Но Кента продолжил стоять на коленях с упрямством осла. Божественная аура усилилась, и Хизаши с легкой завистью представил, как излучает такую же вместо осорэ ёкая. Да, впрочем, и той уже почти не осталось.

И все же, почему боги пришли на помощь? Что они задумали?

– Времени мало у нас, – изрек Адзи-сики и протянул к ним двоим объятые светом руки. – За то, что юную итако не обижали, примите благодарность мою.

Он положил одну ладонь на макушку Кенты, а второй накрыл лицо Хизаши, прежде чем он успел воспротивиться. Тепло проникло под кожу, распространилось по телу, и стало легко-легко, будто ноги больше не касались земли, и ничто в целом свете не тяготило души. Хизаши доводилось ощущать на себе гнев богов, но никогда прежде – их благословение.

– Стойте! – внезапно воскликнул Кента. – Помогите лучше учителю Морикаве.

– Ты отвергаешь божественную помощь? – изумился Адзи-сики.

– Простите! – Кента рухнул лицом в траву. – Но ему она нужнее!

Хизаши вообще не удивился, ведь он знал Кенту, а вот небожителя его слова потрясли.

– Что ж… Исполню я твою просьбу, Кента из рода Куматани. Однако и дело свое завершу тоже. Возьмитесь за руки, и я отправлю вас в место, где враги не станут искать.

Кента поднялся на ноги, все еще ошарашенный происходящим, и сомкнул пальцы на запястье Хизаши. И снова чувство удивительной легкости охватило их, и мир подернулся дымкой. Покровитель змей что-то произнес, очень тихо, человек бы не расслышал, но хэби сумел.

Это было извинение.

И вот уже прохладный свежий ветер трепал челку, принося с собой позабытый соленый запах моря, а крики чаек заполнили голову, пустую и звонкую после перемещения. Хизаши лежал на спине, и над ним синим куполом раскинулось бескрайнее ясное небо. Он развел руки в стороны и не обнаружил рядом ничего, кроме травы и мелких камушков.

– Кента? – хрипло позвал он. Страх еще не успел охватить его, как раздался ответ:

– Я здесь.

Хизаши сел и с удивлением обнаружил, что непослушное искалеченное тело не отзывается болью, может, самую малость, словно он слишком долго спал, и мышцы ослабли и откликались на движение неприятным покалыванием. Первым делом Хизаши нащупал веер за пазухой, потом поднял голову и в ореоле слепящего света увидел лицо Кенты. Он протягивал руку.

– Где мы? – спросил Хизаши, поднявшись с его помощью. – Место кажется знакомым.

– Это же остров Камо, нет? – Кента подвел его к обрыву, с которого открывался вид на бескрайний простор океана, покрытый беспокойными барашками пены.

– Камо?

Здесь они бывали, будучи младшим учеником и воспитанником, здесь столкнулись с ложным умибозу и обнаружили канал контрабанды из Чжунго. И здесь Хизаши впервые увидел слезы Куматани.

– Но почему Камо? – не понимал он.

Кента повернулся к каменному така-торо, поклонился живущему в нем ками и ответил, указывая на поднимающегося по тропе человека.

– Наверное, потому что здесь о нас будет, кому позаботиться.

Тояма Рэн из управления Дзисин острова Камо помахал им рукой. У Хизаши наконец щелкнуло в голове, и он понял: Тояме они доставляли тогда письмо от Ниихары-сэнсэя, где тот предупреждал о появлении потомка Куматани, значит, Тояма доверенное лицо старого учителя и не должен причинить Кенте вреда. Тиски постоянной тревоги расслабились, и Хизаши глубоко вдохнул соленый воздух позабытой свободы.

