– Если подойти слишком близко, получишь копье, – сказал Мелтен. – Мы надеялись добраться до стены, а затем пройти вдоль нее к воротам, но теперь, когда эти твари закидывают нас смертью, ничего не выйдет. Остальные пути перекрыты.

К Дэннелу и Гэйбону подошла Алудра.

– Заряды, их я могу установить под драконами, – сказала она им тихо, но громче, чем следовало бы. – Эти заряды уничтожат орудия. Но людей могут сильно поранить.

– Займись этим, – сказал Гэйбон куда тише, чем она. – Страшно подумать, что сделают с людьми троллоки, и нельзя допустить, чтобы драконы оказались в лапах у Тени. Вот почему троллоки ждут. Их командиры надеются, что неожиданной и мощной атакой сумеют сломить нас и завладеть этим оружием.

– Идут! – крикнул солдат, стоявший возле драконов. – О Свет, они приближаются!

Черной слизью забурлили в дальнем конце улицы отродья Тени – зубы, когти, клыки и почти человеческие глаза. Они хлынули из всех переулков, в жажде убивать, предвкушая кровопролитие. Те троллоки, что на стенах, зарычали громче прежнего.

«Мы окружены, – тяжело вздохнув, подумал Талманес. – Прижаты к стене, пойманы в сеть. Мы…»

Прижаты к стене.

– Дэннел! – крикнул Талманес, перекрывая всеобщий гул, и командир, руководивший солдатами у драконов, обернулся. Он стоял рядом со своими людьми, уже зажегшими труты в ожидании приказа дать единственный залп.

Талманес сделал такой глубокий вдох, что легкие загорелись огнем, и продолжил:

– Ты говорил, что всего несколькими выстрелами можно разбить вражеские укрепления.

– Ну конечно, – отозвался Дэннел. – Если бы мы шли на приступ… – И умолк.

«О Свет, как же все устали! – подумал Талманес. – Никому и в голову не пришло…»

– Эй, там, в центре! Расчет Райдена! Кругом! – крикнул Талманес. – Остальным – стоять на месте и вести огонь по троллокам! Живее давайте! Живо, живо!

Дракониры пришли в движение. Райден и его команда под скрип колес развернули свои орудия. Другие драконы дали нестройный залп по улицам, выходившим на площадь. Грохот стоял оглушительный, и беженцы стали с криками зажимать уши. Казалось, наступил конец света. Когда драконьи яйца стали разрываться в гуще неприятельского войска, сотни и тысячи троллоков полегли в лужах крови. Над площадью повис белый дым, исторгнутый орудийными жерлами.

Горожане, толпившиеся ближе к стене и перепуганные представшим их взорам зрелищем, истошно завопили, когда к ним развернули драконов Райдена. Большинство в ужасе попадало на землю, тем самым расчистив пространство перед кишевшей троллоками городской стеной. Драконов Райдена выстроили вогнутой дугой – так же, как линию обороны, только направив стволы орудий не в стороны, а на один и тот же участок стены.

– Дайте треклятый пальник! – крикнул Талманес, вытянув руку.

Кто-то из дракониров вложил ему в ладонь трут, кончик которого ало светился. Талманес оттолкнулся от Мелтена. В этот судьбоносный момент ему хотелось стоять на своих двоих.

Подошел Гэйбон. Талманес почти ничего не слышал, и голос гвардейца показался ему шепотом.

– Эти стены простояли сотни лет. Бедный город. Бедный мой город…

– Он больше не твой. – Глядя на захваченную троллоками стену, Талманес решительно поднял разгоревшийся факел. За спиной у него пылал Кэймлин. – Теперь он принадлежит им.

С этими словами он опустил факел, описав во тьме алую дугу. По этому его сигналу над площадью разнесся рев драконов.

Троллоков – кого целым, кого разорвав на части – разметало во все стороны. Стена под ними разлетелась на куски, словно башенка из детских кубиков, по которой ударили ногой с разбегу. Талманес покачнулся. В глазах у него потемнело, но он успел увидеть, как осыпаются наружу камни. Затем он лишился чувств и упал, и могло показаться, что земля содрогнулась под тяжестью его тела.

