовётся, чем «альбертом». Совсем у тебя мозги спеклись.

– У меня хоть есть чему печься!

– А ну повтори!

– Не глухой – не повторю!

Дальше началась небольшая возня, и Ваня сделал вывод, что друзья-хулиганы сцепились друг с другом. Вот говорят: «Бьёт – значит любит». И, судя по их поведению, любили они всех вокруг. Особенно тех, кто поменьше. Вообще не подраться ни разу за день было для них сродни чуду.

Один раз они даже сцепились из-за того, кто первый начнёт колотить Ваню. Пока они спорили, тот успел сбежать. Впрочем, к вечеру помирившиеся друзья поймали мальчика и вернулись к прерванному занятию одновременно. Через пару минут хулиганам надоело драться и, тяжело дыша, они продолжили прерванный разговор:

– Главное – успеть до её возвращения.

– Ага. Савельич тоже поедет в город, так что никто не помешает.

Вряд ли эти двое планировали что-нибудь хорошее, вроде уборки или самостоятельного приготовления ужина. Нет, Петька с Филатом опять готовили какую-то пакость. Вот только докладывать о ней воспитательнице Ваня не собирался.

За всё время в этом месте каждый из детей рано или поздно усваивал для себя одно простое правило: стучать нельзя. И даже не потому, что за это потом могли побить. Нет. Хотя, без сомнения, мысль о последующей расправе ни у кого не выходила из головы. Дело в том, что доносить друг на дружку было просто не принято. Так же не принято, как ходить в баню в одежде или руками есть щи.

– Я знаю, где она хранит запасной ключ, – продолжил попискивать Филат, постепенно переходя на шёпот. – Главное – вернуть его на место.

– Это ты хорошо придумал.

– И лучше бы другим не попадаться на глаза, пока мы будем «малер» выносить.

– Думаешь, кто-то настучит?

– Ещё чего, – усмехнулся Филат. – Кто на нас с тобой настучит? Но лучше не рисковать. Всё-таки не о куске хлеба речь.

– Это да, – протянул Петька. – «Альберт-то» этот поценнее будет.

– Только, чур, я сапоги первый ношу!

– А чего это ты первый? Сперва я их надену, а потом тебе отдам.

– Не буду я их после тебя надевать.

Хулиганы принялись выяснять, кто же первый наденет сапоги при помощи любимого инструмента переговоров – кулаков. Сидящий в кусте смородины Ваня никак не мог понять, о какой такой вещи говорили эти двое, пока не сложил два и два. И как только догадался, волоски зашевелились по всему его телу. Вот уж действительно, речь шла не о хлебе.

Ваня легко сложил слова «малер» и «альберт», и получился «мольберт». Тот самый, что стоял в комнате их воспитательницы. Как-то раз Ваня спросил, откуда он у неё. Софья Васильевна не ответила на вопрос. Лишь сказала, что этот мольберт – её единственная связь с прошлым.

Поэтому сейчас, скрываясь от хулиганов, мальчик оказался перед очень сложным выбором. Стучать на них воспитательнице не собирался. Всё-таки этому правилу было много лет, а с Софьей Васильевной Ваня познакомился совсем недавно. С другой стороны, даже за столь короткое время они очень сдружились, и он не хотел допустить подобного. Одно дело, когда Петька с Филатом отбирали хлеб у малышей, но сейчас всё было иначе: речь шла о самом настоящем преступлении, а Ваня оказывался сообщником. И как только мальчик подумал, что хуже быть не может, на него сверху налетел один из хулиганов.

– Это кто у нас тут подслушивает? – спросил Петька, отряхиваясь.

Филат поднял Ваню за шкирку и отволок к дереву. Петька подошёл следом.

– Что же нам с тобой делать? – Филат одной рукой сжимал его за воротник, а на другой поигрывал костяшками. – Ты ей настучишь?

Ваня отрицательно покачал головой.

– Вот и молодец, – его одобрительно пошлёпали по щекам. – А то мы и случай со смолой тебе припомним.

– А если всё-таки передумаешь – мы превратим твою жизнь в ад.

Вдруг Филат наклонился к Ване и прошептал ему в самое ухо:

– И никакая воспитательница тебе не поможет.

