Самая холодная зима (страница 12)
– Да. Особенно когда ты говоришь такие вещи и смотришь на меня во время урока.
– Не могу удержаться. Ведь ты здесь.
– Да, но… – Она оглядела библиотеку и вздохнула. – Разве ты это имел в виду, когда сказал, что будешь молчать о произошедшем?
– Почему бы мне не иметь это в виду?
– Потому что я не знаю… ты, кажется… я не знаю… – Она крепче затянула хвост. – Я не знаю, что ты думаешь. Я тебя не знаю. Понятия не имею, чего ожидать и какой ты человек. Не используешь ли ты нашу тайну против меня, если я тебя разозлю, или…
– Ты думаешь, что я злопамятный и коварный.
Её оленьи глаза расширились, и она покачала головой:
– Я не это имела в виду.
– Но ты так думаешь.
– Я… – запнулась она.
Меня раздражало то, что она так обо мне думала. Она даже не знала меня. Она судила о книге по обложке, но, если бы у неё было хоть немного здравого смысла, она бы посмотрела внимательнее и поняла, что мне плевать на это дерьмо. Я не стал бы так вредить другому человеку. И всё же её беспокойство слегка раздражало.
Я тоже ненавидел это новое осознание. Большинство людей не проникало мне в душу, а Старлет по какой-то причине делала это без особых усилий.
«Что с тобой не так, женщина?»
«Почему ты меня так чертовски беспокоишь?»
Я поёрзал на стуле и провёл большим пальцем по челюсти:
– Думаю, тебе просто нужно вести себя как можно лучше, да?
В её взгляде промелькнула вспышка паники.
Мне тоже нелегко далось сказанное.
– Это несправедливо, – прошептала она.
– Жизнь несправедлива. Добро пожаловать на вечеринку, – ответил я. – Ты хочешь меня чему-то научить или будешь сидеть здесь и думать о той ночи? Ух, мой язык был так глубоко внутри тебя, что ты кончила несколько раз…
Её челюсть отвисла, а глаза наполнились слезами.
– Не плачь. Это была чёртова шутка. Не говори мне, что ты настолько чувствительная, – проворчал я, но тут же пожалел об этом.
Её эмоции отзывались во мне и приносили схожий дискомфорт. Часть меня хотела успокоить Старлет. Почему меня заботили её слёзы? Это она должна была отвлекать меня, удерживать от слишком глубоких размышлений о моём депрессивном состоянии. И всё же всякий раз, когда она чуть не плакала, у меня болела грудь. Меня съедало заживо то, что я был причиной её болезненного выражения лица. Я знал, что я засранец, но я не был таким уж большим засранцем. По крайней мере, мне этого не хотелось.
– Я настолько чувствительная, – сказала она. – И это было не смешно. Это моя жизнь, Майло. Ты портишь мою жизнь.
– Неправильно. Нервы портят твою жизнь. И прости меня. Я обиделся на то, что ты обо мне думаешь. Мол, я буду шантажировать тебя этим дерьмом, чтобы получить желаемое. Я говорил тебе, что я придурок, но не настолько же. Не волнуйся, Старлет. Я здесь не для того, чтобы разрушить твою жизнь. Я просто пытаюсь получить образование.
Это тоже было правдой, потому что выпускной означал, что я получу письмо от мамы. Это был единственный финал, которого мне хотелось.
– Верно. Хорошо. – Она полезла в портфель и вытащила несколько блокнотов. – Давай начнём. Мне сказали, что тебе нужна помощь с курсами английского, истории, испанского и математики.
– И фотография. Там один большой проект.
– О, замечательно. Тебе повезло, hablo español.
– Я не понял, что ты сказала. Я не говорю по-испански.
Она тупо посмотрела на меня и вздохнула:
– Хорошо. Это будет непростой процесс, но я не сдаюсь. Всё будет хорошо.
– Звучит как цитата, налепленная на кружку миллениалом. Чтобы потом пить оттуда с лозунгом «Живи, смейся, люби».
Она улыбнулась.
К чёрту её и её улыбку. Они были теплом в моём ледяном мире.
Моя грудь сжалась. Дерьмо. И вот оно снова… странное чувство паники, нарастающее в груди. Я изо всех сил старался избавиться от этого ощущения.
«Просто подумай о том, чтобы трахнуть её. Забудь о её улыбке, Майло».
– Мой отец постоянно так говорит, – сказала она. – После того как моя мать умерла, когда я была маленькой, он повторял мне это каждый вечер перед сном. «Всё будет хорошо». Сначала я думала, что он говорит это для того, чтобы мне стало лучше, но быстро поняла, что он говорил это и для того, чтобы почувствовать лучше себя. С тех пор «Всё будет хорошо» стало нашим девизом. Можно сказать, это татуировка на моём мозгу. И я возвращаюсь к ней всякий раз, когда устаю.
