«Я сама передала его в руки Сюрот, – подумала Лильвин. – То была цена моей жизни, единственный способ спастись».

– Ну? – сверлила шончанку взглядом Найнив. – Не отмалчивайся, Эгинин!

– Теперь меня зовут иначе. – Лильвин упала на колени. – У меня отняли все, включая мою честь! Видишь? Позволь расплатиться! Отныне я принадлежу тебе!

– В отличие от вас, шончан, – фыркнула Найнив, – мы не держим людей в качестве домашних животных.

Лильвин не изменила позы. Байл положил руку ей на плечо, но не пытался поднять ее с колен. Без малого цивилизованный, теперь он прекрасно понимал, почему Лильвин ведет себя именно так, а не иначе.

– Встань! – резким тоном приказала Найнив. – О Свет, Эгинин! Помнится, ты была такой сильной, что могла разжевать камни и выплюнуть песок!

– И эта сила вынуждает меня подчиниться, – опустив взор, промолвила Лильвин. Неужели Найнив не понимает, насколько это трудно? Куда проще распороть себе горло, вот только у Лильвин больше нет чести и она не вправе требовать столь легкой смерти.

– Встань!

Лильвин послушалась.

– Пойдем. – Найнив схватила лежавший на койке плащ и накинула его на плечи. – Отведу тебя к Амерлин. Быть может, она знает, что с тобой делать.

С этими словами она целеустремленно вышла в ночь, и Лильвин последовала за ней. Решение уже принято. Остался лишь один осмысленный путь, единственный способ сохранить жалкий осколок чести и, быть может, помочь своему народу избавиться от лжи, в которой он существовал с незапамятных времен.

Отныне Лильвин Бескорабельная принадлежит Белой Башне. Что бы ей ни приказали, как бы с ней ни поступили, этот факт останется непреложным. Она – собственность Айз Седай. Лильвин станет да’ковале этой Амерлин и ринется в грядущий шторм, подобно кораблю, чьи паруса истрепал ветер.

Быть может, остаток чести поможет ей завоевать доверие этой женщины.

– Таким способом в Пограничных землях издавна облегчают боль, – пояснил Мелтен, разбинтовывая рану Талманеса. – Волдырник замедляет распространение порчи, вызванной окаянным клинком.

Этот жилистый парень с буйной шевелюрой носил скромный плащ и такую же рубаху, чем походил на андорского дровосека, но говорил как порубежник, а в сумке таскал разноцветные шарики, которыми иной раз жонглировал, чтобы потешить ребят из Отряда Красной руки. В прошлой жизни он, наверное, был менестрелем.

Непростой человек. Такого не ожидаешь встретить в Отряде. Хотя кто из «красноруких» простой?

– Понятия не имею, как он ослабляет действие отравы, – продолжал Мелтен, – но как-то приглушает. Имейте в виду, яд не природного происхождения, так что высосать его из раны не получится.

Талманес надавил на бок ладонью. Жжется так, будто под кожей ползает шипастая лоза и при каждом движении впивается в плоть. Он прямо-таки чувствовал, как яд распространяется по телу. О Свет, как же больно!

Неподалеку солдаты Отряда пробивались к дворцу. В город вошли через южные ворота, а удерживать западные оставили наемников под началом Сандипа.

Если в Кэймлине и остался очаг сопротивления, то во дворце, но, к несчастью, по городским кварталам, что отделяли от него воинов Талманеса, блуждали троллочьи кулаки. Раз за разом натыкаясь на своры этих монстров, «краснорукие» вынуждены были вступать в кровопролитные стычки.

К тому же узнать, действительно ли там, на холме, есть способные сражаться бойцы, было невозможно – для этого требовалось прорваться к дворцу, рискуя попасть в окружение, если один из блуждающих троллочьих кулаков зайдет с тыла. Но деваться некуда: Талманес обязан выяснить, что осталось от обороны дворца – если от нее вообще что-нибудь осталось. А уже оттуда он двинется дальше в город и доберется до драконов.

Повсюду пахло дымом и кровью. Выдалась недолгая передышка, и убитых троллоков оттащили к правой обочине, чтобы очистить проход.

