Поезд на Немуро подали через пятнадцать минут, и заполнился он только наполовину. Я сказал Ганину, что хочу досмотреть свои июльские сновидения, и занял свободную пару мест. Ганин сел за мной, тоже развалившись в одиночку на двух креслах. Я откинул разделяющий сиденья подлокотник и расположился полулежа, опершись правым плечом в оконную раму и левой ногой в основание сиденья напротив.

Растянувшись по диагонали, ехать было удобнее, и я опять отдался во власть Морфея, успев, впрочем, почувствовать бьющийся пульс мобильника. Уже сквозь дрему я осознал, что что-то где-то случилось, и, прежде чем отключиться, автоматически проанализировал ситуацию. Если звонят из дома, то там что-то случиться могло только с шурином, известным своим неравнодушием ко всем пахучим жидкостям, способным гореть. Даже если этот поганец перепил, я ему, находясь за полтысячи километров от дома, помочь ничем не могу. Если же это по работе, то здесь тоже без вариантов. Если это Нисио, требующий от меня срочно вернуться в Саппоро, то он умоется, так как за стоп-кран я дергать не буду, а остановок до Немуро не предвидится – я ведь еду на так называемом экспрессе. Если же это звонят из Немуро, то бежать в кабину машиниста и требовать от него гнать без остановок я тоже не собираюсь, тем более что, судя по мультипликационному мельтешению двухэтажных домиков за окном, машинист это делает и без моих приказов.

Приснилась мне – вернее, привиделась, так как сном это жалкое дремотное подобие полноценного ночного отдыха назвать нельзя – все та же девушка-разносчица с ее выдающимися в прямом и переносном смыслах клычками, кокетливо оттопыренными ушками и изящно изогнутыми ножками. Она плавно и призывно несла свои полупрозрачные формы по проходу между кресел по направлению ко мне. И на самом подходе ее эфемерные дымчатые очертания стали вдруг наполняться окрашенной в синий цвет плотью. Эта плоть склонилась надо мной и тревожным баском поинтересовалась:

– Извините, это вы майор Минамото?

Полицейский паренек приходит на вокзал, вскакивает на подножку тормозящего поезда, распихивает пытающихся выйти настырных пассажиров и безошибочно вычисляет высокого чина из Саппоро – значит, последний вариант, значит, в Немуро что-то стряслось. Но торопиться с вопросами – не в моих правилах.

– Да, Минамото – это я. Доброе утро!

– Сержант Сато. Извините, господин майор, доброе утро. У нас ЧП!

Я продрал глаза, выглянул на замершую за окном платформу, оглянулся назад на безмятежно посапывающего Ганина, подумал о том, что его не стоит оставлять вот таким вот беззащитным в вагоне, и потом только удостоил вниманием этого молоденького Сато, который не знает свое саппоровское начальство в лицо.

– Я сейчас, подождите на платформе.

Этот наивный Сато, наверное, думал, что я тут же накинусь на него с расспросами, и его будет распирать от осознания собственной значимости как юного гонца, доставившего седовласому фельдмаршалу важнейшую государственную новость. Наивных надо лечить.

– Помогите-ка мне с баулом, вон с тем, на полке. А я пока вашего сэнсэя разбужу.

Краем глаза приятно наблюдать за тем, как в два счета можно сбить спесь с честолюбивого молодца, начинающего карьеру. По потухшему энтузиазму в глазах Сато было понятно, что все его наполеоновские планы прямо в вагоне проникнуть в сердце саппоровской «шишке» рухнули. Он пропустил меня в проход и со вздохом потянулся за баулом.

Я же подошел к Ганину и тряхнул его за левое плечо.

– Эй, каменщик, вставай! На урок пора!

Ганин вздрогнул, распахнул свои огромные серые глаза – объект воздыханий курсанточек из полицейской академии, – хрустнул кистями и резко подался вперед.

– Что, Немуро уже?

– Нет, Сан-Франциско!

– Если бы… – вздохнул Ганин и стал запихивать кожаный футляр с ноутбуком в свою дорожную сумку.

Мы вышли на платформу, по которой негромко скребли притомившимися от ночных полусидячих бдений ногами невеселые гости славного города Немуро. Сато по-прежнему распирало от значимости той информации, с которой он был послан меня встречать, но его гонор был сбит моей контратакой, и он покорно ожидал первого вопроса. Я же право первого вопроса предоставил Ганину.

