Евгений Вальс: Те, кто не любят собак и шутки

Глава 1

Макс затаил дыхание, надеясь, что это единственный звук, который улавливает его напряжённый слух. Он лежал на кровати, натянув одеяло до подбородка, и испуганно вглядывался в окно. Форточка чуть приоткрыта. Нет, ему не показалось. Сквозь тишину октябрьской ночи отчётливо слышались шаги, кто-то шёл от грунтовки к их дому. А если учесть, что после случившегося с Максимом местные запирают двери и не выходят после полуночи даже по нужде, то ночной гость явно не друг семьи. Да и часы с фосфорическими стрелками отчётливо показывали далеко за полночь.

Когда тихонько скрипнула калитка, Макс откинул одеяло и сел, сердце подскочило к горлу. Если кто-то войдёт в ограду, то непременно промелькнёт мимо зарешёченных окон его комнаты. Макс замер, глядя на звёздное небо, что проглядывало между прутьями решётки. Пока отец не поставил её, Макс отказывался спать один.

Звёзды рассеивали тьму, но ближе к земле она сгущалась. В ней вырисовывались очертания раскидистых клёнов за забором. На изогнутых змеями ветвях ещё оставалась листва. Макс изо всех сил напрягал зрение, однако мрак оставался недвижим, а звуки шагов стихли.

Макс не спешил обнадёживать себя. Он встал и крадучись направился к окну. Полная луна роняла холодный свет на подоконник и голубыми бликами обрисовывала кусты за окном. Макс уткнулся носом в холодное стекло, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

«Как меня назвал отец? Параноиком? Наверно, он прав», – подумал Макс, отмечая, что никаких пугающих теней нигде нет.

На всякий случай он решил проверить решётку. Приподнял шпингалет и дёрнул на себя створку оконной рамы. Лицо обдул прохладный ветерок. Просунув руку на улицу, Макс подёргал решётку, она даже не скрипнула.

«Всё в порядке, – шепнул Макс, – можно спать дальше…»

Он наконец выдохнул с облегчением и потянулся закрыть створку. И тут в его руку вцепилась волосатая лапа. Она так резко дёрнула его, словно хотела вытянуть на улицу через решётку. Макс не удержал равновесие и врезался лбом в раму. Перед его лицом возникло кабанье рыло с горящими красным огнём глазами.

– Что, сучонок, думал, я так легко сдамся? – прохрипел груагах. – Мне достаточно одной капли твоей крови, чтобы вернуть отнятую тобой жизнь!

– Это ты хотел отнять мою! – выдохнул Макс, пытаясь высвободить руку.

Но груагах только сильнее сжимал её, вонзая когти в кожу.

– Отстань от меня! – крикнул Макс.

– Пора меняться местами! – ощерился груагах.

Он снова резко дёрнул Макса и впился клыками в его руку.

Макс взвыл от пронзительной боли и… проснулся. Комнату заполнял солнечный свет, а он, мокрый от пота, лежал на кровати в нелепой позе. Очевидно, ворочался всю ночь и окончательно запутался в одеяле. Вывернутая рука затекла и онемела. Макс не без труда освободил её из складок одеяла и перевернулся на спину. На руке никаких укусов, а значит, всё, что он видел, – очередной ночной кошмар. Макс прижал руку к груди и уставился в потолок.

«Когда же это закончится? – в отчаянии подумал он. – Психолог обещал, что я скоро всё забуду… Прошёл почти год, как я вернулся домой! А этот гад мне по-прежнему снится…»

Максим изматывал себя домашней работой и допоздна засиживался за учебниками, чтоб от усталости крепко заснуть и не видеть кошмаров. Иногда ему это удавалось, и тогда он просыпался утром отдохнувшим. Но не сегодня. Мало того, что почти не выходил из дома и в комнате с зарешёченными окнами чувствовал себя, как в заключении, так ещё картины из прошлого не хотели оставить его в покое. Если ему не снился груагах, пытающийся забраться в дом, то виделись рудники горных гномов. Бородатые твари вновь и вновь садили его на цепь. Если Макс огрызался или выказывал неповиновение – стегали плётками.

