Дойдя до оконечности пирса, Офелия сбросила обувь и села на краю настила, свесив вниз ноги. Ступни воды не касались, но лодыжки лизнул прохладный ветерок. Поверхность озера переливалась бликами: то мрачно зелёными, как глаза Адмона, когда он злился, то нежно-золотыми, как веснушки на его щеках, местами покрываясь рябью устроенной оравой водомерок.

Сделав глубокий вдох, ощущая, как лёгкие наполняются свежим водорослевым воздухом, Офелия прикрыла глаза, подставляя лицо прощальным лучам заходящего солнца. Разговор с Клайвом не шёл из головы. Стать другом Гамлету? Узнать какие он хранит обиды? Задача будто бы не из простых. В особенности при полном отсутствии симпатии. Но благодарность за оказанный приют и помощь с отцовским погребением, не позволяла отпустить мысль.

Вдруг совсем рядом раздался треск старых досок, а следом звонкий плеск. Офелия, распахнула глаза и огляделась, замечая неподалёку светло-голубое махровое полотенце. А в следующий миг чуть от неё правее из глубины озерного зеркала, теперь расходящегося кругами, вынырнул Гамлет, вспенивая вокруг себя воду. Его появление было столь неожиданным, что девушка едва не всхлипнула. Белоснежные волосы парня ниспадали на обнажённые жилистые плечи струящимся водопадом. Взгляд был по-прежнему холоден, но не враждебен, как показалось утром. На нижней губе зияла трещина, заполненная запёкшейся кровью.

– Что случилось? – осмелилась спросить Офелия.

К её огромному удивлению, Гамлет ответил. И даже, вроде бы, без насмешки…

– Чтобы кто-то захотел поплавать, у него непременно должно что-то случиться?

– Я о ранке на губе.

– Ах, это… – парень провёл по своему рту подушечками пальцев, слегка поморщившись – видимо саднило. – Ничего такого.

– Болит?

– А что, хочешь пожалеть? Обнять? Утешить? Я не против. Ныряй! – И снова в его голосе зазвучали надменно-язвительные нотки.

– Спросила исключительно из вежливости, – соврала Офелия, ответив столь же неприветливо, и встала на ноги, намереваясь уйти, полагая, что совершенно бессмысленно стучаться в дверь, когда она не просто заперта, а и вовсе ещё не прорублена.

– Подашь полотенце? – внезапно попросил Гамлет.

– А сам не справишься?

– Легко! Но учти, я как оголённый провод…

– Что? То есть… ты… – и, зардев Офелия, охваченная небывалым прежде смущением, попятилась.

Гамлет язвительно усмехнулся, расправляя плечи и поднимаясь над водой почти по пояс. На его груди, в лучах заходящего солнца, блестели маленькие капельки влаги, подобно жемчужинам неправильной формы, стекавшие с кончиков волос. Офелия, затаив дыхание, с трудом сглотнула. Взгляд против воли скользил по фиолетово-багряным венам, что как прожилки мрамора испещряли бледную, не тронутую загаром кожу, и скоплению тренированных мышц. Но при виде чайно-розовых ореолов и пары тёмных бусинок-сосков, один из которых пронзало серебряное украшение в виде колечка, а над другим виднелась надпись староанглийским шрифтом на латыни, ни разу не целованная Офелия вовсе утратила самообладание, разволновалась и, уступив панике вожжи, схватила с помоста полотенце, бездумно бросив его на голову блондина прямо в воду.

– Ты что творишь?! – воскликнул он, выбросив вверх руку, чтобы уберечь от намокания хотя бы часть махровой ткани. – Я же пошутил!

По позвоночнику Офелии, ставшим прямым как жердь, прокатилась волна неприятного жара. На миловидном лице отразилось нечто сложное, многоликое. Не ясно было собирается девица разрыдаться или гневно закричать.

– Дурные у тебя шутки, – в итоге оскорблённо фыркнула она и, сделав над собой усилие, немедленно засеменила к вилле.

– Как и твой характер! – крикнул ей вслед Гамлет. – Заканчивай строить из себя бедную сиротку. Я знаю таких как ты! Насквозь вижу…

– Тогда советую купить очки и зрение проверить, идиот! – не оборачиваясь ответила Офелия, сталкиваясь на террасе с Клайвом, который вышел на улицу с чашкой чая и увесистой книгой подмышкой.

