– Нет, не нужно, – поворачивает голову в мою сторону и смотрит в упор. – Мне не плохо, мне страшно. Эмоции соответствуют ситуации, – кивает на иллюминатор.

Не знаю, как так выходит, но отчаянье в его голосе меня отрезвляет. Седативное действие препаратов прекращается. Страшно не становится, но появляется какое-то осознание. Неужели я такая бесчувственная? Быть такого не может. Я ведь тоже люблю. Папу, Диму, мелкого очень. И Данияра.

Прикрываю глаза и вспоминаю своё детство. Нет, это не жизнь перед глазами летит. Это я целенаправленно перебираю самые приятные из воспоминаний. В то время атмосферу любви и заботы можно было руками потрогать. Мне за день раз двести говорили, как меня любят. Два человека двести раз – это немало?

После смерти мамы любви меньше не стало, она слегка видоизменилась, наполовину. Первые годы я себя ругала за моменты большой радости: её нет, а мне хорошо. Казалось неправильным испытывать счастье. Детский мозг так воспринимал. Когда папа узнал, очень расстроился, но к психологу меня не повёл. Тогда уже это было модным в определённых кругах.

Мы вдвоём полетели с ним в отпуск. На родину мамы – в Якутию. Ему хватило двух недель на то, чтоб мне всё объяснить. С тех пор схожих чувств не возникало. А вот сейчас появилось. Папа не переживёт, если ещё и меня потеряет. Нет, точно нет. Поэтому пока поживём.

Прокручиваю в памяти наш последний совместный отпуск в Альпах. Хочется повторить, однозначно. Можно будет сделать снежного ангела, тогда постеснялась, большая ведь тётя. Сейчас понимаю, что зря. Плюс одно приятное воспоминание было бы.

– Девушка, можно вас за руку взять? – обращается ко мне сосед.

Киваю.

– Берите, если хотите.

Он тут же хватает. Ладонь слегка влажная, на ощупь приятная. Сжимает так крепко, что я шумно выдыхаю.

Он понимает намёк и тут же ослабляет хватку.

– Простите, – произносит смущённо.

Снова киваю.

Пытаюсь воспроизвести в памяти картинку заснеженных горных вершин, свежий воздух почувствовать.

– Вы тут самая спокойная. Я всех обсмотрел, только вы улыбаетесь.

– В жизни я не часто это делаю. Сейчас подходящий момент, – говорю тихо, голос звенит.

– Вас, видимо, любят, – произносит, слегка наклонившись ко мне.

Не сразу улавливаю смысловую нагрузку.

– Вы сейчас выглядите счастливой. Даже сейчас. Я думаю, в вашей жизни есть любящие люди.

– Мне хотелось бы на это надеяться. У вас таких людей нет?

Качает головой отрицательно, задумчиво глядя куда-то поверх моей головы.

– Значит, вам повезло меня повстречать, – сжимаю его ладонь крепче. Непроизвольно начинаю поглаживать большим пальцем. – У нас четыре двигателя. Было при взлёте. Если это единственная наша потеря, то сядем отлично.

Впервые он улыбается искренне.

– Вы лучший психолог из всех мне известных.

– Это всё потому, что я юрист, – свободной рукой делаю беспечный взмах рукой. – Часто приходится импровизировать.

С виду мы выглядим странно, готова поклясться. Крепко держимся за руки. Так проходит весь остаток пути. К счастью, аэропорт места назначения – ближайший для нас.

Отвлекаю его болтовней сквозь окружающий шум ровно до тех пор, пока мы оба не слышим:

– Пассажиры приглашаются к выходу, – голос бортпроводницы ровный, спокойный. Час назад она таковой явно не выглядела.

Уже на выходе парень, приблизившись ко мне, произносит:

– Мне Вас Бог послал, сам бы я не справился.

– Рада была помочь, – легко быть сильной, когда в тебя верят, так было всегда.

Глава 4

Грусть от того, что встреча с папой переносится на несколько дней, компенсирует приезд к Диме. И знакомство с новыми членами семьи Спириных.

Маленький комочек настолько сладкий и нежный, что я близка к взрыву эмоций в виде солёного потопа. Эмоциональное перенапряжение даёт о себе знать.

Когда Маша предлагает взять Колю на руки – теряюсь. Он слишком маленький, страшно. С малышами я не имела дел до этого дня.

