Я провожу мысленные расчеты. Взвешиваю все «за» и «против». Множество желаний. Наверное, когда-нибудь он сможет купить мне лишнее мороженое, а может, даже вредный чизбургер или карамельный попкорн.

Сосредоточься, не все вертится вокруг еды.

С ним можно вести себя неправильно и шуметь, а он никому об этом не расскажет. Можно быть собой, давать волю эмоциям.

– Я согласна. Что за игра?

– Крестики-нолики. Первый крестик за мной. – Он рисует на своей руке поле для игры, а затем ставит крестик в левом верхнем углу. – Теперь твоя очередь.

Я беру фломастер, обдумываю ход и рисую нолик в нижней клетке прямо под крестиком. Все еще странно, что мы раскрашиваем его кожу. Мама не разрешает рисовать на себе.

– Не спеши, иначе два твоих желания навсегда станут моими.

– Я выиграю. – Ухмылка появляется на лице, и меня захватывает азарт.

Очередь продвигается, как и наша игра. Крестики и нолики заполняют все больше клеток. Остается два последних хода. Я так увлечена, что быстро рисую нолик, словно меня подгоняют. Мальчик в таком же порыве выхватывает фломастер, рисует последний крестик и перечеркивает линию по диагонали. Он выиграл, пока я была слишком поглощена своими желаниями.

Я резко выдыхаю, и мои плечи опускаются.

– Эй, не расстраивайся. Мои желания будут не такими уж плохими. – Он взъерошивает мне волосы.

– И какое же первое? – спрашиваю я, когда нас пристегивают в кабинке аттракциона.

– Будь всегда такой же громкой и яркой, как твои волосы. Кричи так сильно, чтобы тебя услышали даже глухие.

Я не успеваю ответить и побороть замешательство, потому что кабинка начинает двигаться. Мы поднимаемся все выше и выше, костяшки пальцев становятся белее мела от того, как сильно я держусь за поручень.

Достигнув вершины, мальчик поворачивается ко мне и громко говорит:

– Готова? Помни, желания нельзя нарушать! Это незаконно! Я собираюсь стать адвокатом, так что мне придется тебя засудить!

Я смеюсь, громко и искренне. Совсем не как леди.

– Я готова!

Кабинка резко устремляется вниз, и из меня вырывается громкий крик. Он льется подобно цунами, накрывая нас с головой и разрушая все запреты. Раскрепощая мою внутреннюю Мериду.

Мы хохочем так громко, что, наверное, нас слышно в самой дальней точке Лондона. Я забываю о том, что еще пару минут назад мне было страшно. Бросив взгляд на мальчика, вижу, что он уже смотрит на меня. Его черные волосы развеваются, придавая ему голливудский вид. Кажется, что пространство становится в десять раз меньше, а высота падения – больше. Потому что в животе что-то переворачивается, и я уверена, что не из-за американской горки.

Мы возвращаемся к точке старта, и кабинка останавливается. Незнакомец выходит, подавая мне руку. Я аккуратно сжимаю его теплую ладонь, которая придает мне ощущение спокойствия, и выхожу на шатких ногах. Голова все еще идет кругом, но мне удается поймать ускользающие мысли.

– Спасибо за это желание.

– Пожалуйста. Это все потому, что мне нравятся твои волосы.

Боже, кажется, он волосяной маньяк.

– Эм! – кричит кто-то издалека, и мальчик резко оборачивается.

Его зовут Эм?

Я перевожу взгляд за его спину и вижу абсолютную копию мальчика, находящегося сейчас передо мной. Двое взрослых стоят рядом с ним, держа за руки по обе стороны.

– Мне нужно идти, – с грустью говорит мой незнакомец.

– Это твой брат? – спрашиваю я, пытаясь найти отличия между двумя мальчиками, похожими как две капли воды. Близнецы. Те же волосы, рост, цвет кожи и глаз. Но есть одно отличие: у моего незнакомца добрые глаза, а у мальчика позади него взгляд гончих Аида.

– Да, – выдыхает он.

– Но ты же говорил, что он младше…

– Немного. На пять минут.

– Эм! Сколько раз мы должны повторить? – зовут его снова.

Эм. Его зовут Эм.