Женя

– Евгений Андреич, напомните, пожалуйста, зачем мы вообще в эту великанью пещеру сунулись? – спросил Митрич, крестьянин Жениного отца, за хорошую службу пожалованный сыну в дядьки. – И почему именно таким путём идём, где ползать надо? Это вы у меня, барин, молодой и здоровый, а я ведь уже старик совсем, еле ноги передвигаю.

Митрич спрыгнул с каменного уступа и огляделся по сторонам. Пещера и впрямь была исполинских размеров: потолок, по его прикидкам, находился едва ли не на уровне неба.

– А не ты ли, дружище, не далее как вчера, – возразил ему Женя, спрыгивая следом и смахивая пот, – километров десять с удочками наперевес пробежал ради омуля байкальского? Которого, к слову, так и не поймал.

– Когда ж его поймаешь, когда вы всё время отвлекаете.

– Так ведь потому и отвлекаю, что не клюёт у тебя ничего!

– Так ведь не рыбу на рыбалке ловят.

– А что же? – спросил Женя, который от удивления даже подпрыгнул. Брови его подпрыгнули вместе с ним. – Что же ловят на рыбалке?

– На рыбалке, – невозмутимо продолжал Митрич. – На рыбалке ловят удачу. Которая, к слову сказать, и вчера от нас отвернулась, и сейчас не спешит передом поворачиваться.

– Ты о чём, дружище?

– О чём? – возмутился Митрич, чуть не поскользнувшись на краю очередного уступа. – О чём я?! А всё о том же, Евгений Андреич, что Управление ваше могло сюда не нас с вами отправить, а солдат Андреевского полка, например. У вас уже полгода как палочку отобрали, у меня её отродясь не было. Как мы с вами без палочек – да против великанов?

– Брось, Митрич, великаны – создания добрые, сам знаешь. Им главное не врать, и всё в порядке будет.

Едва договорив, Женя спустился ещё на один уступ. Митрич упёр руки в бока, остался на месте и смотрел сейчас на него сверху вниз.

– Мы же два часа назад в Десятниково были, – возразил он. – Сами вы, сударь, видели, как они эту деревню разворотили. Да и Хранитель куда-то из неё пропал, так что за волшебством там некому теперь следить. Вот поверьте мне, схватят нас, сварят, и не погуляю я на вашей свадьбе.

– Может, оно и к лучшему, – с грустью отозвался Женя, но быстро пришёл в себя. – А теперь давай-ка слазь за мной. Только тихо. Кажется, я что-то слышу.

Дальнейший путь друзья преодолевали молча, спускаясь по уступам друг за дружкой и стараясь не шуметь.

– Как же эти великаньи ступеньки мне надое… – начал возмущаться Митрич, но Женя зажал его рот рукой и жестом показал молчать. Они оказались перед дверью размером с палубу огромного парохода. Аккуратно спрятались за ней и прислушались к голосам:

– Надо вернуться! – прогромыхал один из великанов. Его голос был раскатистым, как майский гром. По Жениному телу прошла дрожь.

– Я не хочу её больше видеть, – обиженно прогремел второй.

Женя вышел из-за двери и нерешительно откашлялся.

– Добрый… – начал было он, но вскоре остановился. Хотел сказать «Добрый день», потому что когда заходил в пещеру, был ещё день. Вот только спуск по ступенькам оказался настолько долгим (всё-таки размер ступенек в домах великанов и людей сильно различался), что Женя был вовсе не уверен, что сейчас день. А если бы великаны решили это проверить и узнали бы, что за это время наступил вечер, непременно бы разозлились на это враньё. А великанам врать нельзя. Именно поэтому Женя прервался посреди фразы и быстро исправился:

– …здравствуйте.

Великаны не сразу его услышали, поэтому Женя громко повторил:

– Здравствуйте!

Тут великаны обернулись. Брови на их мордах грозно нахмурились, и Митрич спрятался за спину своего барина.

– Надеюсь, ваше красноречие нас не подведёт, – прошептал он.

– Что человеку здесь надо? – спросил один из великанов, нагибаясь к неожиданным гостям. Его голова оказалась размером во весь Женин рост.

– Для начала – давайте познакомимся. Меня зовут Женя. А это мой… друг, Митрич.

Митрич неуверенно вынырнул из-за Жениной спины, поклонился и тут же занырнул обратно.