Глава 1. На восток летит ветер

Вращается Колесо Времени, эпохи приходят и уходят, оставляя в наследство воспоминания, которые становятся легендой. Легенда тускнеет, превращаясь в миф, и даже миф оказывается давно забыт, когда эпоха, что породила его, приходит вновь. В эпоху, называемую Третьей, в эпоху, которая еще будет, в эпоху, которая давно миновала, над Горами тумана поднялся ветер. Не был ветер началом. Нет ни начала, ни конца оборотам Колеса Времени. Но это было началом.

На восток ветер дул, спускаясь с величественных гор, миновал бесплодные холмы и оказался в месте, известном под названием Западный лес, в прошлом густо поросшем соснами и болотными миртами. Однако не нашел здесь почти ничего, кроме неопрятного густого подлеска – повсюду, но не вокруг редких высоких дубов. Судя по отслоившейся коре и поникшим сучьям, этих великанов поразила какая-то болезнь. В других же местах опавшие сосновые иглы покрывали землю бурым одеялом, а иссохшие голые ветви не давали почек.

На северо-восток повернул ветер. На пути у него похрустывал и потрескивал подлесок. Была ночь, и по лесному перегною, тщетно выискивая добычу или падаль, сновали костлявые лисицы. Ни весеннего пения птиц, ни – что важнее – волчьего воя.

Покинув безмолвный Западный лес, ветер пронесся над Таренским Перевозом – вернее, над тем, что от него осталось. Городок с мощеной улицей и высокими зданиями на фундаментах из краснокамня стоял на границе области, известной под названием Двуречье, и по местным меркам считался очень красивым.

Теперь же черные развалины давно перестали дымить, и от городка почти ничего не осталось. Одичавшие псы рылись в мусоре и в грудах обломков – вдруг найдется какое-нибудь мясо? – и провожали ветер голодными глазами.

Тот свернул на восток и пересек реку, за которой, несмотря на поздний час, по длинному тракту от Байрлона к Беломостью брели разрозненные группы понурых обездоленных созданий с факелами в руках. Некоторые, судя по коже цвета меди, были доманийцами, чьи изношенные одежды рассказывали печальную историю о голодном переходе через горы. Другие же пришли из совсем уж дальних краев: тарабонцы – испуганные глаза над грязной вуалью – и фермеры из северного Гэалдана со своими женами. До всех доходили слухи, что там, в Андоре, есть еда – и еще в Андоре есть надежда.

Сейчас у этих людей не было ни того ни другого.

На восток летел ветер, вдоль реки, что вилась меж оставшихся без урожая ферм, высохших пастбищ и бесплодных фруктовых садов.

Брошенные села. Деревья как обглоданные кости. На этих ветвях нередко собиралось воронье, – бывало, в жухлой траве проскальзывал тощий кролик, а то и дичь покрупнее. И над всей землей довлели вездесущие грозовые тучи, и непросто было разобрать, день сейчас или ночь.

На подлете к великому и славному Кэймлину ветер свернул на север, прочь от объятого яростным красно-оранжевым пламенем города, питавшего ненасытные тучи клубами черного дыма. В ночной тиши в Андор пришла война, и беженцам еще предстояло узнать, что идут они навстречу опасности. Неудивительно. Опасность была повсюду, и ты так или иначе приближался к ней, если не стоял на месте.

Направляясь на север, ветер миновал людей с погасшим взором, сидевших на обочинах поодиночке или небольшими группами. Некоторые так оголодали, что не могли сидеть, и поэтому лежали, глядя в бурлящее грозовое небо. Другие брели дальше, а куда – и сами не знали. На север, на Последнюю битву, что бы это ни значило. В этих двух словах нет надежды, только смерть, но люди чувствовали, что обязаны быть именно там, на месте Последней битвы.

В вечерней мгле ветер добрался до громадного сборища далеко к северу от Кэймлина. За перелесками начиналось широкое поле, но теперь на нем выросли палатки – ни дать ни взять грибы на гниющем бревне. Десятки тысяч вооруженных людей ждали у костров, в пламени которых быстро исчезали росшие в округе деревья.

Ветер пронесся между ними, обдавая клубами дыма солдатские физиономии, на которых, в отличие от лиц беженцев, читалось не отчаяние, а благоговейный страх. Эти люди видели хворую землю, чувствовали гнет нависающих туч и понимали, что мир умирает. Они смотрели, как огонь пожирает дрова, уголек за угольком, и то, что некогда было живым, обращается в прах.

