– Не знаю, – ответила она, нервно сжав руки. – Но иногда мне кажется, что стены здесь… дышат. Вы не чувствуете?

Пауза стала почти осязаемой. Шорох ветра за окном подчёркивал её слова.

Софи Делькур осторожно подняла голову:

– Может быть, это просто нервы. Но это место действительно… необычное.

– Необычное? – переспросила Катрин с лёгкой насмешкой. – Скорее, пугающее. Но мы ведь знали, куда едем. Или нет?

Антуан, сидящий рядом с женой, мягко положил руку на её плечо, пытаясь разрядить обстановку.

– Думаю, мы немного устали с дороги. Пьер, вы упоминали о своей коллекции редких книг. Может, она отвлечёт нас от мрачных мыслей?

– Конечно, – ответил Пьер, вновь обретя мягкость в голосе. – После ужина я с удовольствием покажу библиотеку всем желающим.

Катрин не сводила глаз с Леона.

– Пожалуй, я тоже посмотрю. Мне всегда было интересно, что люди прячут в старых книгах. Может, там и скрывается правда.

Леон усмехнулся, поднимая бокал:

– Тогда за правду. Хоть она и редко приносит облегчение.

Остальные поддержали тост, но напряжение за столом не исчезло. Ужин продвигался в странной тишине. Звон бокалов звучал как эхо невидимого напряжения, а разговоры угасали, едва начавшись. Каждый был погружён в свои мысли, но взгляды снова и снова возвращались к камину и картине над ним.

Леон, налив себе ещё вина, вновь нарушил молчание:

– Эта картина, – протянул он, указывая на портрет. – Странная штука, не так ли? Маркиз де Сад… Говорят, он был настоящим дьяволом. Что заставило вас повесить её здесь, месье Моро?

Пьер, до этого молча наблюдавший за гостями, чуть склонил голову, будто ожидал этого вопроса.

– Ах, месье Буше, вы задели интересную тему. Эта картина… у неё действительно есть своя история. Я удивлён, что вы заметили её сразу. Обычно она не привлекает внимания, – его голос звучал мягко, как шелест осенних листьев.

– Не привлекает? – перебила Катрин, её острый взгляд метнулся к Пьеру. – Простите, но такие картины невозможно не заметить. Особенно в таком месте.

Пьер усмехнулся, стоило его пальцам коснуться ножки бокала.

– Вы правы, мадемуазель Лаваль. Но многие видят в ней лишь красивое старинное полотно. Лишь те, кто смотрит глубже, чувствуют её истинную суть.

– И какая же это "суть"? – бросила Катрин, приподняв бровь. Её голос звучал почти как вызов.

Пьер сделал паузу, позволяя тишине наполнить зал. Он обвёл гостей взглядом, словно проверяя, готовы ли они услышать продолжение.

– Видите ли, господа, картина над камином – это не просто украшение, – заговорил он. Его голос звучал мягко, но вкрадчиво. Так шелестит ветер в старых деревьях. – Её история – одна из тех, что будоражат воображение.

Он протянул руку к картине, показывая на фигуры, окружавшие маркиза, которые, казалось, сливались с тенью.

– На полотне изображены девять безликих фигур. Маркиз называл их друзьями. Те, кто разделял его взгляды. Но легенда говорит иное. Это его жертвы, заключённые в картине.

Катрин нахмурилась, остановив взгляд на изображении. Слова Пьера прокрадывались в её сознание, оставляя невидимый след.

– Жертвы? – переспросила она. – Каким образом?

Пьер повернулся к ней, сохраняя спокойствие, но в глазах мелькнул странный блеск.

– Согласно легенде, маркиз участвовал в ритуалах, чтобы обрести бессмертие. Для этого требовалось заключить души девяти человек в магический объект. Картина стала таким объектом.

Филипп вздрогнул, будто почувствовал невидимое прикосновение. Он попытался перевести разговор в шутку, но его голос прозвучал глухо:

– Жуткий способ стать бессмертным. Почему именно картина?

– Потому что она вечна, – тихо ответила Жанна сама себе.

Её слова прозвучали так неожиданно, что все обернулись к ней. Пьер кивнул, улыбнувшись еще шире.

– Именно. Холст сохраняет то, что исчезает в реальности. Но в случае с этой картиной… она хранит души. И, как утверждают, забирает их.

