Нас с детства учили тому, что любое неповиновение Императору карается жестокими муками, в том числе руками его преданных псов Ше’ру. Поэтому единицы помогали бунтовщикам сеять Хаос в нашей Империи, а те, кто попадались на подобном, становились жертвами подобных публичных казней.

Ше’ру умели делать свою работу. Карая бунтовщиков в назидание остальным, они навевали страх на всех эккхе в Империи.

Я поморщилась от удара хлыста, прорезавшего воздух. Тихий стон боли сорвался с потрескавшихся губ мятежника и с ветром пронёсся по площади.

Гул толпы стал тише, когда к помосту направился высокий мужчина в плаще Ше’ру. Он был в разы крупнее и опаснее всех элитных воинов в отряде вместе взятых. Его фигура излучала власть, уверенность и силу.

Лица мужчины я не видела из-за покрывающего голову капюшона, но в народе тут же тихо зашептались. «Верховный баргат² Шаян собственной персоной…», «Снова устроил публичную казнь в назидание мятежникам…», «Несущий волю Императора…».

Я ещё никогда не видела верховного баргата лично – только слышала о нём. Из всех Ше’ру он был самым жестоким, опасным и изощрённым в поимке и истязании мятежников. А ещё именно он сейчас управлял академией Лармар, куда забрали Ромуса: после трагичной гибели предыдущего генерала, он занял этот пост как сильнейших из всех драконьих всадников, какие были за всю историю Империи.

Верховный баргат медленной и тяжёлой поступью подошёл к мятежникам, прикованным к столбам. Когда он поднял руку, на площади повисла мёртвая тишина.

Всё живое боялось этого мужчину. Даже младенцы на руках матерей затихли, словно чувствуя идущую от него смертельную угрозу. Верховный баргат придерживался главного принципа в своих делах, что всегда приносил ему победу: любой может быть мятежником и поддерживать Таллас. Каждый эккхе был под подозрением Шаяна, ведь доверял он только своим Ше’ру и Императору. Поэтому никто не стремился привлекать внимание этого мужчины, зная, что он запросто может вынюхать что угодно и в следующий раз у столба окажешься ты.

Внутри меня всё похолодело от одного взгляда на фигуру верховного баргата. Таллас поддерживал идею возрождения Сумрачного двора фейри из пепла, ища возможности снять проклятие, лежащее на мёртвых землях. В Шерруввии любая капля родства с тёмными фейри – смертельный приговор. Поговаривали, что верховный баргат умел вычислять потомков фейри. То есть меня.

Зря я осталась здесь. Рисковать жизнью ради брата это одно, а совсем иное находиться в опасной близости к тому, кто может отдать приказ о твоём четвертовании. Хотя, отчаянно пытаясь попасть в Лармар к Ромусу, я, по сути, делала то же самое…

Верховный баргат повернулся к народу, вытащив из своей пазухи длинный кинжал из зуба дракона. Невероятно острый, тот способен оставить порез от одного только прикосновения к коже.

Мужчина поднял руку с кинжалом, чьё навершие в виде драгоценного камня тут же блеснуло на солнце. Ше’ру за его спиной застыли в ожидании, отдавая честь своему начальнику.

Если Ромус переживёт обучение, ему предстоит стать одним из этих псов, верно поклоняющихся верховному баргату. И покляться самому Императору в верности, что включает в себя беспрекословное исполнение всех его приказов. По устранении потомков фейри в том числе. Я старалась не думать о ситуации в этом ключе, но в душе искреннее надеялась, что нам с Ромусом никогда не придётся становиться врагами…

– Мирные эккхе: госпожи и господа, – по площади прокатился громкий и властный голос верховного баргата. Казалось, от него задрожала даже земля, —верные поданные нашего истинного Императора! Я прибыл сюда для того, чтобы свершить суд над гнусными мятежниками, сеющими хаос и смерть на наших землях. Эти мереты³ планировали погубить тысячи жизней в мирном городе, – остриё кинжала баргата указало на грудь главаря мятежной группы. – Но теперь все виновные пойманы, и каждый из вас, законопослушных эккхе, может спать спокойно.

Люди на площади не вымолвили ни слова. Их глаза были прикованы к телам мужчин на помосте.

