Катрин окинула его взглядом, в котором мелькнула лёгкая усмешка.

– Вдохновит? – переспросила она. – Меня всегда интересовали тёмные стороны жизни. Самые сильные истории скрываются именно там.

Пьер рассмеялся, но смех поглотила тишина коридора, не оставив даже слабого эха:

– Вы не одиноки в этом. Свет невозможен без тьмы. – Он распахнул массивную дверь с изысканной грацией. – Вот ваша комната. Надеюсь, она вам понравится.

Катрин вошла внутрь. Она обратила внимание на богатые гобелены, массивную мебель, бархатные портьеры. Каждая деталь будто хранила свою тайну.

– У вас… необычное место, месье Моро, – заметила она. Её глаза блестели живым интересом.

– Рад, что вы это отметили, – отозвался он. Голос звучал почти весело. – Уверен, это место подарит вам множество идей. Ужин в семь. До тех пор исследуйте отель.

Он закрыл за собой дверь, оставив её одну в комнате, которая была одновременно уютной и тревожно чужой.

Пьер не торопился, внимательно изучая каждого нового гостя, словно выискивая в них скрытые смыслы. Когда в вестибюль вошёл Эмиль Дюмон, антиквар с острым, как лезвие, взглядом, Пьер едва заметно напрягся.

Эмиль Дюмон обладал небольшим ростом и несколько угловатыми чертами лица, среди которых резко выделялись орлиный нос и тонкие губы. Его седые волосы аккуратно зачёсаны назад, подчёркивая строгость облика. Густые брови нависали над цепкими тёмными глазами оценщика. Он носил строгий костюм, слегка потрёпанный временем, что придавало ему вид старого знатока, живущего воспоминаниями и страстью к антиквариату.

Эмиль остановился перед картиной, и его глаза загорелись охотничьим азартом коллекционера, внезапно наткнувшегося на давно утерянный шедевр:

– Потрясающе, – пробормотал он, и пальцы его замерли в воздухе, едва не касаясь холста. – Маркиз де Сад, окружённый своими жертвами. Никогда не видел ничего подобного.

Пьер улыбнулся, но его взгляд оставался холодным, как зимний лёд:

– Вы, без сомнения, ценитель необычного, месье Дюмон?

Эмиль кивнул. Глаза его пылали нескрываемым интересом:

– Безусловно. Я ищу то, что забыто, что ускользнуло от внимания. За каждым артефактом скрывается история. А эта картина… Она явно что-то скрывает. Не так ли?

Пьер чуть склонил голову, и отблески каминного огня на мгновение оживили его взгляд.

– История, которая вызывает холод в жилах, месье Дюмон. Эта картина несёт в себе память, что преследует эти стены веками.

Эмиль затаил дыхание, и его голос прозвучал сдержанно, но напряжённо:

– Веками, говорите? Это смелое утверждение, месье Моро.

Улыбка Пьера стала шире, обретя острый, почти опасный оттенок.

– Альпы умеют хранить тайны, месье Дюмон.

В то же время двери отеля распахнулись снова, и внутрь вошёл Леон Буше. Его шаткая походка и затуманенный взгляд выдавали человека, выпившего гораздо больше, чем следовало. Алкогольный флер, словно туман, окутывал его. Пьер, привыкший сохранять самообладание, на мгновение поморщился.

– Месье Буше, полагаю? – произнёс он с неизменной учтивостью, но в его речи проскользнула тень раздражения.

Леон кивнул. Его взгляд рассеянно блуждал по вестибюлю, пока не остановился на картине. Он вдруг хрипло рассмеялся. Звук его смеха был неровным, как трещина в стекле.

Леон Буше был худощавым мужчиной с запавшими щеками и усталым взглядом светлых глаз, в которых читалась внутренняя борьба. Его русые волосы казались всегда слегка растрёпанными, а небритость добавляла небрежности. Неровные пальцы, испачканные краской, выдавали художника, потерявшего вдохновение. В его облике ощущалось что-то надломленное, как будто прошлые неудачи преследовали его тенью.

– Ах, скандальный маркиз. Настоящий дьявол, не так ли? – пробормотал он, делая шаткий шаг в сторону камина.

Пьер остался неподвижен, но его глаза потемнели, а улыбка застыла.