– Что стряслось? – спросил он, глядя в пылающее возмущением лицо.

– Он невыносим, и я не справлюсь. Простите, – категорично заявила Офелия, фурией влетая в дом.

Глава 5

Негодование и обида охватили Офелию подобно яркому пламени, опасно вспыхнувшему в безветренный день. Она заметалась по спальне, словно бабочка, пойманная под стеклянный колпак. Каждое движение: будь то наклон головы, нервное потирание рук или горячее дыхание, срывающееся с губ мычанием, являло собой отражение неразрешённых чувств. Стыдливое смущение вилось змеиным клубком в животе, а путанные мысли, точно приговорённые к забвенью звёзды, беспорядочно вспыхивали в голове, срывались и гасли на дне сознания, где возбуждение сменялось полной растерянностью.

Остановившись перед зеркалом, Офелия взглянула на своё отражение, в котором угадывалась не только невинная красота, но и торжество внутреннего конфликта. Впервые в её сердце было так много разных чувств и губы, вдруг, невольно расплылись в улыбке…

– Идиот? – произнесла она с несвойственной ей язвительностью.

Прежде Офелия не позволяла себе грубых высказываний – была слишком хорошо воспитана, чтобы опускаться до сквернословия.

– Но ведь и правда, идиот! Боже… – из груди вырвался тяжёлый вздох. – Нужно отвлечься.

На глаза, весьма кстати, попала портьера, по-прежнему мирно покоившаяся на спинке стула. Ночь стремительно сгущалась, укрывая Кронберг тёмной неприветливой вуалью, и мысль о незанавешенном окне внушала чувство уязвимости. Офелия испытывала глубокий страх перед этим ощущением. Именно оно становилось источником её неконтролируемых приступов паники, в борьбе с которыми нередко приходилось обращаться к валиуму.

Потолки здесь были весьма высоки, это закладывало сомнения в том, что девушке ростом чуть выше среднего удастся справиться самой. Однако Офелия всё же решила попробовать и, переместив стул к окну, забралась на мягкую обивку, но даже встав на цыпочки, дотянуться до карниза не смогла.

И без того скверное настроение, окончательно испортилось. К тому же, Адмон куда-то запропастился. Темнота снаружи разинула свою черную пасть, отражая в стекле озадаченное девичье лицо. Офелия, безусловно, могла попросить помощи у Клайва, но невыполненное обещание расположить к себе Гамлета не позволяла обращаться к нему с просьбами так скоро. Потому она решила, что справится сама. В конце концов ей не хватало всего-то четверть фута¹.

Окинув комнату ищущим взором, Офелия заметила дверь кладовки. Вещи она до сих пор не распаковала, оттого внутрь не заглядывала. Возможно, там могло оказаться нечто полезное?

Спустившись на пол, девушка решительно направилась к белой двери с круглой поворотной ручкой. Но протянув ладонь вдруг замерла. Откуда-то из глубин подсознания донёсся едва различимый шёпот, сея по плечам мурашки: «Не открывай».

Сглотнув скопившуюся под языком вязкую слюну, Офелия сделала глубокий вдох через нос, пытаясь сконцентрироваться на ощущении наполненности лёгких, и шумно выдохнула через рот, как учил брат. Но на сей раз это не принесло облегчения: её пугали тесные, замкнутые пространства. В своей родной комнате она полностью отказалась от встроенной мебели и кладовых, где можно уместиться целиком. И тут она заметила на прикроватной тумбе Библию – увесистый «талмуд», способный подсобить.

– Да простит меня Господь, я для благого, – пробормотала Офелия, поспешив отойти от кладовки.

План сработал. Толщины книги как раз хватило, чтобы, пусть не без усилий, но закрепить почти все петли на гардине, кроме последней – недоставало одного крючка, возможно оборвался вместе с тесьмой и куда-то закатился.

Намереваясь отыскать пропажу, Офелия спустилась со стула, мимолетно глянув в окно, и в голос ахнула – внутри оранжереи вновь забрезжил слабый свет.

