Вера остановилась в одной из так называемых «комнат служанок» на последнем этаже здания с мансардой, в которой потолок опускался к самому полу. Здесь хватило места лишь для небольшой кровати и туалетного столика, но Веру это полностью устраивало, несмотря на то, что, возможно, ей придется здесь задержаться. Расположившись, женщина вышла на улицу, где улыбчивый гид тут же всучил ей проспектики с предложением посетить Эйфелеву башню и Лувр.

Вера равнодушно взглянула на фотокарточки достопримечательностей и выбросила в ближайшую урну. Она привыкла не обращать внимания на чувственные удовольствия. Да и какой смысл во всех этих чудесах света, если их скоро не станет?

Вокруг сновали газетчики, на открытых верандах летних кафе держались за ручку влюбленные. В окне дома напротив прямо на подоконнике, заставленном цветами, заливался патефон. Вера уловила слова, которые на французском красиво выводила чуть хрипловатым голосом певица:

Нет! Ни о чем не сожалею,
Ни о хорошем, ни о плохом.
Мне все безразлично!

С тихой цветущей улицы Вера свернула на большой проспект, но слова песни и здесь долетали до нее. Казалось, они разливались в жарком летнем дне, заполняя собой все пространство.

Нет! Ни о чем не сожалею,
Все оплачено, уничтожено и забыто…

Вера вышла на набережную де Берси – но не с целью насладиться видами Сены. Просто это был кратчайший путь к ее цели.

Все, что было со мной,
Пусть в огне сгорит!^[2]

Музыка давно стихла, но эти слова уже не покидали разум Веры.

* * *

2006 год, 21 сентября

Петрозаводск

Среди моросящей пелены влаги на поляне у леса неясно прорисовывался силуэт «Ленд-Крузера». Анна подъехала ближе и остановила «Ларгус». Если до этого она упрекала за выбор кафе Свету, то Резнов вообще не стал заморачиваться и назначил встречу просто в лесу. Что ж, это было вполне в его стиле, если такое слово вообще было применимо к пятидесятилетнему суровому поисковику с мутным прошлым.

Резнов курил, оперевшись о «Ленд-Крузер», и приветственно махнул ей рукой, впрочем, без особой радости. Анна вышла из машины, ежась от осенней прохлады.

– Смотрю, сменила машину?

– Мне по лесам больше ездить не надо. А «Ларгус» просторный, для работы удобно.

– Неужто продала верного «Пинина»?

– Не смогла, – призналась Анна. – Поменялась с бывшим мужем.

Резнов понимающе кивнул. Для них – поисковиков, любящих грязь и непролазные тропы, – машина была больше чем средство передвижения. Она была верным товарищем, способным вывезти из беды, настоящим другом. И судя по взгляду Резнова, он догадывался, чего стоило Смолиной расстаться с верным «Пинином». Но оставить его она не могла – слишком сильны были воспоминания о прошлом.

Анна украдкой рассматривала Резнова. Он практически в любую погоду одевался в одно и то же – камуфляжные штаны и куртка, резиновые сапоги (берцы он не признавал), на голове видавшая виды бейсболка. Что и говорить – Резнов всегда был странным типом и за эти годы особо не изменился, разве что слегка осунулся. На вид лет сорок, в плотном теле чувствуется сила. Вечная щетина и пристальный, проникающий вглубь взгляд матерого волка. Резнов был не особо многословен, больше помалкивал и слушал, и от этого становилось не по себе – словно он собирал досье на каждого, с кем довелось встретиться. Если он открывал рот, то только для того, чтобы вставить в него очередную сигарету или сказать что-то по делу. Впрочем, в лесу это было только на руку – он был отличным напарником. Анне доводилось пару раз работать с Резновым, и поисковиком он был отменным.

– Я уж думал, ты забыла старых друзей! С чем пожаловала? – Резнов взглянул на нее своим проницательным взглядом, и Анна была уверена – он отлично понимает, зачем она приехала. Но не в его духе было вывалить все сразу – для начала она пройдет экзамен на профпригодность.

– Что ты знаешь о деле Лисинцевой?

Резнов затянулся, прикрывая ладонью огонек сигареты от мороси.

– А тебе зачем? – прищурившись, спросил поисковик.