Воспоминание первое. Луна в отражении на воде

Лето перевалило за середину, приближался день поминовения усопших, а вместе с ним и самое важное и праздничное шествие ёкаев в году. По ночам небо озаряло столько звезд, что того и гляди, они начнут осыпаться раньше срока. По всем землям огромной империи Ямато люди готовились встречать своих мертвых родственников, а хэби, выбравший себе имя Хизаши, свернулся кольцом под лунным светом и медленно моргал, размышляя над полученным приглашением. Парад ста духов потому так и назывался, что в нем всегда участвовала ровно сотня ёкаев, удостоенных подобной чести. Первыми шли, конечно, самые старые и сильные, замыкала всякая мелочь вроде блуждающих огней. Репутация тоже имела значение, ведь Парад должны были бояться и уважать смертные. Подумав обо всем этом в который раз, Хизаши решил, что вполне может сделать Параду одолжение и явиться.

Эту ночь он провел в гнезде, а наутро обратился человеком и отправился в ближайшую крупную деревню, поглазеть, как люди готовятся защищаться от Хякки яко.

– Эй, господин, купите редьки! Хорошая редька, господин!

– Жареный тофу, жареный тофу!

Хизаши погрузился в гомон и суету толпы, неизменно привлекая к себе внимание. Еще бы – все вокруг были невзрачные, обычные, смертные, и он шел с гордо поднятой головой и поигрывал привязанным к поясу кошелем. Это обманщицы-кицунэ превращали листочки в монеты, а он, Хизаши, всегда знал, где искать деньги, такой уж у него был талант. Недавно, специально перед Обоном, он раскопал разбойничий схорон и забрал все. Ему, может, столько и не надо, но и оставлять не хотелось. Должно быть, те разбойники очень удивились потом.

– Господин, не желаете ли получить предсказание? – услышал он вдруг и замер. Перед ним возник невысокий гадатель с плутоватым лицом. Улыбался он настолько старательно, что глаза превратились в щелочки, а кожа натянулась, как на барабане. Хизаши даже засомневался, не повстречал ли он собрата-хэнгэёкая^[17], но присмотрелся и ничего подозрительного не обнаружил.

– Поди прочь, – бросил Хизаши и пошел было дальше, но назойливый гадатель вновь возник на его пути.

– Разве нет ничего такого, что бы беспокоило сердце господина? Я на любой вопрос могу дать ответ.

– Я же сказал, прочь! – повторил Хизаши уже более раздраженно и свернул с главной улицы. Деревня была зажиточной, на много дворов, даже рынок свой имелся, куда жители селений поменьше стекались на торговлю. Рынки Хизаши нравились, он частенько оборачивался человеком и бродил среди лотков, но хоть и был при деньгах, никогда ничего не покупал, потому как не имел дома, куда бы мог все это унести. Жил он в корнях огромной старой сосны, было там темно и уютно, но на человеческие жилища совсем не похоже. Смертные окружали себя кучей разнообразных вещей, и у каждой был свой смысл и предназначение. А у иных и смысла особого не имелось, как у свитков с рисунками, что Хизаши однажды видел у бродячего художника. А все равно ж… красиво.

Он прошел деревню насквозь и вышел к реке, где у берега под присмотром старухи купались маленькие человечки. Хизаши не стал приближаться, но зрелище его заворожило: солнце искрилось в туче поднимаемых брызг, детеныши хохотали и визжали, трепыхаясь в воде, а старуха клевала носом, изредка покрикивая на них, когда просыпалась. Хизаши порой ловил себя на пугающей мысли – а каково бы было, окажись он одним из них? Ведь чем-то смертные заслужили столько места в этом мире. Хоть они и жили недолго, все равно умудрялись оставлять память о себе даже после того, как исчезали. Хизаши минуло уже очень много зим и лет, но он так и не понял, чего в людях особенного, что так и тянуло к ним, смотреть, изучать, притворяться ими, пусть и ненадолго.

Когда старуха обернулась, разбуженная окончательно пристальным немигающим взглядом из тени, под деревьями уже никого не было. А хэби по имени Хизаши вернулся в лес и, едва пересек его границу, обратился серебряной змейкой и пополз домой дожидаться ночи.

С заходом солнца жизнь в людских поселениях замирала, тогда как из всех потаенных мест вылезали всевозможные духи и ёкаи. Воздух немного подостыл, и Хизаши выбрался из норы и поднялся на хвосте – не самая распространенная среди его знакомых змей привычка. Юркие итати уже вовсю перебирались с ветки на ветку, пугая древесных духов кодама, блуждающие огоньки играли в догонялки в густых кронах, перекрикивались визгливо лисицы, мерзко шуршали в траве тонкие лапки цутигумо^[18]. Лес оживал, раскрашивался призрачными огнями и блеском хищных глаз.