– На тебя похож. И внешне, и спокойный такой же, – обращаюсь к мелкому.

– Серёжа спокойный?

– Ты точно о нём?

Маша и Тимофей говорят одновременно. Лица у них удивлённые.

– Испортили моего ребенка? – смотрю на них пристально, немного наклонив голову. Режим сканера в действии.

Дети теряются.

– Саяра шутит, – узнаю интонации.

Когда Сергею было двенадцать, он делал вид познавшего жизнь человека. Говорил медленно, старался быть рассудительным. Местами получалось неплохо.

Не знаю, чего стоило Диме в одиночку вырастить отличного парня.

То, что у ребят был залёт, ничего не меняет. Улыбаюсь про себя своим мыслям. В двадцать лет я бы случайную беременность восприняла гневом божьим. Сейчас же… У меня бы был взрослый, относительно самостоятельный, ребенок. Разве не счастье?

В двадцать восемь без детей – плохо. Может, по мне и не скажешь, но я уже готова, хоть и не кричу об этом на каждом углу.

– Саяра помнит тебя маленьким, – касаюсь своего виска и киваю.

Серёжа смеется.

– Только не надо рассказывать, – говорит сквозь смех.

– Ты помнишь его в мокрых штанишках? – один из друзей мелкого уже хорош.

– Когда мы познакомились, Серёже было пять, не знаю, как ты, а он в этом возрасте уже в штаны не мочился, – отвечаю спокойно, пожимая плечами.

Может быть, моему мелкому и нормально, а я уже взрослая занудная тётка, со мной на короткой ноге быть не получится. Собственно и в пятнадцать, и в десять я была такой. Понятно, почему друзей у меня не наблюдалось?

Тимофей не понимает, о чем я, Маша тихонько хихикает. Хорошая девочка, Серёже под стать. Спокойная, стеснительная, очень милая. С другой мой шпунтик бы не ужился.

Надо идти к великовозрастным. Дети меня быстро утомляют.

Встаю и начинаю пробираться к выходу. С одной стороны от меня сидит Маша с малышом на руках, дёргать её совершенно не хочется. Приходится выходить с другой стороны. Выход загораживает огромное деревянное кресло. Подозреваю, его Дима сам делал, одно из его увлечений (мало кто знает). Если бы было пустое, проблем нет. Но там Руслан, один из друзей Серёжи.

Вот уж как с этим экземпляром сошлись, для меня загадка.

Знать бы его не знала, однако папа лично занимается делами семьи Нагорных, в частности, вытягивает Руслана из всех злачных заведений нашего города.

Яркий представитель «золотой» молодежи. Как с него писано. Тёлки, бабло и веселье. Что он тут забыл?

Какое мне дело? Надо идти отдыхать.

– Можно пройти? – спрашиваю отстраненно, взглядом проводя вскользь. Фиксируюсь на окнах, в которых горит свет. Мне туда надо.

– Что мне за это будет? – вопрос задается с нахальным смешком.

Возвращаю взгляд на объект.

Боже, никогда не могла терпеть таких.

В своё время я попросила папу перевести меня в обычную школу из частного лицея, в ту, куда Серёжа учиться пошёл. Папа исполнял любые мои просьбы. Эта тоже не стала исключением. С девятого класса я училась в хорошей школе. Никогда не жалела.

Как-то так вышло, мне было интересно возиться с семилетним маленьким мальчиком и с братом его девятнадцатилетним тоже. Они против моего общение не возражали. Так мы и жили. Дима в ту пору не мог себе позволить нанять няню для брата, после школы я до вечера оставалась у них дома. После работы папа меня забирал. Иногда нас с Серёжей, если Дима задерживался на смене.

К чему я это всё вспоминаю? К тому, что меня бесит заносчивость в людях. Нужно быть проще.

– Я колено тебе тогда не сломаю, – произношу серьезно.

Ноги Руслана вытянуты и скрещены, если ступнёй резко продавить коленный сустав, то вполне.

Зелёные глаза расширяются, следом их обладатель прищуривается.

– Покажи, как ты это сделаешь, – разваливается в кресле ещё вольготнее.

Смотрю на него и так, и эдак. Кому это может нравиться? Чисто рисуется. Ни черта собой не представляет.

– Руслан Романович, неинтересно. Вы в целом неинтересны. Приложение к папе и деньгам, не более того, – произношу, низко к его уху наклонившись.