Софи ахнула, невольно потянувшись рукой к горлу, словно что-то невидимое сжало её.

– Забирает? – переспросил сдавленным голосом Антуан. – Вы хотите сказать, что…

– Я ничего не утверждаю, – мягко перебил Пьер, разводя руками. – Но, если верить легенде, каждый, кто слишком долго смотрит на картину, становится её частью. Не физически, конечно, а… скажем так, духовно.

Слова Пьера эхом отозвались в обеденном зале. Ветер за окном усилился, ставни заскрипели, а огонь в камине затанцевал, отбрасывая на стены тени, которые выглядели слишком живыми.

– Это смешно, – хрипло рассмеялся Леон, но в его голосе слышалась неуверенность. – Картины не могут забирать души. Это просто фантазии.

– Возможно, – мягко согласился Пьер, снова поднимая бокал. – Но разве не в фантазиях мы видим отражение своих страхов? А иногда эти страхи становятся реальными. Особенно здесь, в Альпах. Горы, знаете ли, имеют свой характер.

Его слова прозвучали как издёвка и предупреждение одновременно. Катрин прищурилась, внимательно изучая лицо хозяина, но на нём было лишь идеальное спокойствие.

– А что случилось с маркизом? – вдруг спросил Филипп, его голос дрогнул. – Он ведь не стал бессмертным, раз его уже нет.

Пьер слегка склонил голову:

– Увы, нет. Говорят, он сам стал частью картины. Его душа теперь заключена в ней, как и души тех девяти фигур. Разумеется, это всего лишь легенда. Но кто знает, что скрывается за старинными красками?

Лицо Софи побледнело, когда она резко встала:

– Простите, мне нужно немного воздуха, – прошептала она и направилась к выходу.

Антуан порывисто поднялся, но Пьер жестом остановил его.

– Не беспокойтесь, доктор Делькур. Наша веранда идеально подходит для размышлений. Позволим мадам Делькур немного побыть одной.

Напряжение витало в воздухе, как перед бурей. Никто не решался заговорить, но все взгляды снова и снова возвращались к картине. Гости точно ждали, что её фигуры вот-вот сойдут с холста.

– Любопытная история, – наконец сказал Филипп Готье, но его голос звучал напряжённо. Он сделал большой глоток из бокала. – Хотел бы я сказать, что это просто легенда, но теперь я не уверен.

– Такие истории созданы, чтобы будоражить наше воображение, – вмешался Антуан, бросив взгляд на все еще бледную жену. – Однако они слишком легко находят отклик в уставших от здравого смысла.

Пьер лишь усмехнулся. Но его лицо, как и прежде, оставалось непроницаемым.

– В легендах всегда есть доля правды, – заметила Жанна, обхватив ладонями свой бокал, как делают люди в попытках согреться. – Мы не можем понять их до конца, но они цепляются за наши страхи.

Леон Буше, уже изрядно выпивший, хрипло, но невесело рассмеялся:

– Страхи? О, да, мадам Дюваль, у каждого свои страхи. Но боюсь, сегодня наш общий страх – это портрет. – Он ткнул пальцем в сторону картины и сделал ещё один глоток. – Интересно, кто из нас первым увидит, как фигуры начнут двигаться?

Софи ахнула, выронив из дрожащих пальцев вилку на тарелку. Звук прозвучал оглушительно в повисшей тишине.

– Прошу прощения, – прошептала она, вставая из-за стола. – Мне нужно отдохнуть.

Антуан хотел последовать за ней, но Софи остановила его жестом:

– Нет, мне лучше побыть одной.

Пьер проводил её взглядом, лишенным и сочувствия, и осуждения – только пристальное внимание.

– У каждого своё восприятие, – наконец сказал он. – «Ля Вертиж» влияет на каждого по-своему. Горы усиливают чувства, а старые стены хранят больше историй, чем мы можем себе представить.

– Вы уверены, что это горы? – резко бросила Катрин. Её глаза блестели подозрением. – Или это вы создаёте атмосферу, месье Моро?

Улыбка Пьера стала чуть шире, но ничуть не теплее.

– Атмосфера создаётся нами всеми, мадемуазель Лаваль. Мы привносим в неё то, что скрыто в наших сердцах. Но, возможно, отель действительно помогает раскрыть это.

