Погрузившиеся в дерн пальцы наткнулись на нечто плотное, полное жизни. Белый росток, похожий на бамбук, толщиной с мой большой палец, поднимался из земли. Я нашел еще один, и еще – и еще несколько. Снежные лианы вырастали из могил трех женщин. Лианы выпустили корни, чтобы питаться мертвыми женщинами вместо осин, извлекать пищу из плоти, воду из крови. Одна лиана их убила, а вторая кормилась ими, словно это – земная война, где трупы оставляют воронам и диким псам. Я вытащил мачете и, не задумываясь, разрубил бесцветные побеги, взрыл землю ногами, чтобы найти все до одного, и рассек их на кусочки.

Закончив, запыхавшись в плотном воздухе, я посмотрел на невозмутимую стену восточных зарослей и почувствовал себя дураком. Это не земная война, а дарвиновское выживание. Жизненный цикл всегда утилизирует мертвых, а я просто осквернил могилы. Я смотрел на комья земли, мертвые цветы и белые лианы, истекающие соком. Я постарался как можно аккуратнее разровнять землю на могилах и ушел.

Солнце поднялось выше деревьев. Мы знали, что Мир на миллиард лет старше Земли. На Земле растения отделились от животных меньше миллиарда лет назад. Наверное, у Мира была более долгая эволюция.

Растения вокруг меня таили массу секретов, которых мне никогда не узнать.

В тот вечер мы съели наш скудный ужин почти молча. Ури сообщил, что часть ямса отравлена – видимо, водой с пшеничных полей, – несмотря на засуху.

Позже, в постели, Паула вдруг проснулась.

– Могут начаться дожди, – сказала она.

– Скоро?

– Обильные дожди. У этой планеты наблюдаются сезоны гроз. Возникают ураганы, но они крупные и низкие и движутся медленнее, чем на Земле.

– Что мы можем сделать, чтобы к ним подготовиться?

– Мало что, совсем мало что.

Спустя долгое время мы оба снова заснули. Мне снились детство и голод. Утром я проснулся в ожидании выстрелов – и вспомнил, что я далеко от войны и могу не бояться хотя бы солдат, если не голода.

* * *

Перед тем как идти на ежедневные поиски пищи, я вместе с Ури осмотрел поля. Раннее утреннее солнце отбрасывало длинные тени. Мы осмотрели канаву и пшеницу ниже ее. Спасти удалось меньше трети растений – и сейчас они увядали из-за нехватки воды. Мы не останавливались. Я смотрел на сыпучую отравленную почву у нас под ногами.

– Может, если поливать понемногу…

Ури схватил меня за руку настолько резко, что я споткнулся.

– Смотри.

На западном краю полей, на вершине склона, побеги снежной лианы, похожие на белые копья, поднялись уже сантиметров на десять. Песчаная почва все еще удерживалась на ростках. Накануне вечером поле было пустым, я сам это видел. Одного взгляда хватило, чтобы я понял природу яда.

– Это лианы, – сказал я. Ури уставился на ростки выпученными глазами. – Поле отравили снежные лианы. Это аллелопатия. Растение убивает конкурентов, чтобы расчистить себе место. Если мы исследуем их, то увидим, что они полны яда.

Так и оказалось. Снежная лиана выпустила корни на глубину больше метра, обнаружила наше орошаемое поле, выделила яд и захватила поле себе. На поле с ямсом тоже оказались ростки.

– Растения пытаются распространяться. Это естественно, – объяснил я в лаборатории Ури и Пауле.

Тем не менее мне было неспокойно. Снежные лианы отправили корни на расстоянии больше полукилометра, чтобы напасть на поле, игнорируя другие плодородные участки.

– Я говорю: уничтожить ее, – процедил Ури сквозь зубы. – Она убила Нинию. Она убьет все наши посадки.

Паула строго посмотрела на него. Я озвучил очевидное.

– Их трудно будет уничтожить. Заросли занимают несколько гектаров – и неизвестно, какая у них защита.

– Мы остановили Наполеона, мы остановили Гитлера, мы можем остановить растение-убийцу. Мы выдержим осаду.

Тут Ури поймал взгляд Паулы и улыбнулся, словно это была шутка.