– Именно. Эта картина – одна из жемчужин нашего отеля, – ответил он, его голос звучал сдержанно, но вкрадчиво. – Позвольте проводить вас в вашу комнату, месье Буше.

Леон снова рассмеялся, на этот раз тише, но его взгляд всё ещё цеплялся за тёмные фигуры на полотне.

– Комната? Да, конечно. Удобная, я полагаю? Хотя сомневаюсь, что вдохновляющая. Муза… она приходит только в хаосе. Или я ошибаюсь?

Пьер молча взял его под руку. Движение было уверенным, чуть более решительным, чем требовалось.

– Прошу, месье Буше. Ваше присутствие за ужином крайне важно.

– Не хотелось бы пропустить всё веселье, – пробормотал Леон, но его слова растаяли в коридоре, точно и не были сказаны вовсе.

Тем временем гости, оставшиеся в вестибюле, словно застыли. Их взгляды снова и снова возвращались к картине. Образ маркиза, окружённого безликими тенями, притягивал их, будто с холста исходила сила, которую никто не решался признать. Воздух вокруг наполнился едва ощутимым напряжением, похожим на гул далёкой грозы.

Мрачное величие обеденного зал отеля «La Vertigne» поражало и вдохновляло. Высокий сводчатый потолок украшали потемневшие от времени балки, из-под которых свисала массивная люстра с десятками мерцающих свечей. По стенам тянулись тёмные панели из полированного дерева, над которыми висели картины в тяжёлых рамах.

В центре комнаты стоял длинный дубовый стол, уставленный серебряными приборами и фарфоровыми тарелками, на которых поблёскивали огоньки камина, встроенного в резной мраморный портал.

Стол поражал утончённой роскошью. Белоснежный фарфор сиял в свете массивной люстры с десятками свечей, чьи мерцающие тени играли на стенах. На каждом месте лежала аккуратно сложенная салфетка, а бокалы для вина и воды были расставлены для каждого гостя.

Гости начали собираться неспешно. Первой вошла Жанна Дюваль. Её настороженный взгляд скользнул по деталям обстановки: тяжёлые шторы, мозаичный пол, блестящий, как зеркало, и картины, будто наблюдающие за ней. Она выбрала место с краю стола, избегая оказаться в центре внимания.

Следом вошли супруги Делькур. Софи держалась на шаг позади Антуана. Пальцами она нервно теребили подол пиджака. Её взгляд невольно задержался на массивном камине, где горел огонь, казавшийся слишком ярким для этой тихой обстановки.

– Софи, садись ближе к камину, здесь теплее, – предложил Антуан, в голосе которого слышалась усталость человека, привычного вечным возражениям супруги.

– Нет, спасибо. Я лучше здесь, – ответила она, занимая место напротив Жанны.

В зал вошёл Филипп Готье. Рассеянный взгляд музыканта наполняла музыка, не оставляя реальному миру ни единого шанса. Он легко склонил голову в сторону Жанны и сел рядом с ней.

– Приятно встретить знакомые лица, – произнёс он, хотя их знакомство ограничивалось лишь коротким взглядом у картины в вестибюле.

– Вы музыкант? – коротко спросила Жанна, держа в руках бокал с минеральной водой.

Филипп кивнул, изогнув губы в тёплой полуулыбке:

– Иногда. Но, признаться, это место заставляет задуматься, не пора ли сменить вдохновение, – ответил он с лёгкой иронией.

Их разговор прервал громкий смех, раздавшийся у дверей. Леон Буше, слегка покачиваясь, вошёл в зал и громко произнёс:

– Ах, господа, как я рад нашему маленькому собранию! Настоящий клуб по интересам, не правда ли?

Его слова прозвучали слишком громко, неуместно нарушив тишину зала. Пьер Моро, появившийся следом за ним, мгновенно перехватил внимание, жестом указывая Леону на место.

– Господа, прошу вас чувствовать себя как дома. Но не забывайте, что этот дом – особенный, – произнёс он с лёгкой улыбкой, тенью рассекавшей его лицо.

Последней вошла Катрин Лаваль. Её строгий взгляд окинул расположение каждого из гостей, прежде чем она заняла стул в центре, ближе к Пьеру.

– Интересное место. Кажется, вы тщательно подбираете гостей, месье Моро, – заметила она, скрестив руки.

– Скорее, это гости выбирают «Ля Вертиж», – ответил он, подходя к концу стола. – Хотя, возможно, отель сам выбирает тех, кто сюда попадает.