А иногда по утрам он видел Клаву – дочь участкового, идущую в школу. Каждый раз её тяжёлая походка, мрачное лицо и даже то, как сутулится, наводило на мысль, что это груагах, занявший место его подруги детства. Макс старался об этом не думать, он пока не мог проверить свои подозрения. Но Клава шла в школу мимо его дома, а не смотреть в окно он не мог.

Однако был существенный плюс от «домашнего ареста» – Макс преуспел в учёбе. Ему повезло, мама – учитель начальной школы, и она взялась за его образование. За год он добрался до программы четвёртого класса.

Макс старался и выполнял всё, что задавала мама. Он хотел догнать сверстников и ходить в школу. Его подстегала мысль, что так он по-настоящему возвращает украденные у него шесть лет. Те самые, что вместо него прожил груагах, принявший его облик.

***

Макс долго потягивался в кровати, прислушиваясь к звукам с кухни. Мама жарила блины, тесто шипело на сковороде, и желудок Макса отвечал голодным урчанием. Он нехотя поднялся и протёр глаза.

«Пусть что-нибудь порадует меня сегодня», – прошептал Макс, вспоминая фразу, которую ему советовал говорить по утрам психолог. Кажется, она звучала иначе, но он давно не был на консультации и подзабыл.

Макс натянул на себя спортивные штаны, чёрную футболку с длинными рукавами и погладил рисунок на груди. Там по углам треугольника красовались рунические символы: феху, тейваз, эваз. Ведьма Катажина, живущая по соседству, сказала, что они дают силу для быстрого достижения цели. Тогда и заказал эту футболку по интернету в телефоне. С новыми технологиями, появившимися за шесть лет его заключения, Макс освоился мигом, едва к нему в руки попал сотовый телефон, купленный отцом. А когда футболка пришла, он прыгал от счастья и соглашался надеть что-то другое, только если мама требовала закинуть вещь в стирку.

А ещё Макс был рад, что участковый отпустил Катажину. Она жила недалеко от их дома, и он стал иногда навещать её, слушать рассказы о злой и безобидной нечисти, живущей в здешних лесах, в болотах и в озере. В детстве эти истории казались ему страшными сказками, которые пересказывают все, кто живёт в их селе. Но после его возвращения всё изменилось. Местные стали больше верить в приметы, искать обереги в дом. Поодиночке никто не бродил по лесу, а с наступлением темноты ральниковские старались не выходить за ограду. А Макс и днём больше отсиживался дома, да и некогда ему, всё время занято учёбой и помощью родителям по хозяйству.

– Мам, есть чем руки занять? – спросил он, как только умылся.

На кухне пахло ягодным чаем и блинами, а мама замешивала тесто на хлеб в большом тазу. Она улыбнулась ему и ответила:

– О, ты только спроси! Не знаю, за что и хвататься! Забыла свиньям дать. Отца рано вызвали на работу, и я ничего не успеваю.

Макс направился на веранду, но строгий голос мамы его остановил:

– Вернись и позавтракай! И расчешись уже наконец, а то в твоей копне скоро мыши заведутся!

Макс на секунду остановился перед зеркалом, что висело на стене у входа. В шутку в детстве его называли цыганёнком из-за кудрявой шевелюры и смуглой кожи и пугали, что однажды его украдут «свои». И его действительно украли, но только не они. Макс тяжело вздохнул и пригладил волосы руками. За год его чёрные кудри отросли почти до плеч и местами сбились в подобие колтунов. Он уже три расчёски сломал, пытаясь их расчесать, но категорически отказывался подстригаться. Как только ножницы касались его шевелюры, он сразу вспоминал грубые ручища горных гномов, которые брили детей наголо и при этом больно дёргали за уши и волосы.

Макс отмахнулся от воспоминаний и уселся за стол. Тёплые блинчики и ароматный чай быстро развеяли мрачное настроение.

– Максим, я тут подумала… – начала мама, подсыпая муки в тесто. – Ты учился без каникул, наверное, очень устал и, если хочешь отдохнуть, то…

– Зачем мне каникулы? – он пожал плечами. – Мои сверстники уже в седьмом классе, а я только началку заканчиваю. Да и ты бросила работу, чтобы со мной заниматься. Сейчас в сарай сгоняю и сяду за уроки.

Мама не настаивала. Она не часто видела, чтобы дети с таким рвением учились. Макс надеялся, что она гордится им, когда хвалит его за успехи.