– Ты где остановишься?

– Я не знаю пока. Вы куда меня определите? – спросил я Сато.

– Мы вам забронировали номер в отеле «Минато», но нам сначала нужно в управление. У нас ЧП, у нас…

– Ты ведь тоже, наверное, в «Минато» будешь жить? – перебил я вновь оживившегося Сато, обращаясь к Ганину.

В Немуро только три гостиницы, причем две из них – рёканы, то есть, как пишут в глянцевых туристических буклетах, «гостиницы в японском стиле», где приходится спать в общей комнате на полу вповалку с десятком дальнобойщиков или, что не легче, морячками, пережидающими очередной тайфун. «Минато» здесь единственное более или менее приличное место с отдельными номерами «в европейском стиле», если верить тем же буклетам.

– Вы сэнсэя куда определили? – поинтересовался я у растерянного Сато.

– Какого сэнсэя? Я ничего не знаю. Меня капитан Осима за вами послал, чтобы вас встретить и сопроводить в управление. А про сэнсэя я не в курсе.

– Ладно, – сказал я Ганину, – поедешь со мной, в управлении разберемся.

Мы прошли через здание вокзала. У самого выхода, под синим кругом, перечеркнутым красным крестом, нас ждала черно-белая «Тойота» с зажженной «мигалкой» на крыше. За рулем с каменным лицом, обращенным из глубины салона к стеклянным автоматическим дверям вокзала, застыл водитель. По такой чересчур торжественной обстановке стало понятно, что тянуть с докладом Сато больше нельзя, и, усаживаясь на заднее сиденье, я бросил в его направлении:

– Так что у вас тут стряслось?

Мой вопрос застал парня врасплох, поскольку он в этот момент открывал багажник, чтобы запихнуть туда мой баул, который он любезно дотащил от вагона до машины. Одновременно он головой указывал Ганину на место рядом со мной. Ганин его указанию последовал и плюхнулся справа от меня, а вот баул мой до багажника так и не добрался – Сато дернулся в мою сторону и наклонился к еще не закрытой мною левой задней дверце.

– Сегодня ночью убили капитана Грабова.

Кто такой Грабов, я не знал, понятно было только, что он русский, и, судя по дрожащему голосу Сато, не простой русский. Но убийство – это уже не сход на берег без разрешения, это, как шутит мой друг Ганин, «воздушная тревога».

– Вы баульчик-то мой в багажник положите все-таки и садитесь. По дороге расскажете.

Сато наконец-то спрятал мою сумку в багажник, прыгнул на переднее левое сиденье, бросил шоферу «трогай!» и повернулся ко мне. Говорить ему было неудобно, так как я оказался позади него, и получилось так, что весь его доклад был обращен больше к Ганину, нежели ко мне.

Перед тем как начать, Сато, изогнувшись всем телом и вывернув шею практически на сто восемьдесят градусов, вопросительно посмотрел на меня. Взгляд его содержал просьбу о моей санкции на рассказ при не известном Сато иностранце. От Ганина у меня особых секретов по уголовной части нет давно, тем более так получилось, что уже много раз он помогал мне в кое-каких делах. А раз я здесь один, то, может, Ганин будет полезен, как это неоднократно бывало у нас с ним в Саппоро.

– Говорите-говорите, сержант.

Я краем глаза зацепил блеснувшее в серых глазах напрягшегося на мгновение «короля преподавания русской мовы» самодовольство и в очередной раз подивился, сколь тщеславным и себялюбивым может быть современный гуманитарий. В этом Ганин удивительно похож на моего отца. Мало того что оба они занимаются загадочной и невразумительной славянской филологией, так еще и обожают комплименты и реверансы в свой адрес, даже вот такие непрямые и скупые. Я, например, этого напрочь лишен, не свойственно мне все это.

