Вернувшись как-то, он даже не сомневался, что дверь открыта, но каково же было его удивление, когда он подергал ручку и та не поддалась – Кэйко и здесь постаралась. Попав наконец внутрь, он с удивлением спросил ее, зачем надо закрываться, если уходишь совсем ненадолго, но сама Кэйко была поражена не меньше.

Так уж повелось в мире, что женщине безопаснее рядом с мужчиной. Мужчины должны защищать их. А незамужние, одиноко живущие женщины во всех смыслах подвергают себя опасности.

Опасность реальна. Но Кэйко казалось, что защитные стены, которые она всегда строила, рушились именно в тот момент, когда рядом с ней был мужчина, а сама она становилась слабее. Разве мог защитить ее партнер, который даже не подозревал об опасности, которую ощущала она?

«В одиночку я ведь сильнее?»

Так думала Кэйко. Она разбирала пакеты с покупками, глядя на беспечное лицо своего сожителя. «Хотя я и благодарна за то, что в такой холод он вышел и купил для меня мороженое и одэн»^[5], – мысленно добавила она. Предаваясь размышлениям о силе, одновременно проживая все будничные события их совместной жизни, Кэйко чувствовала, что она одна парит где-то в облаках.

Почему же она молчала? Этим вопросом она задавалась, когда видела беззаботное выражение на лице молодого коллеги. Почему она не могла сказать, что криминал все еще существует, что ей неспокойно, даже если она на короткое время остается одна, что ей страшно, и она просто хочет закрыть окно на защелку?

Да, тогда ей было страшно. А вдруг собеседник решит, что Кэйко слишком много о себе возомнила, что чересчур зацикливается на всем этом, что она просто сама по себе неприятная личность? Кэйко была еще очень молода.

Когда она вернулась в гостиную, на глаза ей снова попался стоявший на полу чемодан. «Хватит, наверное», – подумала Кэйко и, даже не проверив, выветрился ли запах, захлопнула чемодан и убрала в шкаф.

Вместо ирисок с кленовым сиропом, которые Кэйко съела в период своего вынужденного затворничества, Кагава получила в качестве сувенира прямоугольный плоский магнит с канадским городским пейзажем. С улыбкой она объявила, что прикрепит его на холодильник. Магнит излучал старомодную изысканность.

– Прости, что так вышло, – добавила Кэйко.

– Нет, что ты, мне в самом деле нравится. Я ведь музеями увлеклась в последнее время, а там всегда в магазинчиках предлагают магниты со знаменитыми полотнами. И формы такой же, как этот. Сколько раз я обращала на них внимание – ну такие красивые, а теперь я их собираю. И на память магниты приятно сохранять.

Кагава принялась перечислять известные картины, магниты с которыми имелись в ее коллекции.

Кэйко, которая впервые за долгое время выехала далеко из дома, все еще нервничая, разглядывала многочисленные растения под высоким потолком.

Поскольку Кэйко вышла из дома заранее, задолго до того времени, в которое они с Кагавой договорились встретиться в этом кафе, она решила заглянуть в расположившийся на той же улочке мультибрендовый магазин, славившийся своей утонченной атмосферой.

– Благодарим, что выбрали нас! – обратился к ней продавец, когда она принялась бродить по залу.

Он продолжал повторять это всякий раз, как Кэйко проходила мимо. Она ведь только зашла и еще даже ничего не купила. Кэйко начало мутить, и, потеряв всякий интерес к выставленной в зале одежде и прочим товарам, она присела на скамейку у входа, где и провела оставшееся до встречи время.

Ей становилось не по себе от одной только мысли об этом. Только что вернувшись из-за рубежа, Кэйко со всей остротой ощутила, насколько образ жизни и манера общения там отличаются от местных. Это чувство искажения реальности, каждый раз возникавшее в подобных местах, вызывало у нее головокружение.

Почему же все так по-разному?

Почему все так неестественно?

Кэйко искренне хотелось понять причину этого.

Привыкнув к тому, что покупатель и продавец находятся на равных, а их общение – не больше, чем продолжение повседневного диалога, она уже не могла воспринимать излишнюю услужливость, подразумевающую, что по статусу клиент выше обслуживающего персонала, иначе как напряжение для обеих сторон. Казалось, во всем этом не хватает чего-то важного, искреннего.