– Мы не на войне, – медленно проговорила Паула с ответной улыбкой. – Это просто лианы и деревья.

Ури отдал честь:

– Я – солдат-дровосек.

Улыбка Паулы чуть поблекла.

Если мы намерены что-то выращивать, лианы необходимо остановить, но для этого нам требовалось нечто гармонирующее с окружающей средой.

– Природа уравновешивает, – сказал я. – Что-то должно служить природным ограничителем снежных лиан. Надо это выяснить – и позволить окружающей среде самой о себе позаботиться. Ури, пошли.

Паула посмотрела на меня с благодарностью.

* * *

Два участка зарослей, восточный и западный, разделял широкий луг, на котором мы поселились, и с обоих краев они ограничивались лесом. Руководствуясь системой геонавигации и вооружившись мачете, мы с Ури ломились через лес в северном направлении, потея в перчатках и толстых рубашках – защите от колючек, жукоящериц, шипастых нелетающих птиц и стрекал кораллов. Каждый удар мачете пускал сок со своим особым запахом.

Ури с силой ударил по ядовитому сумаховому папоротнику.

– Надо найти что-то вроде бомбы, – сказал он.

– Надо найти нечто еще более мощное, но не оружие. Нечто природное.

Он приостановился.

– Думаешь, найдем?

– Верь природе. То, что контролирует снежную лиану, должно быть как минимум не менее сильным, чем она.

Первый найденный нами участок снежной лианы стоял в лесу, словно остров диаметром два метра: облако белых плетей вокруг кроны осины. Они выгибались над нашими головами, словно тянущиеся в лес щупальца. Одно из них обернулось вокруг пальмы, заваливая ее, а второе стиснуло материнскую почку. Пальма умирала.

– Вот работа для солдата-дровосека, – сказал я.

Он картинно поприветствовал лиану:

– Встретимся в бою.

Спутниковая съемка показала еще одну заросль: большую и расщепленную по центру, словно глаз ящерицы. В миниатюре она походила на заросли вокруг нашего луга.

На одной стороне прореха в зарослях вела, словно дверь, на луг внутри них. Над входом лианы выгибались навстречу друг другу и сцеплялись. Шипы вонзались в другие лианы, сок капал на землю. Один из отростков зажимал излохмаченный кусок другой лианы в спиральной хватке.

Ури воззрился на него:

– Растение очень странное.

Я понял с первого взгляда:

– Два растения, восточное и западное.

– Два солдата, – поправил он меня и расхохотался, довольный своей шуткой.

Я засмеяться не смог.

Внутри обнаружились кустики травы, завалившиеся и подгнившие, как пшеница у нас на поле. Я ботинком отодвинул склизкие останки, открыв гниющий росток осины, принадлежавший какой-то из сторон.

– Возможно, это и есть главная мишень корневой гнили.

Он всмотрелся в росток, а потом обвел взглядом заросли по обе стороны от нас и медленно улыбнулся.

– Жизнь снова понятная. Мы на поле боя, сражение ведут два комнатных растения.

В какой-то мере он был прав. На Земле растения всегда борются друг с другом. Часто бой бывает смертным.

– Да, это битва, – сказал я, – но за выживание. Это не просто солдаты. И учти, насколько велик наш луг – какая идет борьба за выживание.

Я осматривался в поисках какого-то признака силы, противодействующей снежным лианам, но ничего не увидел.

Вонь привлекла наше внимание к комку зеленого дерна – на самом деле раздувшемуся трупику фиппокота. На лианах одной из сторон висели спелые плоды.

– Могу спорить, что они ядовитые, – сказал я.

– Зачем убивать котика? Ты сказал, они удобряют землю в зарослях.

– Трупы могут дать больше удобрения. Или можно прекратить поступление навоза противнику.

– Растения не настолько умные.

– Они приспосабливаются, – сказал я. – Эволюционируют.

В университете мы шутили, что растения проявляют жестокость в отношении насекомых, заставляя переносить пыльцу или семена, но насекомые мелкие. На Мире снежные лианы были громадными. Рядом с ними люди и фиппокоты оказались насекомыми, объектами жестокого обращения. Я толкнул мертвого фиппокота носком ботинка. Он был чем-то закреплен на почве. Я ткнул в трупик острием мачете, задержав дыхание от вони. Толстый корень высунулся из его живота и зарылся в землю. Что-то приподнимало кусок меха.

