Синтия заметила нас и закричала. Нас тут же окружили, затискали в объятиях, окропили слезами и засыпали приветствиями. Все задавали вопросы одновременно.

И тут приковыляла Вера.

– Вы ушли, когда вы были нам нужны! – проскрипела она.

– Мы нашли город, – сказала я.

– Вы проявили невероятную безответственность. Прежде всего ты, Сильвия. Мы много дней вас искали.

– Но они благополучно вернулись, – заступилась за нас Рамона, – вот что важно.

Вера продолжила выволочку. Малыш Энеи подошел с криком «Жуу» и поднял ручки, чтобы Джулиан поднял его. Я подхватила Хиггинса, сына Николетты, и он ерзал от возбуждения. Октаво хромал к нам, высматривая Джулиана.

Алеша повторял, пока его не услышали:

– Что за город? Что за город?

– Сегодня придет очередной ураган, – сказала Вера, – а здания не готовы, и животных надо собрать!

– Прекрасный город, – ответила я. – Со сверкающими стеклянными крышами и садами радужного бамбука.

Подошел Октаво. Ветер трепал его длинную бороду.

– Город?

Он не улыбался. Он не был рад увидеть собственного сына.

– Выше по Громовой реке, па.

– Это неважно! – заявила Вера.

– Стекловары? – спросил Октаво.

– Их там нет, – ответил Джулиан. – Не знаю, что с ними стало.

– Я принесла немного плодов, – сказала я.

Я погладила Хиггинса по голове. Хотелось надеяться, что Джулиан от нашего плана не отступит.

– И мы принесли образцы почвы, – добавил Джулиан. – Выглядит плодородной.

– Идет ураган! – снова повторила Вера.

Однако не особо сильный ураган – и мы наконец собрались в погребе. Все, кому удалось втиснуться в дом с нами. Гремел гром, и Вера пыталась убедить всех начать готовить рагу, но мы со всем уважением ее проигнорировали.

Считать ли ложью умалчивание кое-чего? Мы с Джулианом хотели оставить некоторые детали до заседания совета Содружества, а кое-что я вообще не хотела рассказывать.

– Мы шли двадцать дней, – сказала я.

– Он должен быть не так близко, – возразил Брайен.

Нам и показалось, что он не так близко.

* * *

В день своего ухода мы вышли к одному из берегов водопада Громовой реки и быстро преодолели осыпь и скальные карнизы, а потом заблудились, пытаясь отыскать путь в обход зарослей снежной лианы. В первую ночь мы жались друг к другу в гамаке, накрытом противожучиной сеткой, и я несколько часов не могла заснуть от лая норных сов, потому что он звучал так по-человечески, что я уверилась, будто это голоса преследующих нас людей. Светляки с жужжанием летали вокруг нас, так что у меня голова закружилась. Когда я проснулась, то оказалось, что в складку сетки заполз слизняк и разделился, так что вокруг ползали мелкие розовые тварюшки, пытающиеся до нас добраться и растворить себе на обед кусочек плоти.

Когда тем утром мы подошли к реке, то оказались в туманном заболоченном лесу, где на земле копошились склизкие твари, гигантские слизни – некоторые ярко-розовые и лиловые, а некоторые просто комки прозрачной слизи, а часть имитировала стволы и лианы, – и нам пришлось надеть на палки наконечники копий, чтобы защититься, но среди них попадались и такие быстрые, что нас жалили. Вокруг нас вились мотыльки с пятнами в виде громадных отпечатков пальцев, и каждый пытался нас укусить. Мы завернулись в дождевики и надели по две пары носков, и намазали лица грязью, и все равно лишились кусочков плоти.

За водопадом с его туманами и слизнями идти стало легче.

* * *

– Выше водопада, – рассказывала я собравшимся в погребе, – каньон похож на развалины громадного греческого храма.

Все видели картинку с Акрополем в учебнике истории – место рождения демократии. На самом деле каньон был глубоким и узким, с арками деревьев над головой и больше напоминал храм, но изображения храмов были только в текстах по архитектуре.

– Там скалы как колонны, – говорила я, – и осины вырастают рядом с ними свободными и высокими. Никаких снежных лиан. На берегах реки – луга, полные цветов.