– Не терплю, когда убивают детей.

– Ты вообще в курсе, что их убивают по всему миру? Торгуют ими, продают в рабство, насилуют?

– В курсе, – сквозь зубы процедила Анна.

– И что? Всех накажешь?

– Хотелось бы всех.

– Может, проще уничтожить весь мир разом? – подхватил Резнов.

Анна мрачно смотрела на поисковика. Может, и проще. Мир, в котором в овраге можно найти завернутое в полиэтилен мертвое тело младенца, не должен существовать.

– Если бы была такая возможность – я бы это сделала, – без тени улыбки произнесла Анна.

Резнов усмехнулся, но потом вновь посерьезнел.

– Это все не для тебя.

– Что – это? – резко спросила Анна.

– Трупы младенцев. Обгоревшие тела с выбитыми зубами. Женщина не должна по ночному лесу лазить, понимаешь? Ты дома должна сидеть, детей воспитывать.

– Ты вообще в курсе, что сейчас двадцать первый век и женщина уже ничего никому не должна?

– А, феминизм! Слышал. Знаешь, кто его придумал? Думаешь, женщины? Как бы не так. Феминизм создали мужчины, которые нами управляют, чтобы женщины начали работать и платить налоги.

Резнов с легкой усмешкой смотрел на нее, ожидая реакции. Анна посмотрела ему в глаза.

– Мне без разницы, кто что создал. Важно – кто разрушил. Ты хоть представляешь себе, что такое создать жизнь? Это долгий процесс, который доступен не всем. А разрушить эту жизнь можно одним движением руки.

– Я же говорю – феминизм. Женщина – созидатель, мужчина – разрушитель, – вновь усмехнулся Резнов.

– Так что ты думаешь об этом деле?

– Ты не ответила.

– Ты о чем?

– Зачем тебе это?

– Я хочу понять.

– Понять что?

Анна опустила глаза, но когда подняла их – Резнов увидел в них сталь.

– Знаешь, меня не интересует ни борьба полов, ни политика, ни модные течения. Мне не интересно ходить в театры и рестораны, ездить на море, чтобы потом хвастаться на работе фотками загорелой жопы. Мне вообще на все это плевать, – жестко сказала Смолина. – Все, что я сейчас хочу, – узнать, какой изверг убил годовалую девочку и сжег ее мать.

Резнов задумчиво посмотрел на серое небо. Оттуда все так же летела мелкая водяная пыль, оседая на его бейсболке. Обрывки облаков грязного цвета проносились над их головами с немыслимой скоростью, словно стремясь как можно скорее покинуть это мрачное место. Потом он посмотрел на Анну и кивнул, словно принял какое-то решение.

– Спрашивай.

– Почему милиция спускает дело на тормозах?

– Ты бы о таком потише кричала.

– Белочек боишься?

– У них тоже уши есть.

– Так почему?

– Нам не дано все знать, Смолина. Но если что-то происходит, значит, оно кому-то нужно.

– А кто знает?

Вместо ответа Резнов положил руку себе на грудь и замер. Затем он как-то скукожился и вдруг зашелся в приступе яростного кашля. Его согнуло пополам, и поисковик ухватился за капот машины.

– Чертовы рудники, – откашлявшись, попытался отшутиться Резнов, но Анна видела – это была не просто простуда.

– Тебе бы курить бросить!

– Да легче застрелиться! – сплюнул поисковик.

Резнов выпрямился, бросил окурок на землю и вмял сапогом в грязь.

– Значит, хочешь все знать?

– Не все. Только то, что произошло тогда, три года назад. Что за зверь способен на такое. И зачем.

– Добро, – кивнул Резнов, что-то для себя решив. – Я помогу. Но ты должна кое-что знать, прежде чем возьмешься за это дело.

– Говори.

– Ты упомянула, что человек не способен на такое, верно? Что это не человек, а зверь. На самом деле ты даже не подозреваешь, на что способны люди. Хочешь найти убийцу – добро, я помогу. Но знай: коли уж решила иметь дело со зверями, будь готова стать одной из них.

Резнов пронзительно и безжалостно взглянул в глаза Анне. Казалось, его взгляд, словно рентген, проникал так глубоко, как не могла проникнуть ни психолог Света, ни сама Анна. Смолина поежилась под его ледяным взглядом и кивнула, не найдя слов.