Он ещё не дожевал последний блинчик, но уже встал и поспешил на веранду. Из неё вели две двери: одна на улицу, а вторая в кладовку. Макс открыл дверь в кладовку, включил свет и глянул на вёдра, стоявшие у входа. В одном заваренный кипятком комбикорм, а во втором помои с картофельными очистками.

«Ну что ж, всё готово для кулинарного шедевра», – хмыкнул Макс и осторожно потрогал распарившийся комбикорм, тот уже успел остыть.

Не поморщившись, он голыми руками зачерпнул несколько горстей комбикорма, добавил его к помоям и размешал деревянной мешалкой, что торчала из ведра. Сполоснув там же руку, он взял ведро и вышел с ним на крыльцо.

Прохладный осенний ветерок мигом загулял под футболкой. Макс поёжился, но возвращаться за ветровкой не стал и глянул на дворовую обувь. Засунув ноги в галоши, направился в сарай на заднем дворе. Поперёк ограды проходил высокий частокол и разделял её на передний и задний двор. Сразу за частоколом возвышался холм со входом в погреб, где зимой семья Макса хранила картошку. Подножье холма густо заросло кленовой порослью, часть листьев уже пожелтела, а часть ещё оставалась зелёной. Слева от погреба темнела плоская крыша сарая, в той же стороне находилась калитка, ведущая на задний двор.

У калитки его встретил Мальчиш – лохматый двортерьер с большими мягкими ушами. Пёс мордой открыл калитку и приветливо замахал хвостом с налипшими на него колючками. У Макса всегда теплело на душе, когда пёс радовался его приходу. Со слов отца, Мальчиш на дух не переносил двойника. Он рвался с цепи и не переставая лаял, едва груагах в облике Макса появлялся во дворе. Родители даже подумывали взять другую собаку.

– Тебя тоже забыли покормить? – спросил Макс, глядя, как пёс принюхивается к ведру и облизывается.

Он не смог оторвать колючку, запутавшуюся в густой шерсти пса, просто потрепал за ухом и пообещал принести из дома блинчик.

Темень в сарае уже не пугала, а по первости Макс долго стоял и ждал, когда глаза привыкнут к сумраку. Теперь он и при полной темноте отлично знал, где загон для свиней и кормушка. Кроме того, на стороне, где держали корову, было два крохотных окошка, и когда Макс в них смотрел, то низкий потолок и тёмные стены сарая переставали давить на голову и плечи, и даже дышать становилось легче.

Весной родители взяли поросёнка на развод и кормить его было в удовольствие. Максим гладил белёсое тело в чёрных пятнах и улыбался, когда розовый пятачок доверчиво тыкался в ладони. К осени поросёнок вырос в огромного хряка и кормить его для Макса стало испытанием стойкости.

«Каждый раз одно и то же, чего мне бояться? У нас там даже ласточки гнездо свили», – успокаивал себя Макс.

Он открыл тяжёлую внутреннюю дверь, обитую старым тулупом, и перешагнул через порог. Едва он вошёл, раздался свинячий визг. Макс вздрогнул и замер. От его замешательства голодная и нетерпеливая свинья бросилась на дверь загона. Та заходила ходуном, того и гляди распахнётся. У Макса подкашивались ноги, но он пересилил слабость и сделал шаг к загону.

Свинья просунула мокрое рыло между досок, продолжая неистово визжать. Макс уставился на торчащее рыло, и ему сквозь визг снова почудился голос груагаха: «Я приду за тобой! Я вернусь и снова заберу твою жизнь».

Макс выронил ведро и попятился. Ведро ударилось о пол, но не пролилось, а только разбрызгало пахучее месиво. Свинья почуяла еду и затихла.

«Это просто свинья, – Макс сжал кулаки, стараясь пересилить страх. – Она хочет жрать, и только».

Из загона вновь послышались пронзительные вопли голодной свиньи. От этих звуков и вида орущего рыла у Макса внутри всё сжалось. Он отвёл взгляд от свиньи в поисках позитивной картинки и поднял голову на ласточкино гнездо. Оно было на прежнем месте – лепилось к бревну под потолком.

«Даже ласточка не боится и свила гнездо, – мысленно уговаривал себя Макс. – А она явно не дура».