* * *

Я не стала упоминать, что через скалы приходилось перелезать или надо было их обходить, что дорога все время шла в гору, а часть цветов оказалась маленькими кусачими кораллами с росными капельками пищеварительных ферментов на зубках. Единственной пищей, которую нам удавалось находить, были дикий лук и трилобиты размером в ладонь, выуживаемые из реки. Лук и трилобиты на завтрак, обед и ужин. Один раз нас загнали между берегом и скалой три земляных орла, они барабанили своими воздушными мешками, плясали и щелкали на нас своими большими клювами, они были размером с человека, вонючие, с шипастыми перьями, и настолько походили на кору и сухие сорняки, что без труда к нам подобрались. Мы разложили цепочку костров, чтобы их остановить, но они собрались ждать, пока у нас не кончится топливо, так что мы наловили трилобитов и швырялись ими в орлов, пока те не наелись и не ушли.

Мы оставили долину и карабкались через туманный лес мимо последнего водопада – вверх через лианы, мхи и комки пульсирующей слизи, – и наконец преодолели очередные валуны и оказались в лесу. Именно тогда мы увидели первый радужный бамбук. Небольшая купа выросла прямо у края скалы, выше многих деревьев со стволами, толщиной в бедро человека. Бамбук рос прямо и гордо, совсем не так, как змеящиеся снежные лианы. Живые радуги. На высоте наших голов висели плоды, розовые и просвечивающие, яркие в солнечном свете.

Мы с Джулианом переглянулись. Нельзя есть что-то непроверенное.

– Они выглядят точно так же, как то стеклянное украшение, только они больше, – сказала я.

– Снежные лианы могут убивать, если захотят.

– Но бамбук еще с нами не встречался, так что у него мнения быть пока не должно.

Плод легко отделился от плодоножки. Внутри тенями виднелось три семечка. От него пахло свежей пшеницей и корицей. Я откусила кусочек: на язык попал сладкий маслянистый сок. Джулиан наблюдал.

– Если он меня убьет, – заявила я, – я умру счастливой.

Но пока больше есть я не стала. Я погладила гладкий вощеный ствол и представила его себе в виде дверных рам, или стропил, или расщепленный и сплетенный в настенные циновки. Небольшой ствол, распиленный на кольца, стал бы красивыми браслетами.

Мы немного полюбовались растениями, а потом пошли по верху скал к водопаду, надеясь увидеть чужаков за каждым камнем. Мы смотрели вниз на каньон – зеленый и длинный, резко уходящий вниз между скалами. Ближе к водопаду вид стал лучше, а в самом красивом месте мы обнаружили скамью, вырубленную в камне и покрытую лишайником. Сначала мы решили, что она естественная, но прямо за ней оказались вырезаны слова – теми же буквами, которые были на стеклянном шаре. Здесь побывали стекловары! Мы радостно закричали и обнялись.

Мы посидели на скамье, пытаясь угадать, какими могут быть стекловары. Сиденье было низким и широким. Стекловары находились где-то выше по течению – так что мы направились туда. Земля стала ровной, а река – шире и медленней. Вдоль нее шла тропа, вымощенная каменными плитами, которые кое-где приподнимали корни. Мы двигались в правильном направлении – и ускорили шаг. В реке оказались еще куски стекла всех цветов радуги. За следующим поворотом – скоро – мы их найдем.

Ближе к вечеру мы увидели четыре здания с круглыми стеклянными крышами, сверкающими среди бамбуковой рощи. Я побежала к ближайшему. Крыша у него состояла из цветных стеклянных блоков, уложенных радугами, а стены были сложены из коричневатых кирпичей, а фундамент был из камней с лентами сверкающего серого и белого. Но уже на бегу я поняла, что здания превратились в руины: стены потрескались и завалились, крыша обрушилась.

Стекловаров здесь не было. Не было уже давно.

Входя в ближайшее здание, я плакала. Пол покрывала грязь и опавшая листва. Стены внутри были выложены глазурованной плиткой, составлявшей переплетающиеся узоры из красных и зеленых линий. Я видела глазурованную плитку в компьютерных текстах. Я постаралась вытереть слезы и смотреть внимательнее. Комната была примерно пять метров в поперечнике. Стеклянные блоки с крыши валялись на полу, наполовину засыпанные, но сверкающие.

