Но с другой стороны, несмотря на пугающую (до дрожи!) реалистичность происходящего, есть пара моментов, точно указывающих на то, что нахожусь я именно в игре. Ну, во-первых, тот факт, что очнулся я вроде бы в своем теле (условно своем). Но при этом идущие вслед за мной и штабс-капитаном прапорщики не выказывают никакого недоумения на мой счет. Во-вторых, сослуживцы признали мое настоящее имя – так что… Так что объяснить происходящее переносом в прошлое возможно лишь при условии, что в Первую мировую воевал мой далекий предок, как две капли воды на меня похожий – да еще и полный тезка! А такого просто не бывает… Даже если допустить сам факт существования временных порталов.

Короче, «сынок – это фантастика».

– Ром, слушай, а чего ты нам в училище ни разу не рассказывал про Гумбиннен?

Держащийся за моей спиной молодой прапорщик с гладеньким, практически юношеским лицом – очевидно, в училище он попал не из унтеров запаса, а вольноопределяющихся – мой изумленный взгляд встретил с явным недоумением в глазах. Ничего себе… Выходит, не все так гладко с моим погружением?

Или все-таки попаданием?!

– Выделяться не хотел. Да и вспоминать тяжело, меня же тогда ранили… Наконец, сколько людей с обеих сторон положили! Вроде бы и враги, но вид поля боя после отступления немцев мне и посейчас в кошмарах является…

Штабс-капитан, закрывший голову капюшоном-башлыком от очередного порыва ледяного, пронизывающего ветра, добавил уже от себя:

– Война только в романтических юношеских видениях кажется чем-то благородным и возвышенным, молодой человек. На практике же это страшно, грязно и очень несправедливо… К слову, вы сами с пулеметами как познакомились?

Заметно смутившийся прапорщик ответил с легкой заминкой:

– Господин полковник спросил про пулеметы системы Мадсена, а я в свое время заинтересовался испытаниями ручного пулемета в бою на полях японской. Заодно подробно изучил его систему…

– В руках держали? Стреляли?

После еще одной непродолжительной паузы прапорщик, чьи щеки весьма заметно покраснели то ли от стыда, то ли просто от холода, отрицательно мотнул головой:

– Не довелось.

За ответом юноши последовали несколько откровенных смешков, а один из прапорщиков так и вовсе отпустил скабрезную шутку:

– Анатолий, ну ты хоть баб-то не по картинкам и описаниям изучал? Вживую в руках хотя бы разок-то держал?

На этот раз хохотом грянула вся команда – а вот Анатолий, разом вспыхнув, замер на месте, потянув перчатку с руки! В голове моей тут же молнией промелькнула страшная догадка: ведь перчатки дореволюционные дворяне бросали в лицо тому, кого вызывали на дуэль! Я было открыл рот, чтобы вмешаться, но тут на прапорщиков неожиданно грозно рыкнул Попов:

– Отставить!!! Под трибунал захотели, мальчишки?! Враг в пяти верстах от Сарыкамыша, нам в бой вступать, быть может, уже через несколько часов, а вы тут о дуэлях вздумали помыслить?!

Окончательно пунцовый Анатолий замер столбом, а вот я, поймав взгляд все еще улыбающегося шутника, максимально жестко приказал, добавив металла в голос:

– А вы извольте извиниться. И заодно напомните, на какой должности состояли в пулеметном расчете?

Улыбка пропала с лица коренастого, широкоплечего прапорщика с несколько простецким крестьянским лицом, черты которого показались мне излишне крупными – и немного отталкивающими. Но взгляд он мой выдержал и ответил угрюмо:

– Начальник пулемета.

– А сами-то вы из «максима» стреляли?

«Увалень» – так я прозвал про себя незнакомца – нехотя бросил в ответ:

– Было пару раз.

– Пару раз? Отлично. Значит, будет кому набивать пулеметные ленты!

Коренастый прапорщик изменился в лице от гнева – того гляди, сам уже бросит перчатку! Или же по-простецки, без всяких там экивоков двинет мне в челюсть – кулачищи у увальня пудовые, небось в стенке на стенку равных нет… Однако зародившийся уже с моим участием конфликт вновь погасил штабс-капитан, закричав прерывающимся голосом:

– Отставить!!! Это что такое, господа офицеры? Ждете мой рапорт вашему непосредственному командиру?! Так он будет! И в действующую армию вы попадете уже не только на должностях нижних чинов и унтер-офицеров, но и в соответствующих званиях.

