Одно радовало, болтливая спутница надолго отстала с разговорами, а там уже на пустынной дороге появились новые огни, что сопровождали участников Парада ста духов. Щелкал клювом похожий на большую летающую креветку амикири, явилась из-за деревьев окруженная дымкой мелкого дождя Амэ-онна, как всегда, чем-то расстроенная, и за ней потянулся пахнущий сыростью и мокрой пылью след. Компания становилась все шире, разговоры возобновились, особенно когда буквально из-под земли возник старый тануки, участвовавший в Параде последние лет пятьсот, такой древний он был. Хизаши тут многие знали, приветствовали, интересовались делами. Рэйко затерялась в игривой своре других кицунэ, и теперь они гонялись по округе, обменивались пофыркиваниями и даже пару раз несильно подрались.

Меж тем совсем стемнело, луну закрыли облака, и перед каждым из ёкаев возник синий хи-но тама, распространявший зловещее призрачное сияние. Хизаши услышал знакомый звук трущихся друг о друга чешуек и обернулся как раз тогда, когда к нему подкралась змееподобная Нурэонна.

– Доброй ночи, Хизаши-сан, – поздоровалась она и кокетливо поправила длинные спутанные волосы, черными водорослями прилипшие к нагому телу. Ее раздвоенный язык быстро пробежался по темным губам, и Хизаши поморщился. Нурэ-онна легко заманивала в свои лапы недалеких человеческих мужчин женскими прелестями, пряча под водой змеиную половину, но на Хизаши такие уловки не действовали. Нурэ-онна казалась ему донельзя вульгарной. Даже тануки, на что те еще развратники, носили одежду, подражая людям. И хвост – не оправдание.

– Почему не смотришь на меня? – сообразила Нурэ-онна и капризно нахмурилась. – Мы же с тобой так похожи, почему бы не…

– Потому, – обрубил Хизаши. Его огонек мигнул, реагируя на настроение.

– Этот хэби видно решил, что мы ему не ровня, – хихикнула горная старуха Ямауба. – Высоко метишь, небось, в предводители Парада?

Процессия растянулась по дороге, ведущей к ближайшей деревне, но когда Хизаши ответил, его услышали все.

– Ха! К чему мне такая морока? Что хорошего в том, чтобы первым вышагивать по дорожной пыли? – Хизаши сложил руки на груди и гордо вскинул голову.

– Так что же у тебя на уме?

– Я стану ками.

Ночная тишина взорвалась многоголосым хохотом, рычанием, фырканьем, воем и тявканьем. Беззвучно смеялись даже огни кицунэ-би.

– Что такого веселого я сказал? – обиделся Хизаши.

– А ты сам не понял? – Ямауба аж за живот схватилась. – Кто ж тебя в ками-то возьмет? Ты же ёкай!

– И что? Я много таких историй слышал.

– Эх, молодость, – усмехнулся седой тануки. – Кто из нас в юности не мечтал о большем?

– Ему уж под двести, – возмутилась Ямауба.

Нурэ-онна свистяще захихикала, прикрывая рот когтистой ладонью. Хизаши смерил ее презрительным взглядом.

– Вот увидите, я найду молящихся, получу свой храм и стану ками, а вы так и будете грязь месить.

– Ты чего там тявкнул, щенок?! – рыкнула крупная ногицунэ с блестящим черным мехом. – А?! Ну-ка повтори!

Что дикие лисы, что призрачные, что божественные – одна порода. Хизаши не стал даже удостаивать ее ответом. Он вообще не собирался пока хвастаться, но у него уже начал появляться план, как исполнить свою задумку. Будучи неприметной змейкой, он много где успел побывать за почти два столетия жизни, много слышал, много видел и точно знал – уж у кого-кого, а у него шансы возвыситься есть.

Довольно быстро суета, вызванная дерзким заявлением, сменилась прежней привычной неспешностью. По пути присоединялись все новые и новые ёкаи, и на подходе к людскому жилью собралась, наконец, вся сотня во главе с предводителем – морским прорицателем хонэнгамэ. Черепаха тяжело шла впереди и несла синий фонарь на длинном шесте, чтобы каждый смертный увидел приближение Парада ста духов. Хякки яко окутывала плотная, леденящая душу осорэ, и всякий, окажись он достаточно близко, замер бы от ужаса, а то и вовсе рехнулся. Но и смертные не дураки, мало кто решился бы покидать жилище в такую ночь, встретить случайного путника – редкость по нынешним временам.