В этой части Кэймлина тоже встречались беженцы – хотя уже не река, но ручеек, который сочился из темноты навстречу Талманесу и его людям, частично занявшим главный проезд ко дворцу. Эти беженцы не требовали защитить их лавки или спасти жилища; они лишь рыдали от счастья при встрече с вооруженными людьми. Мадвин направлял их к свободе по прорубленному бойцами Отряда безопасному коридору.

Талманес посмотрел наверх, на холм, на вершине которого едва виднелся в ночи дворец. Пожары, охватившие почти весь город, не тронули его белых стен, и они вздымались из клубов дыма, будто призраки. Огня нет. Следовательно, дворец защищают – верно? Разве он не стал бы первой целью ворвавшихся в Кэймлин троллоков?

Чуть раньше Талманес отправил вперед разведчиков, чтобы дать своим людям – да и самому себе – хоть какой-то роздых.

Мелтен закончил накладывать припарку и туго затянул бинты.

– Спасибо, Мелтен, – кивнул Талманес. – Такое чувство, что уже помогает. Ты сказал, что это помогает унять боль. А какой еще есть способ?

Мелтен отстегнул от ремня металлическую фляжку и протянул ее Талманесу:

– Шайнарский бренди, очень крепкий.

– Выпивать в бою? Вряд ли это хорошая мысль, приятель.

– Берите, – мягко сказал Мелтен. – Хлебните от души, милорд. Иначе не пройдет и часа, как вы не сможете встать.

Талманес помедлил, потом взял фляжку и сделал долгий глоток. Бренди обжигал едва ли не сильнее, чем рана от клинка мурддраала. Талманес прокашлялся и сунул фляжку за пазуху.

– По-моему, Мелтен, ты перепутал бутылки, а эту жидкость сцедил из дубильного чана.

– А еще говорят, что лорд Талманес лишен чувства юмора, – хмыкнул Мелтен.

– Напрочь, – подтвердил Талманес. – Лучше ты со своим мечом держись поближе.

Мелтен с торжественным видом кивнул и прошептал:

– Страхоборец…

– В смысле?

– Это порубежный титул. Вы сразили Исчезающего, и теперь вы страхоборец.

– В нем уже торчало штук семнадцать арбалетных болтов.

– Какая разница, страхоборец? – Мелтен положил крепкую руку ему на плечо. – Когда боль станет невыносимой, сожмите кулаки, поднимите руки, и я все сделаю.

Талманес встал и непроизвольно охнул. Оба понимали, что к чему. Те немногие порубежники, кто служил в Отряде, сходились во мнении, что раны, нанесенные такан’дарским клинком, ведут себя непредсказуемо. Некоторые быстро нагнаиваются, от других человеку становится дурно, а если они чернеют, как у Талманеса… Такое хуже всего. Спасти его могли только Айз Седай, да и то лишь в ближайшие несколько часов.

– Знаешь, – пробурчал Талманес, – хорошо, что у меня нет чувства юмора. Иначе я подумал бы, что Узор играет со мной какую-то шутку. Дэннел! Тащи сюда карту, если есть!

«О Свет, как же не хватает Ванина…»

– Милорд! – Из потемок выскочил Дэннел, капитан одного из орудийных расчетов Отряда, с факелом в руке и с наспех нарисованной картой. – По-моему, я нашел короткий путь к тому месту, где Алудра хранит драконов.

– Первым делом пробиваемся к дворцу, – отрезал Талманес.

– Милорд… – Пухлогубый Дэннел понизил голос и принялся оправлять форму, будто она сидела как-то не так. – Если Тень завладеет этими драконами…

– Я прекрасно знаю, Дэннел, насколько это опасно. Большое спасибо. Допустим, мы дошли до склада с драконами – и как быстро ты сможешь их увезти? Не хотелось бы рассредоточиться и выбиться из сил, а Кэймлин горит быстрее, чем надушенное письмо, адресованное любовнице благородного лорда. Я намерен забрать орудия и поскорее покинуть город.

– Парой выстрелов я могу сровнять вражеские укрепления с землей, милорд, но драконы – штуки очень неповоротливые. Хорошо, что они привязаны к повозкам, но все равно мы не сможем двигаться быстрее… скажем, быстрее обоза. К тому же потребуется время, чтобы подготовить их к залпу.

– В таком случае идем во дворец, – сказал Талманес.