Угроза, надо отметить, произвела серьезное впечатление на увальня, в глазах которого промелькнул откровенный страх. Заприметив это, Попов произнес уже спокойнее, не приказав, а скорее даже попросив:

– Принесите друг другу свои извинения, господа, и скорее примиритесь. Не время нынче для междоусобных распрей… Что же касается подносчиков патронов, я выделю вам своих солдат – они при случае и ленту набьют, справятся.

Начавший конфликт своей неуместной остротой прапорщик, решив далее не обострять, первым протянул руку Анатолию – и хотя тот помялся с секунду, в душе по-прежнему желая сатисфакции за причиненный ущерб своей чести (!), все же он нехотя сжал ее (получив от меня легкий толчок в спину).

– Надеюсь, Степан, подобного более не повториться.

Степан (ага, вот как зовут увальня на самом деле!) молча кивнул в ответ – после чего уже сам я быстро протянул ему руку:

– Без обид, Степ. Но мне твоя шутка тоже не понравилась… А что касается наших номеров в расчетах, то если пулеметов будет несколько, то значит, и каждый из нас должен стать наводчиком и вести огонь. Один «максим» может остановить атаку пехотной роты – естественно, если атака организована бестолково… Но даже немцы под Гумбинненом шли вперед плотными цепями, в рост – и я не думаю, что турки станут атаковать как-то иначе. А раз так, то каждый из нас должен будет встать к пулемету и вести огонь!

Собравшиеся вокруг меня офицеры согласно закивали, и чуть приободренный, я продолжил:

– Но все-таки, господа: давайте каждый из нас расскажет, каким номером расчета служил – а заодно еще одно предложение вдогонку: мы все вместе учились, вместе примем этот бой. Для простоты общения предлагаю опустить не только чины, но и обращаться друг к другу по-свойски, по имени. Вот я – Роман, и я был наводчиком пулемета.

Первым меня, как ни странно, поддержал «увалень». Причем сделал это с охотой – и ведь в присутствии весьма недовольно смотрящего на меня штабс-капитана! Как кажется, я сейчас попрал какую-то из офицерских традиций… Ну и пусть. Мне сейчас хотя бы просто узнать, как зовут сослуживцев!

– Степан, начальник пулемета.

Смуглый парень, стоящий по левую руку от «крестьянина» (получив от Степана небольшую поддержку, я тотчас переименовал его про себя, дав менее обидную характеристику), тут же выдал – с располагающей, кстати, улыбкой на губах:

– Руслан, дальномерщик.

– Олег, помощник наводчика…

– Александр, наводчик…

…В ремонтных мастерских обнаружилось сразу восемь станковых «максимов»! Я как в воду глядел, говоря, что каждый из нас встанет к пулемету – даже «юнкер» Анатолий (еще одно прозвище, данное мной для удобства запоминания сослуживцев) получил свой станкач. Недостающий же, восьмой расчет пообещал сформировать штабс-капитан, решившись выделить еще одного подпоручика в пулеметчики. Собственно, Игорь Александрович ничего не теряет – взамен откомандированного офицера он получит любого из наших прапорщиков…

Неисправности в станкачах были незначительными – но, увы, неустранимыми на местах. В основном пробитые турецкими пулями, сильно потекшие кожухи, кои оперативно перепаяли на заводе, да насмерть заклинившая автоматика – то ли из-за грязи и влаги, то ли из-за разрыва матерчатых лент… С последними я успел столкнуться в «прошлую» для себя войну, несмотря на появление еще в 1930-м стальных пулеметных лент. И прекрасно помню, как брезент при стрельбе перекручивался, намокал и пачкался, рвался…

Однако если в Великую Отечественную это все были обидные недостатки морально устаревшего оружия, то здесь и сейчас, на полях Первой мировой (именуемой в царской России Второй Отечественной) нет станкового пулемета совершеннее «максима»! На территории мастерских нашлись и две подводы под станкачи. А ящиков с патронами стандартного для них винтовочного калибра 7,62×54 штабс-капитан пообещал выдать с вверенных ему складов столько, сколько мы вообще сумеем унести!