– Прощай, Мерида. Может, встретимся в следующем году. Я буду здесь каждую осень.

Я не успеваю сказать и слова, как он разворачивается и уходит.

– Подожди! – Продираясь сквозь толпу, я хватаю его за руку.

Он останавливается, поворачивается ко мне и заключает в крепкие объятия. Сердце падает вниз, достигая асфальта. Меня никогда не обнимал мальчик.

– Не нарушай моего желания, – шепчет он мне в волосы.

– А каким будет второе?

Он отстраняется и пятится, затем слишком тихо говорит:

– Возможно, я попрошу тебя выйти за меня замуж.

Глава 1
Валери

Настоящее

Если бы меня спросили, в какой момент моя жизнь превратилась в бомбу замедленного действия, я бы ответила – в семь лет. В тот день, когда пообещала стать громкой. Решила доказать себе и всем вокруг, что не обязательно обладать манерами Кейт Миддлтон ^[2], чтобы в твоей жизни появился принц.

Можно носить кожаную мини-юбку, красить губы красной помадой, смеяться громче всех и выпивать бокал вина залпом. В конце концов, отсутствие рвотного рефлекса – тоже навык.

В моих мечтах принц был с черными как смоль волосами и глазами, похожими на два янтаря. Этот янтарь – самый красивый из всех, что я видела. В мечтах принц восхищался моими волосами, придумывая к ним самые нелепые ассоциации. В мечтах принц хотел позвать замуж Валери с сердцем Мериды.

В реальности я нашла своего принца. С такими же черными волосами, теплыми глазами и, казалось, сердцем, в котором любви больше, чем воды в Атлантическом океане. Только никто не знал, что вода оказалась ядом, а принц – злодеем. Его звали Алекс, но для меня он стал Люцифером. Планировалось, что я выйду замуж, но на самом деле я попала в ад.

Это та история, где тебя носили на руках, целовали каждый пальчик, на одном из которых в какой-то момент появилось прекрасное кольцо. История, где в животе порхали бабочки от любви и чувства безопасности. До того момента, пока на этом животе не образовалась гематома радужного цвета от прилетевшего в него кулака.

Это та история, в которую ты не хочешь верить и говоришь: «Ты сама выбрала такую жизнь». И, несмотря ни на что, вас ждет счастливый конец, ведь ты же помнишь, какой он был раньше.

История, в которой ты скрываешь синяки, чтобы не стыдиться своей ошибки, ведь однажды брошенная фраза могла казаться правдой долгие-долгие годы.

«Ты с ним, потому что тебе это нравится».

История, выход из которой ты ищешь так долго, что становится поздно. История, в которой камертон любви изначально был неправильно настроен, а мудакометр – сломан.

Окровавленными руками я сжимаю край столешницы и почему-то проигрываю в голове образ мужчины, которого совсем не знаю, но который ужасно меня раздражает.

– Тише-тише, Русалочка, – сказал он мне в тот день, когда я яростно пыталась отогнать трех амбалов от моей подруги Аннабель.

Леви, один из этих мужчин, скоро станет ее мужем, но на тот момент она дала мне установку его ненавидеть. А я, как ответственная подруга, следовала кодексу дружбы.

– Или мне лучше звать тебя Меридой? – прошептал друг Леви, приблизившись и склонившись надо мной.

Клянусь, я превратилась в статую. Такую же неподвижную и белую. Мерида. Никто меня так не называл, кроме внутреннего голоса и принца из детских мечтаний.

В глазах темнеет, а ступни прилипают к покрытому кровью полу. Эта картина напоминает о том, что я Мерида. Что мне нужно быть сильной и добраться, черт возьми, до телефона, чтобы выжить.

Я прохожу мимо стены, увешанной нашими с Алексом свадебными фотографиями. Вот он держит меня на руках, прижимая к себе, словно в его руках хрусталь. Следом снимок, на котором мы смотрим друг другу в глаза и даем обещание любить, защищать и оберегать. А вот недалеко от этой фотографии на стене – следы от моих ногтей, когда я хваталась за нее так крепко, лишь бы не упасть замертво от очередного «Посмотри, что ты заставила меня сделать». Передвигаясь на трясущихся ногах, опираюсь на дверной косяк и чувствую вмятину от кулака, который прошелся по касательной, оставив макияж «смоки айс» у меня на лице. Это был день «А с тобой по-другому нельзя».