Его слова повисли в воздухе, ещё больше усиливая напряжение. Никто не решался разрядить обстановку. Тишина, густая и давящая, вскоре воцарилась за столом.

Пьер первым нарушил молчание, медленно поднявшись.

– Благодарю вас за этот вечер, господа. Завтра вас ждёт много интересного. Надеюсь, ночь в «Ля Вертиже» подарит вам покой.

Один за другим гости начали подниматься. Их движения были осторожными, словно каждый из них не хотел показывать своего страха, но стремился покинуть обеденный зал как можно скорее.

Филипп задержался у камина, и его взгляд застыл на портрете:

– Эти фигуры… Они кажутся такими знакомыми, – пробормотал он.

Пьер мягко коснулся его плеча.

– Это всего лишь отражение нашего восприятия, месье Готье. Иногда мы видим в картинах то, чего там нет.

Филипп вздрогнул и покачал головой, пытаясь стряхнуть наваждение.

– Да, конечно. Возможно.

Когда последний из гостей закрыл за собой массивную дверь своей комнаты, в отеле воцарилась глубокая тишина. Только огонь в камине продолжал потрескивать, отбрасывая на стены призрачные тени.

Пьер остался один в обеденном зале. Он подошёл ближе к картине, и на мгновение его лицо, освещённое пляшущими языками пламени, стало похожим на одно из тех безликих изображений на холсте.

Он пробормотал что-то себе под нос, но его слова утонули в глухой тишине, которую уже никто не мог услышать.

Глава 2

Комната Леона Буше выглядела застывшей вехой прошлого. Воздух здесь загустел, пропитался запахами угля, старинного пергамента и тонким шлейфом алкоголя, который, казалось, исходил от самых стен. Лунный свет, робко пробиваясь сквозь тяжёлые бордовые шторы, очерчивал резные узоры на мебели, превращая их в причудливые тени. Зеркало, уставшее от веков отражений, искажало его фигуру, как будто пыталось показать нечто большее, чем сама реальность.

Эта комната жила своей жизнью – в ней ощущался странный баланс между творческим беспорядком и давящей меланхолией. Каждая деталь, от пыльных полок с книгами до истёртого ковра, будто шептала о давно забытых трагедиях и недосказанных историях.

Леон лежал на кровати, но сон был недосягаем. Его тело напряглось струной, а разум метался в замкнутом круге мыслей, возвращаясь к одному и тому же. Тени на потолке оживали, вырисовывая странные, уродливые образы, которые будто следили за ним. Пространство комнаты сужалось, а воздух становился всё тяжелее.

Он перевернулся на бок, но покой не приходил. В голове вновь всплыли события дня. Странная картина в вестибюле, изображающая маркиза де Сада среди бесформенных теней, не выходила из памяти. Картина притягивала, как магнит, вызывая одновременно и ужас, и странное восхищение. Что-то в ней ощущалось живым, почти реальным.

Леон бросил взгляд на зеркало. Его отражение смотрело на него с насмешливой гримасой, искажённое. Зеркало дразнило его, играло с рассудком. Его дыхание сбилось. Скинув одеяло, как груз, что давил на него, он поднялся.

Его босые ноги тонули в мягком ковре, когда он начал нервно ходить по комнате. Запах угля и алкоголя обострял ощущение замкнутости, вызывал лёгкое головокружение. Леон бросил взгляд на стол в поисках выпивки, но там стояла лишь бутылка, опустевшая после ночи, полной размышлений.

Едва уловимый звук разорвал напряжённую тишину – скрип двери. Леон замер. Полоска света прорезала темноту, заставляя комнату на мгновение ожить. Его сердце забилось быстрее.

Кто мог быть здесь, в этот час?

Дверь открылась чуть шире, и в проёме возник женский силуэт. Лунный свет очертил её тонкую фигуру, подчёркивая лёгкость белой ночной рубашки, которая казалась почти прозрачной. Это была Катрин.

Её появление было одновременно неожиданным и странно уместным. Она стояла, замерев и задержав взгляд на Леоне. Лёгкая улыбка тронула её губы, но в глазах читалась какая-то тревога.

– Леон, – произнесла она почти шёпотом, тихим, но уверенным.

Он смотрел, не веря своим глазам.