Ну и правильно – чего жалеть-то эти запасы, коли турки заберут все в случае победы…

Но в мастерских я не только хлопотал о получение оружия – также, между делом, я всерьез оценивал перспективу бросить все и бежать, пока не грохнули! Героизма я полной чашей хлебнул под Брестом, в Крыму, Воронеже и Сталинграде. И рисковать собой в очередной игре, когда в реале меня дома ждут жена и кроха-сын… Правда, памятуя о прошлых браках и ошибках погружений, стараниями «интела» мы сумели-таки включить в договор пункт о страховочных выплатах на случай, если что-то пойдет не так. Они втрое превосходят обещанный мне гонорар – в принципе, на простую однушку Оле может хватить…

Но все же это слабое утешение.

Так вот – я бы бежал. Бежал бы без зазрения совести, несмотря на любую дичь, что учудили бы «игровые» турки в «игровом» Сарыкамыше! Да только нет у меня никаких послезнаний об этих боях – и взять их неоткуда… А значит, все весьма неоднозначно.

Судя по словам старших офицеров, сюда движется огромная силища османов, чуть ли не корпус! И по идее, крошечный отряд Букретова не имеет ни единого шанса на успех… Но есть нюанс. Точнее несколько нюансов. Занимать позиции мы будем севернее города – на узком участке фронта, преграждающем туркам путь с перевала Бардус. А значит, ни обойти, ни окружить нас османы не смогут, биться будут только в лоб! Второй и третий нюанс – это наличие у нас пулеметов (вот не факт, что наши смогут поднять орудия наверх, но «максимы»-то точно сдюжат!) и отсутствие их у врага. Ну не верю я, что турки сумеют протащить на руках все те же «максимы» (только германского производства под патрон 7,65×53, весом свыше шестидесяти пяти килограммов) несколько десятков километров – да еще и по высокогорью! Пусть и в разобранном виде… Все равно не верю! Штабс-капитан вообще недоумевает, как турки в принципе решились на этот маневр – глубина снежного покрова в горах местами достигает полутора метров! И это уже четвертый нюанс – османы вступят в бой обессиленными, уставшими, с наверняка негнущимися от холода пальцами… Быть может, даже обмороженными! Короче говоря, шансы отбиться у наших не такие уж и нулевые, если вдуматься. Особенно, если правильно подготовить схему огня батальона – и моей пулеметной команды!

Теперь другой вариант – бежать. Но нет послезнания, а значит, нет и уверенности в том, что сей вариант стопроцентен, причем сразу по трем причинам. Первая – если турки все же прорвутся, могут после и догнать одинокого русского офицера (хотя, конечно, это все же маловероятно). Вторая – за дезертирство может быть и суд, и высшая мера. Да, я не знаю законов Российской империи на этот счет, но… По головке не погладят наверняка. Разжалуют, винтовку в руки – и в лоб на османов, в штыковую! А если вспомнить когда-то прочитанный мной «Моонзунд» Валентина Пикуля и суд офицерской чести, то получается, что и пулю в лоб вполне могу поймать…

Ладно, допустим, я сумею раздобыть гражданскую одежду и не заблужусь в местных горах, не попадусь казачьим патрулям (или кто здесь охраняет тылы?). Но что, если найдутся местные «активисты» из мусульманского населения, в среде которого очень популярны идеи союза с турками? Вон, по обрывочным разговорам я понял, что в недалекой Аджарии (вот где это?!) местное население уже широко поддержало османов. Значит, что? Значит, одинокий русский (уж славянскую внешность мне никак не загримировать!) станет для таких радикалов законной целью – и для мести за «имперское притеснение», и для грабежа, и для показательной казни…

Короче говоря, без послезнания мои шансы оцениваются как пятьдесят на пятьдесят, и принимать решение с точки зрения целесообразности не представляется возможным. Так что я решил делать выбор сердцем…

И остался со своими. Потому как частичкой себя я изначально хотел остаться…

Глава 3

– Быстрее копайте, братцы! Где не идет? Дай ударю!

Распаренный, в уже насквозь промокшей бекеше, которую так хочется расстегнуть (чего делать никак нельзя, ибо ветер!), я подскакиваю к Прохору, одному из приданных мне солдат взвода складской охраны, и начинаю яростно колоть ломом смерзшийся поверху снежный наст. Несколько ударов – и боец, определенный мной в подносчики патронов (и набивщики ленты), начинает так же судорожно работать лопатой, расширяя будущее пулеметное гнездо.