Дыхание сперло, слова Старлет эхом отдались в голове. Руки стали липкими, и я сжал кулаки под столом. Паника нарастала с каждой секундой. Я выгнул бровь:
– Ты потеряла маму?
– Ага. Мне было тринадцать.
– Как это произошло?
– Дорожная авария. Пьяный водитель сбил её, когда она ехала на велосипеде.
Проклятие.
По крайней мере, я видел смерть моей матери и её болезнь. К автокатастрофе не подготовишься. Но иногда я задавался вопросом, что хуже: знать, что смерть не за горами и каждый день ее приближает, или оставаться в наивном неведении.
Иногда это знание напоминало пыточные часы, которые с каждой секундой тикали всё громче и громче.
Я посмотрел на Старлет, чувствуя странное желание поделиться с ней частью своей душевной боли. Я никогда не встречал человека моего возраста, который тоже потерял бы мать. Мне хотелось говорить, но слова не сходили с моих губ.
«Моя мама тоже умерла. Она ушла. Рак. Через несколько недель исполнится год с тех пор, как она скончалась. Я так скучаю по ней, что мне трудно дышать. Всё вокруг меня кажется тёмным, за исключением тех случаев, когда я иногда смотрю на тебя».
Вместо того чтобы сказать правду, я пробормотал тихое, утомлённое:
– Мне жаль.
Ни один человек не должен потерять свою мать. Особенно в тринадцать.
Как ей удалось справиться? Стать такой хорошей девочкой? Часть меня хотела, чтобы Старлет нарисовала мне карту жизни после потери родителя, чтобы сообщила, сколько шагов ещё предстоит сделать, прежде чем я буду в порядке, как она. Большую часть времени мне казалось, что со мной больше никогда не будет всё в порядке. То же самое касалось и моего отца. От нас осталась одна оболочка, эхо наших прошлых жизней.
Она заправила выпавшую прядь за ухо:
– Всё нормально. Мы с отцом… У нас всё хорошо.
– Ага. Всё будет хорошо, – пробормотал я, несколько насмехаясь над её словами и отчасти надеясь, что в них есть доля правды.
Она снова улыбнулась.
Боль в моей груди…
Липкие ладони…
Мой извращённый разум…
Я поёрзал в кресле и постучал по блокноту.
– С чего мы начнём, мисс Эванс?
Она колебалась, как будто хотела поправить меня за то, что я так её назвал, но вместо этого сказала:
– Английский. Давай начнём с него.
Я кивнул и вытащил домашнее задание для урока.
– Как ты вчера сдал тест? – спросила она.
Я вытащил листок и положил перед ней:
– Я немного плаваю в теме.
Я издевался.
Старлет нахмурилась.
Как это было возможно? Как он могла хмуриться так красиво?
– Он сказал тебе, что не удивлён твоим результатом? – спросила она.
– Что-то вроде того.
– Это нехорошо, Майло.
– Это просто моя реальность.
Её брови сошлись вместе, и она разочарованно покачала головой. Только на этот раз разочарование было направлено не на меня.
– Он в первый раз комментирует что-то в таком ключе?
– Нет. Сомневаюсь, что в последний.
– Майло.
– Только не плачь больше, мисс Чувствительная. Это не имеет большого значения.
– Имеет.
– Я дал ему достаточно причин не верить в меня.
– Его работа заключается не в этом, – сказала она слегка раздражённо.
Чёрт возьми. Внутри этой женщины не было ничегошеньки плохого. Всё было идеально. Это раздражало.
– Его работа – обучать тебя, несмотря ни на что. Не высмеивать и не заставлять чувствовать себя хуже из-за недостатков и ошибок, которые ты совершаешь на своём пути.
– Если ты хочешь надрать ему задницу из-за меня, я только за, – слегка пошутил я.
Я привык, что мои друзья заботятся обо мне, но забота Старлет казалась очень личной. Она хотела заступиться за меня, пусть в этом не было необходимости. Я не знал, как понять свои чувства, но видеть, как Старлет разозлилась из-за моих проблем, было… приятно.
Ага.
Она мне нравилась.
Она усмехнулась:
– Я подумаю об этом. Или мы можем добиться проходного балла, а затем до конца семестра постоянно доказывать его неправоту. Во всяком случае, это его разозлит.
Ну, мне нравилось заставлять учителей нервничать.
– К завтрашнему занятию ты должен прочитать «Одиссею», да?
– Я не фанат чтения, – признался я.
Мои глаза не всегда видели слова в книге передо мной. Зрение у меня было плохим, как вблизи, так и вдали. Большую часть времени я не мог видеть, что было на доске перед классом, а когда приходило время читать вслух, я боялся этого. Учителя, которые заставляли учеников читать перед сверстниками, заслуживали особого места в аду.