За несколько дней, проведенных на рынке, я знала, что один из этих мятежников – пекарь, другой – талантливый кузнец. Всего мятежников у столбов было четверо, но горевал народ только по двум. Дома у них оставались семьи. В знак единения с горем их жён и детей люди на площади молчали, наблюдая за правосудием баргата.

Лицо верховного баргата по-прежнему скрывал капюшон, когда он провёл лезвием кинжала по коже мятежника. Струйка крови полилась на помост. Затем он повторил то же действие с другими мятежниками, пустив и их кровь. Я заметила, как под тканью плаща баргата что-то засветилось – амулет или цепочка, разобрать было сложно.

Резким движением мужчина поднёс к носу окровавленное лезвие и принюхался. Я видела, как блеснули под капюшоном его яркие, золотистые глаза, и сверкнули белоснежные зубы. Замерев на месте от этого ужаснейшего зрелища, я не могла оторвать своего взгляда от верховного баргата. Казалось, и его Ше’ру ждали решения, которое он сейчас принимал.

Над нашими головами с рёвом пронёсся Даррок – дракон верховного баргата – заставив толпу вздрогнуть. А затем подскочить ещё раз, когда баргат с хрустом всадил кинжал в дерево столба пекаря и вкрадчиво вынес вердикт:

– Потомок аэрукаев⁴.

Парочка Ше’ру молниеносно двинулась через толпу к дому пекаря. Оставшиеся по взмаху руки баргата привели механизм в действие, четвертуя мятежников.

На моих глазах всё это произошло настолько быстро, что я даже не успела отвернуться.

Кровь обагрила плащ и лицо верховного баргата Шаяна, в то время как сильный поток ветра сорвал с его головы капюшон, взъерошивая чёрные волосы. Я застыла, не в силах оторвать взгляда от лица баргата – настолько красивого и мужественного, что моё сердце пропустило удар.

Острые скулы, идеальной формы губы, волевой подбородок, прямой нос, длинные тёмные ресницы. Никогда раньше я не видела столь идеального мужчину…

Я по привычке придержала капюшон своей накидки, чтобы он окончательно не соскользнул с головы.

Все мысли тут же исчезли, когда баргат неожиданно в толпе перевёл глаза на меня. Его резкий, пронзительный взгляд золотых глаз пригвоздил меня к месту. Тяжелый и прямой, он был словно стрела, нацеленная прямо мне в грудь.

Он стоял и смотрел на меня, ничуть не смущаясь того, что его лицо и плащ окропляла кровь, а позади покачивались окровавленные останки мятежников. Время застыло. Откуда-то издалека ветер принёс последний плач жены пекаря и предсмертный крик его детей.

Верховный баргат безотрывно смотрел на меня, прожигая насквозь и видя все мои тёмные секреты, что я хранила с рождения. Будто он уже знал, кто я, и открыто говорил: «Ты следующая. Я приду и за тобой…»

3

Этот взгляд продолжал преследовать меня наяву и во снах с тех самых пор, как я покинула Ивлир на корабле.

Проснувшись в холодном поту и с колотящимся в груди сердцем, я не сразу поняла, что нахожусь в пещере на Пустом острове, а не на площади, где баргат казнил мятежников.

Дрожащими руками я открыла флягу, расплескав половину воды себе на грудь прежде, чем глотнула оттуда, смочив пересохшее горло.

Дура. Я ведь сама иду прямо ему в руки! Не убегаю, не прячусь, а рьяно направляюсь в Лармар, где он всем заправляет. Дура, дура, дура!!

Сердце не хотело восстанавливать свой нормальный ритм, а воображение вновь и вновь рисовало образ баргата – такого могущественного, сильного и невероятно красивого. И я чувствовала себя ещё большей идиоткой, ведь вместо того, чтобы думать, как его руки сомкнутся на моей шее, сжимая её, я продолжала вспоминать его прекрасное лицо.

Смерть и её невероятно притягательный палач. Именно так я бы описала верховного баргата Шаяна.

Что ж, теперь я хоть буду знать, чьё лицо увижу последним перед своей смертью. Если, конечно, сегодня не сорвусь со скалы или меня не прожарит до ароматной корочки дракон.