Да, эту тягость она заметила уже с самого начала, когда прилетела.

В выражении лица молодого сотрудника, который проверил у нее билет на автобусной остановке, когда она вышла из здания аэропорта, и велел встать в очередь. В том, как пассажиры и сотрудник старались не смотреть друг на друга, не вступать в контакт, будто по обоюдному молчаливому согласию решив, что так будет спокойнее. Отчетливо осознав эти будничные различия в манере общения, Кэйко на мгновение ощутила, как ее сердце рвется на части. Не успев открыться миру, оно снова захлопнулось. Здесь это обычная вещь – об этом тоже нельзя было забывать.

Когда Кэйко вновь оказалась на улочках, где толпилась молодежь, внутри нее ожило то самое странное чувство по отношению к девушкам. Городок полнился беспокойством, его семена прорастали в смехе и разговорах вокруг.

Даже в кафе Кэйко то и дело невольно поглядывала на молодых японок. Идеально подкрученные челки, точно в рекламе шампуня – только нимба над головой не хватает. Изящные кисти, сжимающие чашки. Ногти, выкрашенные в нежные цвета. Ровные небольшие белые зубы – их становится видно, когда девушки смеются.

– Недавно Унами – да, она поступила к нам уже после тебя, – так вот, Унами сказала, что у нее совсем нет сбережений, я уже и забыла, к чему она это. А тут Ёсида возьми и спроси, мол, и куда же ты все растратила, хотя его никто и не спрашивал. У меня, говорит, десять миллионов накоплено – просто влез в разговор, и все. Наверное, не только с зарплаты, но и с остальных выплат. И если бы он еще серьезно во все это верил… Куда уж тут растратила! Она и не получает-то столько, чтобы хоть что-то откладывать. – Кагава нахмурилась, лицо ее было недовольным.

– Для него это в порядке вещей, – ответила Кэйко. Она по инерции втянула напиток через трубочку, на секунду вдруг перестав понимать, что именно пьет. Сладковатая жидкость лилась в горло. Точно, это же чай со льдом.

– В порядке вещей, значит. Всего-то. «Дядюшки» вроде Ёсиды вечно копошатся, кичатся непонятно чем. Как же их много вокруг – всякий раз думаю об этом, когда иду на работу, в это адское местечко. Целый океан «дядюшек». – Переведя дух, Кагава взглянула в глаза Кэйко. – Я, конечно, понимаю, что все это было ужасно, и тем не менее искренне рада за тебя, Кэйко. Тебе удалось сбежать из этого ада.

– Рановато стемнело, – заметила Кагава, торопливо шагая в сторону станции. – И ветер холодный стал.

Кэйко, все еще не до конца осознававшая реальность происходящего, не отставала от Кагавы, но мыслями была где-то далеко.

На пути их показался мужчина в костюме, и Кэйко отступила назад, за Кагаву, чтобы уступить ему дорогу. Теперь она видела перед собой нервно подергивающиеся узкие плечи подруги.

Когда мужчина прошел мимо, Кэйко снова поравнялась с Кагавой.

– Слушай, а ты все еще носишь с собой тот розовый электрошокер?

– Всегда, – как ни в чем не бывало ответила та, даже не повернувшись.

Чем ближе они подходили к станции, тем больше становилось людей. Голоса прохожих и уличных музыкантов смешивались, так что вокруг стоял гул.

Внутри тоже было так шумно, что казалось, дрожит земля. Громкие звуки доносились с большого экрана, установленного на высоте третьего этажа здания. Кэйко невольно задрала голову вверх, чтобы посмотреть.

На экране были девушки, на первый взгляд – участницы очередной поп-группы. Кажется, показывали еженедельный хит-парад: в левом верхнем углу экрана, транслировавшего музыкальный клип, где девушки активно пели и танцевали, значилась маленькая табличка с надписью «первое место», а сбоку – названия коллектива и композиции. Кэйко они ни о чем не говорили. Когда она уже собиралась отвести взгляд и последовать за не сбавлявшей темпа Кагавой, на экране вдруг появилось еще одно девичье лицо.