Унижать парня при всех – желания нет.

Никогда бы не позволила себе лишнего, в моей профессии это недопустимо. Даже когда очень хочется, нужно молчать. Пустозвонить нельзя. Только вот из-за этого парня мой последний день рождения прошел без отца. Впервые в моей жизни. Попал в первоклассную передрягу – избил сына мэра областного центра, соседствующего с нашим региона. Детки богатеньких мужичков не поделили какую-то каку. Предполагаю, что двуногую.

Во мне бурлит личная неприязнь.

«Саяра Муратовна, нельзя быть такой».

Руслан после моих слов немного теряется. В какое-то мгновение я вижу печаль в его глазах, пару секунд он моргает, возвращая привычную наглость. Благо ноги тут же убирает.

– Спасибо, – произношу, не глядя на него.

В доме большеньких парней нахожу сразу. Оба друга Димы сразу же самоустраняются. Догадливые.

– Прости, что бросили тебя наедине с детьми. По работе, – смотрит на бумаги.– Минут десять, и собирался к тебе. Как долетела?

– Нормально, – знаю, куда он клонит, у них с папой бзик на моей безопасности. – Даже не начинай. Знаю всё, что ты скажешь. Ничего особенного, сейчас сплошь и рядом. Я бы даже ничего не поняла, если б шум не подняли.

– Тебя хоть что-то может пронять? – Дима усаживается на подлокотник кресла, в которое я только что села. Напротив стоит пустое.

– У тебя тут уютно, – обвожу глазами комнату, при этом говорю обо всём доме.

– Мне нравится тут работать. Никто не мешает. Только Сергей с Машей зачастили в последние месяцы. Коля на воздухе спит хорошо.

– Примерный дядюшка, – кончиками пальцев постукиваю друга по колену. – А как мне в трубку ругался, – вспоминаю разговор, когда он сообщил, что Серёжа с Машей беременны.

Дима расплывается в улыбке.

– Состояние аффекта, тебе ли не знать. Просто от Сереги не ожидал. Я его лично учил этим пользоваться, – достает из брюк презерватив. Смотрю на него, поджав один уголок губ. Как же смешно. Поняв всё по мне, тут же убирает защиту обратно. – Не говори мне, что Данияр всё ещё ждет, – расширяет глаза в таком правдоподобном испуге. Устоять невозможно.

Смеемся вместе.

– Ну и дурак ты, – приступ хохота неконтролируемый.

Нервное, иначе никак. На пустом месте.

Не могу отдышаться. Кое-как укладываю кулаки один на один в башенку, всё на том же колене, голову кладу сверху.

Нам всегда вместе весело. Порознь мы оба серьёзные, и даже, можно сказать, нелюдимые. Наедине ржём по любому поводу. Однажды папа нас такими застал и ненавязчиво попросил меня сдать анализы. Естественно, кровь оказалась чистой. Просто он был так шокирован приступом необоснованного хохота.

После смерти мамы я, и до того не особо веселая, стала очень замкнутой, перестала общаться с подругами. Кроме художественной школы и книг, друзей не осталось, сама всех разогнала.

Рисовала только потому, что мама это любила, своих увлечений, по сути, я не имела. Так бы и занималась затворничеством, не встреть одним из вечеров Диму, с тогда ещё живым его папой.

Перестаём смеяться, только когда к нам Серёжа заходит. Он переводит взгляд с брата на меня и обратно.

– Вот чего тебе для счастья не хватало! Сидел тут, как сыч, мы с Марусей думали, у тебя климакс начался, – мелкий явно веселится, подкалывает брата. Стоит руки в карманы джинсов заложив, ехидничает.

– Ты охренел! – Дима взрывается и тут же тухнет. Начинает снова смеяться, с новой силой.

Не удерживается, теряет баланс и заваливается на меня.

Взвизгиваю.

– Ну, вы даете, – видеть не могу, весь обзор Димка закрыл, но судя по интонации, даже Серёжу мы удивили. – То есть и старые бывают с искрой.

– Мелкий сгинь.

Дима опирается рукой в кресло за моей головой, пытаясь усесться обратно. – Твой жених меня бы убил, если б это увидел? – произносит на выдохе, вроде и спрашивает меня, а вроде не очень, скорее подтрунивает.