Хизаши пополз знакомыми тропками, пока не оказался на опушке. К тому времени взошла луна, и ее серебряный свет заливал заброшенную дорогу, поросшую травой. Огоньки, сопровождавшие Хизаши на его пути, отпрянули, когда он увеличился в размерах, выпрямился на длинном мощном хвосте, откинул назад белоснежные волосы и зыркнул на них розовоглазым хмурым взглядом.

– А ну кыш, надоели.

Огоньки замерцали, точно слова Хизаши рассмешили их, но стоило щелкнуть когтями, как малышек будто ветром сдуло. Он довольно оскалился, поправил голубое кимоно с рисунком из облаков и выполз на дорогу. В тот же миг воздух замерцал, и рядом с ним возникла призрачная лиса – рэйко. Она поднялась на задние лапы, попрыгала на месте и в итоге просто оторвалась от земли и застыла полупрозрачным силуэтом с просвечивающим сквозь голубоватую дымку тела белым лисьим скелетом. Заметила Хизаши, и глаза вспыхнули парой зеленых огней.

– Кого я вижу? – протянула рэйко и пару раз провернулась кругом, по-прежнему не касаясь лапами земли. – Неужели сам Хизаши-сан выбрался из своей темной норы на Парад?

Не иначе как от переизбытка эмоций, она перекувыркнулась через голову и на несколько мгновений превратилась в светящийся маленький шарик, а потом снова стала духом лисы. Хизаши посмотрел на ее кривляния, развернулся и важно пополз прочь, приминая за собой высокую траву. Кицунэ – мохнатые ли, призрачные – были одинаково утомительны и вечно мололи чепуху, лишь бы привлечь к себе внимание. Только что на задних лапах не плясали, как нэкоматы.

– Эй, подожди меня, – тявкнула рэйко, догнала его и поплыла по воздуху рядом, мотая бесплотным хвостом.

За ней тянулся шлейф озорных лисьих огней, кицунэ-би, похожие в темноте на точки фонариков, только их никто не нес. Сейчас же было слишком светло от луны, и кицунэ-би жались к рэйко, как перепуганные щенки.

– Говорят, скоро сменится предводитель Хякки-яко, – вновь открыла рот призрачная лиса.

– А мне что с того? – скучающе ответил Хизаши, хотя, если честно, ему стало немного любопытно. Возглавлять ночное шествие было весьма почетно.

– Парады при старой черепахе на редкость скучная штука. Не понимаю, чего ей не сиделось на морском дне?

Хизаши припомнил нынешнего предводителя Парада ста духов, подводного прорицателя хонэнгамэ, выглядящего как огромная черепаха с хвостом-веером и женской рогатой головой. Обычно она не выбирается из пучины без весомого повода, но честь вести за собой призрачное шествие заставляла хонэнгамэ каждую ночь дня Собаки нарушать вековые принципы. Стоило ли говорить, что скорость передвижения Парада при таком предводителе изрядно упала?

– И кого же прочат на смену? – поинтересовался он. Рэйко чихнула, и из ее пасти выскочил новый огонек и присоединился к свите.

– Есть, говорят, один наглец. – Рэйко довольно оскалилась. – Еще и сотни лет не стукнуло, а уже силу такую набрал, что многим из нас и не снилась.

– Пф, – только и фыркнул Хизаши.

– Или подумал, местечко для тебя придержат? Ха! – кицунэ так развеселилась, что снова стала светящимся шаром, но ее тявкающий смех продолжал раздражать слух. Махнув рукавом, Хизаши сдул нахалку в сторону вместе с ее свитой. Рэйко вмиг перекинулась обратно, да еще и на лапы приземлилась, став материальной. Встряхнулась, разгоняя по бурой шерсти искры, оскалилась, но тут же отвлеклась на кицунэ-би и принялась прыгать вокруг Хизаши, пытаясь поймать их пастью.