Девушка уставилась на Кэйко холодным пронзительным взглядом. Она смотрела ей прямо в глаза, будто пригвождая к месту. Никакого кокетства – для нее это просто не тот уровень. Девушка словно бросала вызов всему остальному миру. Блестящие черные, коротко стриженные волосы обрамляли бледное лицо, концы волос торчат точно шипы, что прячутся у нее глубоко в груди.

Замерев, Кэйко завороженно смотрела в экран.

И она тоже айдол?

– Что случилось?

Кагава, заметив, что подруга отстала, вернулась и теперь стояла рядом с Кэйко, с подозрительным выражением на лице оглядывая ее.

Кэйко почти инстинктивно схватила Кагаву за худую руку и заговорила. Голос ее был тихим, точно у человека, что разговаривает во сне, но при этом в нем звучала решимость:

– Кагава, кто эта девушка?

* * *

Кэйко, конечно, начала искать работу по объявлениям в интернете, но жара становилась все сильнее, так что все закончилось просмотром музыкальных клипов и других видео в сети.

С тех пор, как Кэйко увидела ХХ на уличном экране, каждый раз, входя в интернет, она не могла удержаться, чтобы не посмотреть, как та поет и танцует, или не поискать о ней информацию.

ХХ – солистка новой поп-группы, дебютировавшей всего два года назад. Ей нет еще и двадцати. Группа, в которой поет ХХ, выпускает один хит за другим, и популярность их сейчас просто невероятна.

Кэйко не смотрела телевизор и относилась к поп-культуре весьма прохладно – такая история успеха вызывала у нее легкие сомнения: вот ты никто, а вот спустя два года тебя знает каждый. Но почитав в интернете и соцсетях бесконечный поток дифирамбов и критики в адрес ХХ и других участниц группы, она внутренне согласилась, что подобное и правда возможно. Но еще больше ее удивила заносчивость девушек – они будто упивались собственным успехом. Без сомнения, они были совсем не похожи на айдолов прежних лет.

Это и привлекало Кэйко больше всего. Участницы группы никогда не улыбались во время выступления. Не только ХХ, но и остальные девушки пели и танцевали, сверля публику злобными взглядами, ни тени улыбки на лицах.

Девушки-айдолы, которые не улыбаются.

Одно это заставило Кэйко ощутить неожиданную радость.

Улыбки. Улыбки. Улыбки.

Все требовали от японок улыбаться – и по телевизору, и в обычной жизни.

Прихоть японских мужчин, и они искренне верят, что заслуживают этого. Мужчины высокомерно рассуждают о разных улыбках: вот скромная, а вот нежная, точно распустившийся подсолнух, делают замечания угрюмым девочкам, мол, хмуриться нехорошо, да и вообще всячески поощряют тех открывать рот лишь для того, чтобы натянуть на лицо очередную улыбку. Этого не избежать, даже когда японские девочки становятся женщинами.

Но эти девчонки во главе с ХХ, избавившиеся от необходимости улыбаться, используют свою силу исключительно для того, чтобы продемонстрировать собственные таланты посредством танца и музыки.

Кэйко вспомнила вечер того дня, когда они встретились с Кагавой.

Тот момент, когда она, вернувшись домой, открыла ноутбук и, воткнув соломинку в питьевой йогурт, купленный в круглосуточном магазинчике, вбила в поисковую строку видеохостинга имя, подсказанное Кагавой, и нажала на кнопку воспроизведения первого в списке клипа.

Вступление звучит немного тревожно. ХХ, лежащая на дороге, поднимается и вскидывает к небу руку, сжатую в кулак. Откуда-то сзади подбегают остальные участницы группы, и когда все собрались, каждая принимает воинственную позу. «Готов ли ты быть как все?» – строки у песни вызывающие, девушки одеты в костюмы, напоминающие армейскую форму, они двигаются синхронно, воинственно поют и танцуют.

Ого.

Кэйко, пораженная происходящим на экране, была не в силах оторвать от них взгляд.

Когда клип закончился, она тут же запустила его еще раз.