Я вскрыл беднягу. Внутри проросло семя снежной лианы. Мне вспомнились могилы тех трех женщин. Западная лиана использовала их, как фиппокотов, чтобы перенести свои семена, а трупы послужили удобрением. Я срубил росток, поднимающийся из фиппокота. Я узнал все, что требовалось. Понял, что мы такое.

Я огляделся, ища Ури. Держа мачете, как саблю, он подошел к одной из стен зарослей и медленно двигался вдоль нее. Он подбрасывал ногами опавшие листья и гниющую траву. Разлетались листья и прутья… и, возможно, кости. Под подстилкой корни снежной лианы лежали, словно ползущие змеи, вытягиваясь и обвиваясь друг вокруг друга.

– Бред! – крикнул он. – Бред! Нас убивают воюющие комнатные растения.

В разлетающихся листьях я увидел, как взрывается наш дом в Веракрусе во время Зерновой войны, как разлетается кровельный материал. Моя семья бежала через поля в заболоченный лес, а вокруг жужжали дроны-разведчики. Мать попыталась прикрыть мне глаза и велела быть храбрым, но я увидел в лесу человеческие кости с отваливающимся зловонным мясом – и заорал. И тут моя мать упала, и пузырящаяся кровь потекла у нее из груди и изо рта. Нам пришлось бросить ее с другими мертвецами, а мне пришлось быть храбрым.

Ури служил в армии, но я побывал на войне. Солдаты одерживают победы, а мирное население просто выживает, если хватает удачи и хитрости. Этого может оказаться достаточно, но мирные жители могут возненавидеть обе стороны – как это сделал я. Я улетел с Земли, чтобы сбежать от них всех, от всех сторон всех войн.

– Можно уходить, – сказал я. – Нам можно уходить.

Люди, начавшие Зерновую войну – обе стороны в той войне, – были жадными и жестокими. А лианы были просто лианами.

Он указал на меня концом своего мачете.

– Восточная лиана уже наш союзник, так? Она будет нам служить.

– Только если мы станем хорошими большими фиппокотами и будем делать то, что ей надо.

Ури запрыгал, как кот.

– Значит, фиппокоты победят.

– Только если победит наша лиана.

* * *

Я настоял на том, чтобы раскопать могилы Кэрри, Нинии и Зии. Там обнаружилась масса воюющих корней, переплетающихся внутри тел. Семена западной лианы проросли, стебли и корни вырывались из их животов. Однако корни восточных зарослей приняли ответные меры, удушая ростки. Восточная лиана победила. Я признался, что атаковал ростки западной лианы.

Ури обнял меня за плечи:

– Ты помог убить убийцу Нинии… и Кэрри с Зией. Ты сделал хорошее дело.

Больше того: я принял решение относительно неприкосновенности могилы – нечто за рамками борьбы за выживание. Я принес на Мир разум и сердце.

* * *

После скудного ужина на деревенской площади – из плодов снежной лианы, но без ямса, без хлеба и с минимальной порцией сублимированного микопротеина, привезенного с Земли, – мы созвали совет Содружества по вопросу снежных лиан. Я рассказал, как лианы сражаются друг с другом, отравляя другие растения и используя животных для удобрения, распространения семян – и, возможно, еще для чего-то.

– Возможно, мы могли бы пересадить восточную лиану для охраны наших полей, но…

Меня перебила Венди Полстопы:

– Идеально.

Другие дружно кивнули.

– Но нам надо стать ее фиппокотами, – сказал я. – Это мы будем работать на нее, а не наоборот. Она поможет нам только потому, что это будет на пользу ей самой. Мы дадим ей пищу и воду – наши сортиры, орошение и кладбище – и поможем продвигаться, как будто мы колония фиппокотов.

– Ну и отлично, – широко улыбнулась Венди. – Мы ведь хотели встроиться в экосистему. Мы перестанем быть чужаками – и всего через два месяца! Это даже лучше, чем я думала.

Однако быстрый успех вряд ли достижим. Мы наверняка чего-то не учитываем.

– Мерл, – попросила Паула, – расскажи нам про фиппокотов. Какие они, что нам надо делать?

Он встал и разгладил бороду.