Розовый пузырь – а вместе с ним такие же блевотно-розовые очки – разбился спустя не год и не два. Алекс – изысканный стратег, а я – пешка на его доске, которая хотела стать королевой и доказать, что «расплавляющие» улыбки получают не только идеально выглаженные жены.

Холодный пот стекает по всему телу, которое становится бледнее с каждой секундой. Теплые ярко-алые капли крови пачкают пушистый белый ковер. Тут мы смотрели множество раз мои любимые фильмы, и Алекс заботливо успокаивал меня, когда Бейли из «Собачьей жизни» умирал снова и снова, но затем перерождался и возвращался к своему хозяину. На этом пушистом ковре я утопала в поцелуях, а теперь – в крови. Последнее время мне тоже приходилось умирать снова и снова, но стоило мужу после очередной мясорубки сказать, что во всем мире для него существует лишь Валери и он любит только ее… С неидеальным громким характером, грязным ртом и пятном на футболке от пиццы… Я забывала все на свете, ведь казалось, что таких, как Валери, никто больше не полюбит. Он заваливал меня цветами, плакал и целовал окровавленную землю под ногами, а мне оставалось лишь лежать рядом с ним, прокручивая в голове фразу, выжженную в голове с самого детства: «Мужчины ранимы, дорогая. Иногда нам нужно принять вину на себя».

В какой момент предохранитель Алекса сорвался и посыпались пули? Да черт его знает.

Но мне известно лишь одно: в насилии виноват насильник. Нажимая пять раз на боковую кнопку телефона, чтобы послать сигнал SOS, я впервые произношу вслух громким шепотом:

– Всем привет. Меня зовут Валери, и я жертва домашнего насилия.

Глава 2
Макс

Я сжимаю телефон и мысленно прокручиваю тысячу и один способ, как не прикончить (или все же прикончить) своего брата. Саймон – мое проклятие, с которым мы по какому-то безумному стечению обстоятельств оказались бок о бок в утробе матери.

Мой друг Нейт сидит напротив и злорадствует, подтверждая это своей придурковатой ухмылкой, пока я пытаюсь донести до мудака на другом конце провода, что мне абсолютно плевать, если он первый поздравил родителей с сорокалетней годовщиной. Как они вообще смогли проделать этот марш-бросок? Они живут вместе дольше, чем прожили в одиночестве.

– Саймон, я уверен, что мама вручит тебе медаль с алмазной крошкой за твое поздравление. Это все, что ты хотел сказать? Нам почти по двадцать пять лет, и я не собираюсь мериться с тобой членом, – без энтузиазма бормочу я.

– Конечно, не собираешься, ведь все знают, что мой больше. – Он смеется, а Нейт выплевывает воду прямо мне в лицо, за что ловит подзатыльник. Дружеская солидарность? Он с этим незнаком. – И все мы знаем, что Саманта с этим тоже согласна.

Ублюдок. Если бы я мог, то на законодательном уровне запретил бы имена на букву «с» и засудил бы всех родителей, решивших назвать так своих детей.

Нейт хватает меня за руку и начинает вытирать ею капли воды на столе. Я пытаюсь вырваться, но он наваливается сверху, силой прижимая меня к столу. Если бы сейчас кто-то вошел в кабинет Леви, эта поза показалась бы ему довольно компрометирующей.

– Так уж вышло, что ты хоть и появился на свет первым, но во всем остальном… – Он делает драматическую паузу, достойную «Оскара», после чего со вздохом продолжает: – Думаю, тут и так все ясно, брат.

Брат. Какой-нибудь случайный житель Антарктиды является мне братом намного больше, чем он.

Нейт продолжает вытирать мною стол, и наконец-то мне удается ударить его в живот. Мы оба запыхались и раскраснелись, а еще нам всегда словно по десять лет.

– Напомнить тебе, кто трахнул Саманту первым? – не сдерживаюсь я и все-таки продолжаю сражение подростков пубертатного периода.

– Иди к черту!

– Только вместе с тобой, брат. – Я сбрасываю вызов и постукиваю телефоном по столу в надежде выбить номер Саймона из записной книжки.