– Вчера, вернее сегодня ночью, в пятнадцать минут первого в ресторане «Кани Уарудо» скончался капитан Грабов, – выпалил Сато. – Произошло это во время дружеского ужина, на котором присутствовала вся команда капитана. Грабов скончался прямо за столом. Налицо все признаки отравления, тем более одним из блюд на ужине была фугу. Смерть наступила фактически мгновенно, поэтому наши эксперты считают, что фугу здесь ни при чем. Ее ели практически все, но умер только капитан. Нам сообщили из Саппоро, что вы должны сегодня приехать разбираться с Елизаровым. Мы пытались сразу ночью сообщить вам об этом по сотовому телефону, но почему-то не могли дозвониться.

Отчитываться перед Сато о том, почему они не смогли дозвониться до меня на мой мобильник, я не собирался, поэтому последнюю часть его выступления оставил без внимания.

– Откуда этот Грабов?

– Из Корсакова. А вы никогда о нем не слышали?

– Да нет, не припомню. Всеми рыбными делами у нас занимается капитан Аояма, я ими не интересуюсь. А что, я должен знать этого Грабова?

– Что вы! Этого Грабова все знают! Это же такая личность… была!

Безмолвный водитель, напоминавший о своем присутствии только тем, что городской пейзаж за окном постоянно менялся, вывел машину на Кусирское шоссе. Мы выехали из квартала Хокуто, въехали в квартал Кова, и впереди слева зазеленел парк Токивадай. Отсюда до управления было две минуты езды, поэтому услышать от Сато подробный рассказ об этом Грабове мне было не суждено.

– Ладно, хорошо. Можете не продолжать, спасибо. Сейчас в управлении ваш капитан Осима мне все расскажет.

Отравления фугу в Японии сейчас явление редкое, но все-таки встречающееся. В год максимум пятнадцать-двадцать кулинарных эстетов-националистов травятся насмерть этой рыбой плюс еще пара-тройка сотен оказываются на больничных койках, где им промывают кишки, а не мешало бы и мозги заодно. Это, конечно, не то, что пятьдесят-шестьдесят лет назад, когда фугу народ косила сотнями, а то и тысячами, но тем не менее. Что люди находят в этой самой фугу, я толком не понимаю, но, когда отец меня угощает, я ее ем и, согласно этикету, имитирую приступы гастрономического счастья. Сам же отваливать такие деньги за эту безвкусную разновидность «русской рулетки» я ни за что не буду, да и Дзюнко меня убьет, если узнает, что я в ресторане заказал себе такое сашими.

Мы доехали до управления, водитель резко крутанул руль влево, въехал во двор и остановился у центрального входа. Из дверей тут же вылетел, видимо, изведшийся в ожидании Осима. Опускаться до открывания моей дверцы он не стал, но к машине все-таки подошел. Я выполз из «Тойоты», Осима отдал мне честь и протянул руку.

Вот оно, русское влияние! Попробуйте протяните для приветствия руку где-нибудь на Кюсю! Да там никто и не знает, что с этой вашей рукой делать – жать, целовать, лизать или еще что. А здесь, на самом востоке Хоккайдо, этой панибратской заразе подвержены все мало-мальски способные на детопроизводство мужики. Но я в эти русские рукопожатия не играю. Ганин, вон, и то давно уже никому руки не подает. Так что руку Осиме я жать не стал. Он смутился, но ненадолго – тертого калача подобные этикетные нюансы из седла не выбивают.

– Доброе утро, господин майор. Как доехали?

– Здравствуйте, капитан! Доехал нормально. Далеко только вот до вас.

– Зато погода постаралась. Сегодня и завтра обещают солнце и плюс двадцать два. Я слышал, в Саппоро за тридцать, да?

– Да, вчера было тридцать три. Кошмар какой-то.

Мы зашли в здание управления. Ганин волочился за нами, и мне надо было что-то с этим делать.

– Извините, капитан, а что нам делать с Ганиным-сэнсэем?

– Ах да, Ганин-сэнсэй… Минамото-сан, вы в курсе наших последних событий?

– Да, Сато-сан в общих чертах обрисовал мне ситуацию.

– Так вот, я боюсь, что курсы придется отменить. Все кадры будут задействованы в расследовании… Давайте сделаем так. Вы, Ганин-сэнсэй, езжайте сейчас в гостиницу – водитель вас отвезет. Отдохните несколько часов, а мы тут с господином майором решим, как нам быть дальше. В зависимости от этого будет ясно, что с вами делать. Хорошо?