Эта фраза повисла в воздухе, пока слуги в чёрных фраках разносили закуски. Тарелки с нежным паштетом, тонко нарезанным сыром и пряными крекерами появлялись перед каждым гостем, сопровождаемые бутылками с вином из местных виноделен.

Филипп налил себе бокал и поднял его, предлагая тост:

– За прекрасный вечер в окружении столь… вдохновляющих личностей, – произнёс он, сделав едва заметную паузу.

Бокалы звякнули, но в общей тишине звук оказался почти тревожным. Каждый гость делал вид, что расслаблен, но напряжение висело в воздухе. Пьер наблюдал за ними, как дирижёр за оркестром перед началом симфонии.

Тишина за столом продлилась недолго. Леон, уже выпивший больше, чем следовало, наклонился к Катрин:

– А вы, мадемуазель Лаваль, не боитесь, что ваши заметки сделают наш ужин темой для скандала?

Катрин усмехнулась, ответив быстро и холодно:

– Меня больше интересует, как такие места, как это, остаются незамеченными. Хотя теперь я начинаю понимать, почему.

Софи осторожно поставила бокал. Её пальцы слегка дрожали.

– Месье Моро, а что вы подали нам? Это… какой-то необычный вкус, – попыталась Софи сменить тему.

Пьер наклонился к ней с неизменной любезностью:

– Это местный деликатес, мадам Делькур. Грибы, собранные в лесах неподалёку. Наш шеф-повар знает, как раскрыть их аромат.

– Лес… – пробормотала она, но замолчала, словно это слово разбудило в её сознании неясный, тревожный образ.

Разговоры за столом затихли. Гости украдкой переглядывались, будто чувствовали, что этот ужин был чем-то большим, чем просто трапеза.

Леон, поднеся бокал к губам, усмехнулся, его взгляд скользнул по Катрин с едва заметной насмешкой.

– Знаете, мадемуазель, у вас странное обаяние. Словно вы привыкли зарабатывать чужими тайнами.

Катрин чуть приподняла бровь, одарив Леона взглядом холодным, как морозное стекло.

– Интересное наблюдение, месье Буше. А вы, я вижу, предпочитаете прятаться за бокалом. Или за своими картинами? Ах да, кажется, вы больше их не пишете.

Леон поставил бокал на стол. Звук отозвался в напряжённой тишине.

– Почему же? – хрипло рассмеялся он. – Я пишу их в своей голове. Вдохновение – штука капризная. Иногда его нужно подстегнуть.

Он сделал резкий жест рукой, разгоняя невидимых демонов.

– А вы, журналистка, тоже ищете вдохновение? Или его место заняла охота за сенсациями? Вы уже решили, кто из нас станет героем вашей статьи?

Катрин не сводила с него глаз, легко улыбаясь.

– Я ищу не героев, а правду, месье Буше. Правда порой страшнее любой картины. Но вы, конечно, понимаете это лучше меня.

Леон нахмурился, осклабившись криво и неприятно.

– Правда? – прошипел он. – А что вы знаете о правде? У каждого из нас есть своя тень. И иногда она становится сильнее нас.

– Это звучит как оправдание, – бросила она, облокотившись на стол. – Оправдание человека, который давно не смотрел на себя в зеркало.

– Хватит, – вмешался Пьер. Он умел приказывать спокойно. – Ужин – не место для таких споров.

Леон откинулся на спинку стула, но его взгляд оставался прикованным к Катрин. Он искал в её словах скрытую угрозу.

– Ах, конечно, – произнёс он, поднимая бокал. – За тишину и мир. Но иногда тишина обманчива, не так ли, месье Моро?

– Совершенно верно, – ответил Пьер. Его лицо было непроницаемым. – В тишине кроется больше, чем в тысячах слов.

Жанна Дюваль, до этого молчавшая, осторожно поставила бокал:

– Я думаю, что в таких местах тишина – это лишь завеса. Она скрывает то, что мы боимся увидеть.

Её слова повисли в воздухе, наполняя зал ощущением чего-то зловещего. Все взгляды обратились к ней.

– А что вы хотите увидеть, мадам Дюваль? – спросил Филипп Готье, слегка наклонившись к ней. Его голос звучал мягко, но скрыть интерес музыкант не смог.