– Я не придумала! – воскликнула она, припадая обеими ладонями к холодному стеклу.

Но чем дольше Офелия вглядывалась в сумрак, тем больше злилась. Этот неуемный огонёк, казалось, над ней насмехался, то разгорался ярче, то внезапно гас, дразня и не давая ни малейшего намёка на свою природу.

– Ну уж нет! На этот раз я выясню, что ты такое! – И, отбросив боязливые сомнения, Офелия вышла из комнаты, вскоре оказываясь на крыльце дома.

Ночной воздух, напоённый сладким ароматом лесной свежести и чуть горьковатым запахом тины, принесённым ветерком с озера, вскружил голову. Стоило Офелии выйти на садовую тропинку, извилистой лентой ведущую к зимнему саду матери, по спине и плечам побежали мурашки. Но, следуя зову любопытства, она всё же продолжила путь, вопреки тревоге, что, как не игнорируй, вновь потекла по венам нефтью.

Лунный свет, играя с листвой, отбрасывал причудливые тени, создавая иллюзию чужого присутствия. Офелия остановилась совсем неподалёку от стеклянного строения, внимательно разглядывая желтоватый отблеск на его кривых прозрачных стенах, только теперь понимая: источник света находился не внутри, а снаружи по другую сторону. Ноги сами понесли к углу оранжереи, и, завернув за него, Офелия увидела долговязую фигуру. Гамлет.

– Ты? – произнесла она еле слышно.

Он обернулся и, ничуть не удивившись, поманил её рукой.

– Подойди, я тебе кое-что покажу.

Офелия хотела было возмутиться, спросить о прошлой ночи, но вдруг услышала жалобный писк, похожий на скрип мела по доске. Звук доносился из травы, куда Гамлет направил луч своего фонарика.

Приблизившись, Офелия заметила маленького птенца, едва оперившегося, с пухом на голове. Его хрупкое тельце испуганно трепетало, крошечный клюв открывался и закрывался, издавая звуки полные боли, а одно крыло безжизненно свисало в сторону.

– Как он тут оказался? – потрясённо молвила она.

– Не знаю, – озадаченно ответил Гамлет.

– Выпал из гнезда? – предположила Офелия.

– Оглянись. Далековато до деревьев. Чудо, что он вообще выжил.

– И что нам теперь делать?

Гамлет исподволь глянул на Офелию, не отрывающую взор от несчастного птенца, которому, впрочем, подмигивала сама судьба в её лице. Доброта и искренняя обеспокоенность за невинную жизнь плескалась в зелёных глазах озёрными волнами – тихими и ласковыми. Что-то защемило в груди хулигана и губы его невольно сложились в улыбку.

– Подержи-ка, – попросил он, вручая Офелии фонарик, а сам достал платок из кармана брюк. – Возьмём коробку. Наполним ватой и травой. В аптечке точно есть шприцы, используем вместо пипетки. Глядишь и выкормим бедолагу, а потом отпустим.

Присев, Гамлет бережно укутал птенца в тонкую ткань, дабы тот, объятый ужасом, не усугубил состояние крыла, затем поднялся и посмотрел на Офелию

– Фонарик суй подмышку, а ладони сложи лодочкой, – скомандовал, но без нажима, он.

– Ты хочешь, чтобы я его взяла? – не на шутку разволновалась она.

– Да. А я найду коробку.

– Но вдруг ему будет больно?..

– Не больнее, чем если мы оставим его здесь. Давай, у тебя очень нежные руки, ты справишься.

Офелия смутилась. Она понимала: эти слова были сказаны не в качестве комплимента, а с целью убедить, что с птенцом ничего не случится. И всё же по груди жидким мёдом растеклось тепло.

– Давай, не трусь, – подбодрил Гамлет, и когда девушка подставила руки, осторожно уложил в них маленькую жизнь.

Птенчик, который ещё секунду назад отчаянно трепыхался, внезапно успокоился. Послышалось тихое щебетание. Офелия с облегчением выдохнула.

– Вот видишь, я говорил, ему понравится. – довольно произнёс Гамлет. – Как назовёшь?

– А разве есть смысл давать ему имя? Раз мы его отпустим как только заживёт крыло?