Нелюбимая жена (страница 5)
Я вышла в коридор. В пору рыдать, а у меня глаза сухие, только знобило и потряхивало. Мама вскочила, увидев меня. Я выдала привычную дежурную улыбку. Она расстроена. Нужно ее успокоить. Она моя мать, и я любила ее. Потому что должна любить, она ведь родила меня. Но я до сих пор помнила день, когда просила помощи и совета. Мне его дали – терпеть и быть за мужем. Я так и сделала, а потом ловушка захлопнулась. Нет, я не винила родителей и диаспору за ее законы. Но и любить их и сам анклав тоже не могла. Я разучилась чувствовать эту самую любовь душой и сердцем. Давно перестала верить в нее именно такую. Всегда ждала подвоха. Только дети, да, они держали меня в этом мире. Даже с учетом, что они ЕГО. Они больше Давида, чем мои, по сути. Сыновья – единственные, кого я по-настоящему любила и по кому буду скучать. А они… Я бы не хотела, чтобы они страдали, никак и никогда. Даже обо мне.
– Ну что там, доченька? – мама, миниатюрная и невысокая, заглядывала мне в глаза со смесью страха и надежды.
– Ничего страшного, – обняла ее за плечи и повела к выходу. Май подошел к экватору и уже было достаточно тепло, чтобы выпить кофе за столиком на улице. – Благодарю, – кивнула официанту и посмотрела на мать. – Мам, я хочу, чтобы ты забыла о нашем походе к врачу.
– Но как же…
– Ты меня любишь? – да, мне захотелось знать.
– Конечно! – замахала руками. – Лоточка, что за вопросы?!
– Тогда пообещай, что никому не скажешь. Чтобы не случилось. Прошу тебя, мама.
– Хорошо, – она сглотнула. – Ты только скажи, что ничего непоправимого.
– Ничего непоправимого, – слабо улыбнулась. Если я умру даже завтра не произойдет ничего непоправимого. Смерть – естественная часть нашего пути. Ее я никогда не боялась. Возможно, потому, что никогда не жила счастливо, просто с настоящей искренней улыбкой не просыпалась. Я бы хотела попробовать, как это…
Мы выпили кофе, и я посадила мать в свою машину.
– Илона, отвези маму домой.
– Лота, а ты? Нельзя же одной, дочь.
Я не ответила. Можно. Теперь мне все можно.
Я неспешно гуляла по Тверской-Ямской. Солнце светило ярко, даже грело, а в небе ни облачка. Люди торопились по своим делам: у них вся жизнь впереди, а я отстраненно думала о своей.
Мне тридцать пять лет, пятнадцать из которых замужем. Трое детей, дом и семья. Дорогие шмотки и люксовые украшения. А что еще? Даже не знаю. Я видела мир. Знакома с известными в стране людьми. У меня все есть. А что же я такой пустой себя ощущаю? Словно и не жила вовсе. Я была женой, матерью, дочерью. Соответствовала образу роскошной женщины обеспеченного мужа. Воспитывала сыновей и занималась благотворительностью. Поддерживала и не давала скучать одинокой матери. А что сама сделала? Что из этого было исключительно ради меня? Кажется, что ничего. Вроде бы всем нужна, но такая ненужная. А если операция неудачной выйдет, как далеко меня уберут с глаз? Если умру, хоть поплачут. Потом забудут, конечно же. А что мне останется? Такая разнообразная сытая жизнь, а дорогих воспоминаний не связанных с детьми и нет. Счастья женского нет. Личных достижений нет. Любви нет…
Я остановилась у одной из многочисленных витрин: красивая стройная женщина смотрела на меня жгучими черными глазами. Спортзал, подтяжка груди и профилактика морщин, уход и косметология. Конечно, я была хороша, у меня были на это средства. Легко быть молодой, когда готова инвестировать в себя. Только счастья это не приносит.
Возможно, диагноз – это знак? Жизнь утекала сквозь пальцы, а я тупо существовала. Может, пора разорвать этот порочный круг? Мой брак соткан из ненависти, боли и обиды. Дети уже достаточно взрослые, а я настолько устала, что теряла реальный интерес ко всему. На мне такая броня… Столько защитных слоев, что уже и сама не знала: кто она, настоящая Лота?
– Слушай, давай в пятницу в клубе, – из ресторана, мимо которого проходила, вышли несколько мужчин. Голос одного был мне слишком знаком. Я окаменела. Давид. Мой муж.
Он увидел меня, свел темные брови, коротким взглядом оценил обстановку.
– Извините, мужики, дальше без меня, – и на меня пошел. – Ты что здесь делаешь? – обнял и легко поцеловал в висок. – Почему ты одна? – демонстрировал теплые чувства и имитировал радость встречи.
– Гуляла, – холодно ответила, вздернув подбородок. Давид улыбнулся, а в глазах недовольство. В машину меня посадил и сорвался с места.
– Еще раз узнаю, что гуляешь одна – запру дома, ясно?
Я не ответила, к окну отвернулась. Как же мне все равно. Тону в равнодушии. Раньше я его ненавидела, злилась, обижалась, а сейчас какое-то тупое оцепенение владело. Бабы. Измены. Пренебрежение. Давно плевать. Единственное, что до сих пор заставляло дрожать от бессильной ярости – его распутная похоть. Я не могла от нее спрятаться. Давид продолжал рвать на мне сорочки и дарить украшения.
У меня много драгоценностей. Ни у одной женщины диаспоры нет столько. За каждую измену приносил. Почти каждый день. Это его молчаливое признание и унижение. И брал. Не смотря на гнев, слезы, истерики. Мне было противно после других, но этот мужчина умел подчинить мое тело, заставить откликнуться на его страсть, дойти с ним до пика вожделения. Затем приходил стыд и брезгливость. Мне было тошно даже от самой себя. За слабость и невозможность покончить с этим браком. Я погрязла в этих болезненных отношениях, меня держали дети и обязательства, я почти смирилась, что умру не нужной и нелюбимой. Моя жизнь была расписана и распланирована, но ни одной цели. Моей личной.