Кстати, о драконе.

Стоило мне вспомнить о своей миссии, как горы содрогнулись от мощного рёва, который было невозможно спутать ни с чем другим.

Я быстро вскочила на ноги и оказалась у входа в пещеру, пытаясь понять, откуда шёл этот звук. И, на мою радость, увидела в небе силуэт – дракон парил возле Драконьего пика, сжимая в лапах добычу.

Мда, считай, что он уже поел в отличие от меня. Рада за него…

Сощурив глаза и чувствуя нарастающую радость во всём теле от того, что мои надежды найти дракона не разбились в пух и прах, я проследила за полётом существа и от обиды пнула камушки под ногами. Ну надо же, какая он тварь – расположился на самой верхушке! И ещё нагло залетел свою уютную пещерку для терзания добычи.

С одной стороны – сегодня я таки плюну с Драконьего Хребта, как и планировала ранее, а также попаду к дракону после его трапезы, что повышает шансы на то, что он будет спать. С другой стороны – я уже в своей душе молила Шаале⁵ о том, чтобы не забираться туда и не рисковать своим единственным бренным телом (в перерождение после смерти я не верила). Тем более, что скорее всего я не успею преодолеть это расстояние быстро, и попаду к дракону лишь под вечер: уставшая, злая и голодная. Как и дракон, что вылезет из своего укрытия на охоту. А тут я. Вкусная, но костлявая человечинка, мечтающая его заарканить себе. Романтика, да и только! Учитывая, что по легендам все драконы раньше были людьми – то получается, я как невестушка иду ловить себе женишка!

Сплюнув вниз ещё раз и решив, что три раза будет на удачу, как и завещает Шаале, я решила отправиться в путь не мешкая. Собрав все свои скудные пожитки и запрещая себе думать о вкусном мясе козы, я доела последние крохи еды и проверила своё оружие. Его я выбрала исходя из своего великолепнейшего плана самоубийцы.

Итак, как и завещал всем своим эккхе Шаале, надо уважать сон любой живой твари. Мой не в расчёт, хотя баргат мог бы проявить хоть каплю уважения, не являясь ко мне в сновидениях прямо перед важнейшим событием жизни! Ладно, забуду о нём, ведь сегодня день моего триумфа, а не его. Продолжаем.

Мой план был надежен, как клинки Ше’ру: я добираюсь до дракона во время его дневного сна после утренней охоты. И, используя всю свою ловкость и хитрость, забираюсь на него, используя аркан для ловли крупных животных. Даже если он проснётся, я уже буду на его спине. А продержавшись несколько минут в особой ложбинке на его шее, именуемой «седлом всадника» и уцепившись рукой за его нарост-проводник души, я получу с ним связь. Да раз плюнуть!

Но плевать я ещё раз не хотела, решив, что сделаю это перед тем, как входить в драконью пещеру. Так сказать, на удачу. Поэтому отогнав все лишние мысли и проверив кинжал с луком, а также поправив свою сумку за плечами, я отправилась в путь.

И буквально через пару часов уже прокляла всё на свете.

Во-первых, подниматься на самую высокую точку мира оказалось гораздо сложнее, чем я рисовала в своих радужных фантазиях. Во-вторых, меня ужасно изводили мысли о том, как я поступлю если дракон проснётся или вообще не смогу добраться до пещеры. Каждый шаг терзал меня в прямом и переносном смысле – за ночь в пещере моё тело окоченело и болело. И заставлять себя двигаться вперёд я могла только одной отрезвляющей мыслью: отсюда я выберусь либо на драконе, либо не выберусь вообще.

Как никогда раньше меня манили ущелья – спрыгнешь, и все проблемы решены. Но лицо моей матери перед смертью и светлые локоны Ромуса возвращали моё воспалённое сознание обратно, напоминая о цели.

Я сделаю это. Я не подведу мать и брата.

– Да поможет мне Шаале!! – вырвался хриплый писк из моего горла, когда я чуть было не оступилась, забираясь по практически отвесному склону, словно горная коза. Судя по тому, как близка была вершина и что бледное солнце стояло на хмуром небе ещё высоко, я могла бы успеть застать дракона в его сне.