– Поразительно, – прошептал Джулиан.

У здания было семь невысоких эркеров, каждый из которых венчался полукуполом, и один из них остался цел. Стеклянную крышу снаружи облепили грязь и кораллы.

Кто-то когда-то стоял под этим сводом и смотрел на проникающий сквозь него солнечный свет – кто-то с глазами как у меня. Этот кто-то наслаждался красками, строил здания, как и я, мыслил, как я, мог делать то, о чем я только мечтала. Кто-то устроил скамью, низкую и широкую, вдоль стены. Я села на нее и разрыдалась. Джулиан сел рядом со мной.

Стекловары бросили эти здания еще до того, как наши родители прилетели на Мир. Мы проделали такой путь, чтобы найти одни только развалины, – но где-то должны быть другие стекловары! Я вытерла лицо и встала. Я прошлась по упавшим кирпичам, камням и стеклу, пытаясь понять, как все это было построено. Примерно на уровне моих глаз кирпичи шли чуть скошенно примерно полметра, а потом сменялись стеклом, а выгиб куполов был параболическим, а не круговым. Одна из апсид, видимо, служила входом, и, если бы он остался цел, мне пришлось бы пригибаться. Я была выше стекловаров.

– Иди сюда! – позвал Джулиан.

Я услышала шорох. Он был уже в следующем здании. Он сдвинул ногами с пола грязь и листья. Пол оказался покрыт мозаикой в виде цветов и растений, среди них была и роща радужного бамбука. Мы убрали еще немного грязи. На бамбуке были цветы и плоды, а за одним из плодов тянулась тонкая желтая рука с пальцами. Мы поспешно расчистили дальше, но остальные плитки оказались разбитыми и разбросанными.

Здания окружали бамбук и сорняки. Я сорвала еще один плод, и он оказался еще вкуснее. Фиппокоты выглядывали из норы между корнями бамбука. Дорожка шла дальше, прямо в лес. Еще руины? Или следующее здание окажется обитаемым? Мы пошли дальше.

Еще через два часа, перед самым заходом Света, искусанные мотыльками, мы увидели город на отвесном берегу над рекой – громадный город. Сверкающие крыши и бамбук возвышались над глазурованной городской стеной выше нашего роста. Но растрескавшаяся стена и расколотые крыши сказали нам, что, пройдя в ворота, мы обнаружим только фиппокотов, летучих мышей и ящериц. У меня уже закончились слезы.

Той ночью мы закрепили гамак на двух стволах бамбука и спали под куполом, который частично сохранился. Мотыльки наконец от нас отстали. Ветер вздыхал на улицах, бамбук тянулся вверх, а его цветы источали похожий на пряности аромат, от которого мне уходить никогда не захочется.

Однако спустя двадцать дней мы все-таки ушли из города.

* * *

В ту ночь, когда мы вернулись в деревню, в погребе, с воющим снаружи ураганом, Джулиан рассказывал собравшимся:

– Когда мы попали в город, это было невероятно. Ничто на Земле не могло бы с ним сравниться!

Брайен хмыкнул. Он протиснулся поближе.

Я вытащила из рюкзака радугу стеклянных плиток.

– Крыши здания – это купола из стеклянных кирпичей. Они сверкают, словно драгоценные камни, а в городе может жить тысяча человек.

– А как же стекловары? – спросила Энея.

Краем глаза я наблюдала за Верой. Она сидела у дальней стены с Террелом.

– Они исчезли уже давно, – ответил Джулиан. – Часть зданий нуждается в ремонте, но они оставили после себя много всего – много полезного.

Он вытащил массивную стальную кружку с надписью из тех же линий и треугольников, которые мы видели по всему городу. В нескольких домах мы нашли остатки мебели и куски ткани. Что-то раньше явно было техникой – например, металлические коробки, полные окислившихся проводов, или бронзовые корпуса вокруг линз; масса мебели за долгие годы сгнила, но кое-какая керамическая посуда в здании кухни так и стояла в аккуратных стопках.

Вера с Террелом перешептывались, и она крутила кусок ткани с такой силой, что материя расползлась.