– Но…

– А во дворце, – непреклонно продолжил он, – если посчастливится, мы найдем женщин, умеющих направлять Силу, и те откроют нам переходные врата прямиком на склад Алудры. Кроме того, если дворцовая гвардия еще сражается, то мы хотя бы будем знать, что друзья прикрывают нам спину. Мы непременно заберем драконов, но сделаем это по-умному.

Талманес заметил, что с холма бегом спускаются Ладвин и Мар. Последний сразу же устремился к Талманесу:

– Там троллоки. Числом не меньше сотни, засели на улице.

– Всем построиться! – крикнул Талманес. – Пробиваемся во дворец!

В палатке-парильне стало совсем тихо.

Авиенда предполагала, что ее рассказ встретят скептически, что непременно последуют вопросы, но не ожидала такой болезненной тишины.

Хотя она понимала, почему все молчат. После своих видений о том, как Айил в будущем постепенно утрачивают джи’и’тох, она чувствовала то же самое. Она видела бесчестье, упадок и гибель своего народа. Теперь же, по крайней мере, ей было с кем разделить это бремя.

Тихо шипели в котле раскаленные камни. Пора бы плеснуть на них воды, но всем шестерым в палатке было не до этого. Остальные пятеро – Хранительницы Мудрости, обнаженные, как и Авиенда, поскольку именно так принято париться. Сорилея, Эмис, Бэйр, Мелэйн и Кимер из клана Томанелле Айил. Все смотрели в пустоту, на время оставшись каждая наедине со своими мыслями.

Одна за другой они распрямляли спину, садились ровнее, будто принимая на плечи новый груз, и это утешало Авиенду. Пусть она и не ждала, что эти пятеро сломаются под гнетом новостей, приятно было видеть, что они не отворачиваются от опасности, но смотрят ей в лицо.

– Затмевающий Зрение уже в шаге от мира, – сказала Мелэйн. – Узор каким-то образом покоробился. В снах мы по-прежнему видим многое из того, что будет или чего не будет, но вероятностей слишком много, и для нас они неразличимы. Ходящим по снам неясна судьба нашего народа. Как и судьба Кар’а’карна после того, как он в Последний день плюнет в глаза Затмевающему Зрение. Нам неведома правда, стоящая за видением Авиенды.

– Мы должны это проверить. – Сорилея обвела остальных твердым как камень взглядом. – Обязаны все узнать. Это единичный случай или отныне такое видение является каждой женщине взамен предыдущего?

– Эленар из клана Дэрайн, – сказала Эмис. – Ее обучение почти закончено. Она будет следующей, кто отправится в Руидин. Можно попросить Хейд и Шанни, чтобы те приободрили ее.

Авиенда едва не поежилась. Она прекрасно знала, как умеют «приободрять» Хранительницы Мудрости.

– Да, так было бы неплохо, – подалась вперед Бэйр. – А что бывает, когда проходишь через стеклянные колонны во второй раз? Быть может, отсюда и запрет на возвращение?

Никто не посмотрел на Авиенду, но девушка чувствовала, что ее не упускают из вида. Ее поступок и впрямь был запретным. Кстати говоря, рассказывать о произошедшем в Руидине тоже не разрешалось.

Опасаться наказания не стоило. Руидин не убил ее; все переживания были обусловлены вращением Колеса. Бэйр продолжала смотреть куда-то вдаль. По щекам и груди Авиенды струился пот.

«Я вовсе не скучаю по ваннам», – твердила себе она. Ведь она не изнеженная мокроземка. Однако по эту сторону гор в палатке-парильне не было такой уж необходимости. Ночами здесь не промерзаешь до костей, так что жар был не расслабляющим, а гнетущим, и если воды предостаточно для нормальной ванны…

Нет. Она решительно сжала челюсти, потом спросила:

– Можно высказаться?

– Не глупи, девочка, – заметила Мелэйн, которая, судя по размеру живота, была на сносях. – Теперь ты одна из нас. Незачем спрашивать разрешения.

Девочка? Не скоро они привыкнут воспринимать ее как ровню. Что ж, хотя бы пытаются. Никто не велел ей заварить чай или плеснуть воды на камни. В отсутствие учениц или гай’шайн эти обязанности они выполняли по очереди.

– Меня беспокоит не то, повторяются видения или нет, – призналась Авиенда, – а их содержание. Это действительно произойдет? Можем ли мы этому помешать?