Хизаши вместе со всеми начал спуск в низину, где раскинулась деревенька, несмотря на такой поздний час все еще манящая светом окон. Люди боялись засыпать, молились, чтобы их минула печальная участь стать добычей Хякки яко. Парад потянулся вниз цепочкой синих огней, то появляясь, то снова исчезая во тьме. Если не всматриваться, можно было заметить лишь покачивающиеся в воздухе сгустки синего пламени да нечеткие силуэты всех мастей, и только звук шагов ничего не скрывало. Парад ста духов вошел в деревню и медленно двинулся через ее центр, мимо запертых домов, мимо колотящихся сердец, скрытых ненадежными стенами. Хизаши тоже чувствовал сладковатый аромат человеческого страха, что в эту ночь был приятнее самых изысканных людских благовоний. И в нем просыпался голод, тот же, что дремал в настоящих змеях и делался невыносимым, стоило ощутить запах крови. Это первобытное чувство ему отчего-то не нравилось, хотя и не было в нем ничего необычного. Люди смертны и слабы. Права рэйко, надо напоминать им о страхе, пока они не забыли, что это такое.

Но Хизаши не хотел, чтобы его только боялись. Душа стремилась к чему-то иному, названия чему он пока не сумел подобрать. У людей на все хватало слов, и это было еще одним различием между ними и хэби по имени Хизаши.

– Эй, не спи, – толкнул его в бок острым локтем долговязый гараппа^[19]. – Предводитель что-то почуял.

Хонэнгамэ и впрямь встал на месте, и самые нетерпеливые едва не врезались в его покрытый илом панцирь. Хизаши протиснулся вперед сквозь взволнованную толпу и раньше, чем услышал, сам ощутил близкое человеческое тепло. Инстинкты ёкая толкали его на охоту, и когда предводитель качнул головой, все с воем бросились врассыпную. Поднялся ветер, замелькали лисьи огни, знаменующие появление Парада, и люди в мнимой безопасности своих домов застыли в страхе.

– Поймала! – закричала Ямауба и вытащила на призрачный свет верещащую женщину. Мужчину держала в хвосте Нурэ-онна и, кажется, он был уже мертв.

– Беги! – вдруг страшно закричала пойманная женщина. – Беги, Сатору! Беги скорее!

Раздался треск разрываемой плоти и хруст костей. Горная старуха отбросила безвольное тело, подняла повыше оставшуюся в руке голову с разинутым в крике ртом и вдохнула в нее зеленовато-синий огонек, вспыхнувший в мертвых глазницах. Получившийся фонарь Ямауба намотала волосами на кулак и победно расхохоталась.

– Мальчишка сбежал, – протянул гараппа и облизнулся. – Интересно, каковы на вкус его внутренности?

– Тебе их все равно не хватит, дылда, – старый тануки возник рядом с ним и покачал барсучьей головой. – Пускай лучше наш «ками» развлечется.

Его хитрый взгляд остановился на Хизаши, а следом за ним и почти сотня других. Хизаши гордо выпрямился, расправил плечи.

– Если уж вам детеныш не по силам, то так уж и быть, – сказал он и ринулся на ни с чем не сравнимый запах.

В своей высшей форме из трех Хизаши мог настигнуть маленького беглеца мгновенно, но нарочно дал ему немного времени. Разумеется, тот мчался к скромному святилищу за деревней, наверное, рассчитывал на помощь ками или даже самих богов. Но ночь Хякки яко была временем обакэ и целиком принадлежала только им. Мальчишка упал, не добежав всего ничего. Луна выглянула из-за облаков, и безжизненный серебристый свет заиграл на точно такой же чешуе полуюноши, полузмея, заскользил по изящному черному рисунку на ней, запутался в снежно-белых прядях. Тень Хизаши упала на мальчика, и тот даже перестал плакать, застыл перепуганной мышью, глядя на него снизу вверх огромными глазами.

– Почему не убегаеш-ш-шь? – спросил Хизаши, срываясь на шипение.

Мальчик молчал, а потом зажмурился, стиснул кулачки и кинулся на Хизаши, осыпая его неловкими, едва ощутимыми ударами. Нелепое сопротивление так поразило Хизаши, что он не сразу схватил детеныша за шкирку когтями и поднял на уровень глаз. В воздухе тот присмирел, но смотрел уже не как загнанный зверек, а как маленький хищник, готовый откусить протянутый ему палец.

– Откуда в тебе взялась вдруг эта воля к жизни? – задумчиво спросил Хизаши больше сам у себя, чем рассчитывая получить ответ. – Что заставляет такое слабое существо, как ты, бороться безо всякой надежды победить? Ведь я сильнее в сотни раз.