– Как там было? – Резнов закатил глаза, вспоминая. – Если долго глядеть в бездну, бездна скоро начнет глядеть в тебя. Имей в виду.

* * *

Несмотря на то что был только конец сентября, Анна решила украсить квартиру к Новому году заранее. В этом сером, промозглом мире так хотелось чего-то доброго и светлого, ярких оттенков и – пусть немного, пусть преждевременно, – но ощущения праздника. К тому же – так думала Анна – раз это радует ее, может, это немного поднимет настроение и вечно мрачной Лене? Будет здорово сделать ей сюрприз к возвращению из школы!

Поэтому, как только у нее на работе выдался выходной, она достала с пыльных антресолей холщовый мешок.

Делать все равно больше было нечего. Резнов пробивал Лисинцеву по своим каналам, пытаясь найти след ее тайного гостя. Что это были за «каналы» – Смолина не знала, могла только догадываться по туманной фразе самого Резнова.

– Те, кто в девяностые выжил, по ментовке да госаппарату разбрелись. Так что, как говорится, у нас везде свои люди, – подмигнул ей тогда Резнов.

Что ж, оставалось ждать. Но помимо ожидания у Анны была еще работа и домашние дела.

Осенью, в преддверии «черной пятницы», типографию заваливали заказами. Анна никогда не понимала этого идиотского ажиотажа. Купить побольше чего-то подешевле, чтобы потом повесить в шкаф и больше никогда не надевать. Зачем? Хотя, наверное, люди таким образом тоже устраивали себе короткий миг радости, как она третьим стаканчиком латте за день или вот этим преждевременным украшением квартиры.

Она впервые позволила себе так сделать. Два года назад на ее робкое «Может, нарядим елку пораньше?..» Смолину высмеял Андрей, и с тех пор она боялась даже упомянуть об этом. А до Андрея это и в голову не приходило. В ее семье не было заведено лишний раз праздновать. Отец всегда был против.

При воспоминаниях об отце почему-то стало мерзко на душе. Мир за окном потемнел и лишился остатка красок.

Анна поняла, что если срочно что-то не сделает – то окунется в такие мрачные омуты, к которым этой осенью она была категорически не готова. Даже Света говорила: психоанализом лучше заниматься в более-менее наполненном состоянии, ибо любые перемены требуют энергии. А откуда ей взяться сырой, холодной осенью, которая, словно дементоры, высасывала всю жизнь из мира?

Что делать тем, кто уже находится в глубочайшей яме, Анна не спрашивала, а Света не говорила.

Чтобы хоть как-то подбодрить себя, Анна отправилась на кухню и заварила крепкий кофе со сливками. Такой латте, как делали в ее любимой кофейне, она пока варить не научилась, но все же это было хоть какое-то топливо для стремительно угасающих углей настроения.

Немного придя в себя, Анна вернулась в комнату, но только она начала развязывать тугую завязку мешка, как в замочной скважине повернулся ключ. Смолина аж подскочила. Внезапно ей захотелось срочно затолкать мешок на законные антресоли, чтобы никто не увидел ее робкую попытку разогнать осенний сумрак этими неуместными блестяшками. Ей вдруг стало неловко от этой жалкой имитации праздника жизни.

В прихожей послышались шаги Лены. Анна замерла.

– Что ты делаешь? – всклокоченная от осенних ветров голова Лены (опять шапку не надела! – с раздражением подумала Смолина) показалась в дверном проеме.

– Да вот… – неуверенно повела рукой в сторону мешка Анна. – Подумала… может, ты хочешь – украсим квартиру? Как будто уже Новый год…

Лена молча смотрела на Анну. Смолиной внезапно захотелось, чтобы время вернулось назад. Какая же это была неловкая попытка! Нужно срочно сказать что-то другое – что она просто убиралась, что задела мешок и он свалился сверху, что на антресолях надо протереть пыль…

– Хотя, наверное, это не ко времени… – словно оправдываясь, выдавила Анна. – Я сейчас уберу его обратно.

– Не надо!

Анна уже приготовилась водрузить мешок на антресоли. Лена покраснела.