Бойцы одного из отрядов осматривали доспехи, на совесть смазанные маслом, но все равно начавшие ржаветь. Набирали воду айильцы в белых одеждах – бывшие воины, ныне отказавшиеся брать в руки оружие, несмотря на искупленный тох. Кучка перепуганных слуг, уверенных, что завтра грянет война между Белой Башней и Драконом Возрожденным, раскладывали припасы в дрожавших на ветру палатках.

В ночи мужчины и женщины нашептывали слова истины. «Конец близок. Мир обречен. Приходит конец всему сущему. Конец близок».

И тут кто-то громко рассмеялся.

Из большого шатра в центре лагеря лился теплый свет, выплескиваясь из-за поднятого входного клапана и вырываясь из-под парусиновых стенок.

А в этом шатре хохотал, запрокинув голову, Ранд ал’Тор – Дракон Возрожденный.

– И что она сделала? – отсмеявшись, спросил он и налил два кубка красного вина – один себе, другой Перрину, которого этот вопрос вогнал в краску.

«Он заматерел, – подумал Ранд, – но каким-то образом не утратил частицу присущей ему скромности». Настоящее чудо, вроде жемчужины, найденной в брюхе у форели. Перрин был могуч, но эта мощь не сломила его.

– Ну, – ответил кузнец, – ты же знаешь, какова наша Марин. Даже на Кенна смотрит так, будто он мальчишка, нуждающийся в материнской заботе. Когда она увидела меня и Фэйли на полу, будто двух бестолковых подростков… Наверное, она не знала, что делать – то ли смеяться, то ли отправить нас на кухню мыть посуду. Поодиночке, чтобы не наделали глупостей.

Ранд с улыбкой представил эту картину. Перрин – здоровенный, крепкий Перрин – настолько слаб, что едва ходит. Какой нелепый образ! Ранд предположил бы, что друг преувеличивает, но за Перрином такое не водилось. Он всегда говорил только правду. Как странно, он изменился так, что не узнать, но нутро осталось прежним. Удивительное дело.

– Как бы то ни было, – продолжил Перрин, отхлебнув вина, – Фэйли помогла мне встать, усадила на коня, и мы с важным видом стали гарцевать туда-сюда. Я, считай, пальцем о палец не ударил. Сражались другие, а я и чашку бы не смог ко рту поднести. – Он умолк. Взгляд золотистых глаз устремился куда-то вдаль. – На твоем месте я бы гордился ими, Ранд. Без Даннила, без твоего отца и отца Мэта, безо всех этих людей я не сделал бы и половины – нет, даже десятой части – того, что сделано.

– Верю, – сказал Ранд, рассматривая вино. Льюс Тэрин знал толк в этом напитке, и Ранд – вернее, тот закоулок его сознания, где хранилась память человека, которым он когда-то был, – остался недоволен этим винтажом. В нынешнем мире мало какое вино могло сравниться с лучшими образцами Эпохи легенд – по крайней мере, ни одно из тех, что ему доводилось пробовать.

Он сделал глоточек и отставил кубок. В глубине шатра, в той части, что была отделена занавеской, по-прежнему дремала Мин, но после увиденного во снах Ранд пробудился – и теперь был рад, что Перрин помогает ему отвлечься от мыслей о Тел’аран’риоде.

«Майрин…» Нет. Нельзя чтобы эта женщина отвлекала его. В этом, пожалуй, весь смысл его видения.

– Пойдем прогуляемся, – сказал Ранд. – Надо проверить кое-что перед завтрашним днем.

Оба вышли в ночь и в сопровождении нескольких Дев, державшихся немного позади, отправились к Себбану Балверу, чьи услуги Перрин предоставил Ранду. Балвера подобный поворот событий вполне устраивал, поскольку ему было свойственно тяготеть к наиболее влиятельным персонам.

– Послушай, Ранд, – начал Перрин, не снимавший руки с Мах’аллейнира, – я же обо всем рассказал. И об осаде Двуречья, и о сражении. Зачем спрашивать снова?

– Раньше меня интересовали события, Перрин. И я спрашивал о том, что было, но не о людях, с которыми это случилось. – Он взглянул на Перрина и сотворил светящуюся сферу, чтобы та озаряла дорогу. – Мне надо запомнить людей, Перрин. В прошлом я зачастую не обращал на них внимания, а так нельзя.