– Вы убили маму и папу, я вас ненавижу! Я вас всех убью! – вдруг выкрикнул тот, вновь заливаясь слезами.

Луна стыдливо спряталась за пеленой облаков, тьма сгустилась, укрывая собой то, что неизбежно должно было произойти.

Но, вернувшись обратно к остальным, Хизаши не был доволен, напротив, ему стало еще невыносимее и еще неспокойнее. Пока он отсутствовал, самые молодые ёкаи ворвались в случайный дом, не защищенный печатями и оберегами, и сожрали всех обитателей.

Можно двигаться дальше, пока ночь еще в самом начале.

– От тебя не пахнет кровью. – Сбоку возникла призрачная лиса и повела из стороны в сторону узкой мордой с просвечивающим черепом. – Ты точно сожрал того мальчишку?

– Нет, тебе оставил, – буркнул он и щелкнул когтями, заставляя рэйко отпрянуть. – Найдешь свою добычу, вот за ней и следи.

Кицунэ исчезла в стайке ярких огней, донимать кого-то еще. Нурэ-онна ворковала с мрачным карасу-тэнгу, Ямауба забавлялась с новым фонарем. Парад ста духов шел своим чередом, и никто из них не видел, как хэби по имени Хизаши отпустил человека, которого должен был убить.

* * *

С той ночи прошло уже много лет, все новые приглашения Хизаши отвергал. Мысль о том, чтобы возвыситься в глазах людей и ёкаев, занимала его днем и ночью. От нее он снова сорвался с насиженного места и менял одно на другое, присматриваясь к людям, которых встречал. Особенно ему нравились бива хоши – слепые странствующие музыканты. Они не могли видеть Хизаши и не пугались, даже если его личина была несовершенна, а он слушал их песни обо всем, что они узнавали в странствиях, и щедро платил за это.

Однажды он повстречал бива хоши по имени Кендзи. Тот был не так чтобы стар, но тяжелая жизнь впроголодь, без крыши над головой, сожрала юные годы, состарив раньше срока. Он был наполовину седым, прятал веки под грязной повязкой, чтобы не смущать никого. За спиной он носил тощий мешок с той едой, что ему жертвовали добрые люди, да видавшую виды биву. Когда Хизаши прогуливался среди смертных, вокруг бродячего музыканта собралась толпа послушать песни о том, что он повидал, пока шел сюда. А пел этот бива хоши так, что диву дашься. Да только не повезло ему – не пришлась его игра по вкусу одному знатному господину, и он велел побить Кендзи палкой и прогнать за ворота.

Хизаши отправился следом за ним, скрывшись с глаз простых людей.

За городом, на прибитой недавними дождями пыли, сидел Кендзи и на ощупь пытался понять, все ли в порядке с инструментом. Его пальцы, дрожа, будто бы ласкали биву – кормилицу и единственную подругу на жизненном пути. Когда Хизаши остановился неподалеку, слепец повернулся к нему лицом, безошибочно угадав местоположение.

– Кто вы такой? – спросил он. – Друг или враг?

Хизаши хотел поначалу промолчать, но раз уж слепому было видно больше, чем зрячему, ответил:

– Не друг и не враг. Просто случайный слушатель.

– Тогда, если моя игра пришлась вам по нраву, господин, наградите бедного музыканта хоть парой монов.

Хизаши опустил взгляд на кошель, привязанный к поясу, и усмехнулся.

– Я хочу послушать еще. Скажи, бива хоши, куда ты направишься теперь?

Тот пожал плечами и тяжело поднялся.

– Куда поведет меня эта дорога, господин.

– Тогда я посмотрю.

И они пошли дальше вместе. Кендзи был приятным спутником, не лез с разговорами, не жаловался и не ныл, только знай себе постукивал палкой по земле, довольно бодро перебирая ногами. Хизаши быстро надоело идти, и он обратился змеем и пополз за человеком, который, конечно, ничего не заметил. Когда они останавливались на отдых, Хизаши сворачивался кольцом у костра, разведенного слепцом, и слушал его незамысловатую музыку. Кендзи пел о войне и о том, как она ломала жизни людей, но еще он пел о героях, что побеждали врагов, о женщинах, ничуть не уступавших им в храбрости. Пел о чудесах, которые творили боги, спасая людей.

– Ты видел богов, Кендзи? – спросил как-то Хизаши.

– Нет, но это и хорошо. Если довелось столкнуться с божеством, значит, жизнь твоя и впрямь была ужасна.

– Отчего же?