Дом у Евдокии Васильевны был небольшой, но очень уютный. На окнах – занавесочки, на столе – красивая скатерть с цветочными узорами.

– Спать будете в этой комнате на печи, я затоплю на ночь, по ночам уже холодно. Утром не проспите завтрак. Сейчас подготовлю Вам постель. Вы к нам надолго?

– Не знаю, – ответил Трегубов. – Как получится. Как дело пойдёт.

– Ох, бедный отец Петр, не заслужил он такого, – бормотала хозяйка, перекладывая одеяло и подушку на печку. – Это ж надо, что на белом свете творится!

– Такого никто не заслужил, – заметил Трегубов, и вдруг с перекошенной гримасой сильно почесал руку.

– А ну что у Вас там, покажите, – оставив заниматься постелью, приказала Ивану Евдокия Васильевна.

– Чешется сильно. Не пойму никак от чего, – Иван протянул вперёд покрасневшие руки, которые периодически очень сильно чесались.

Прохорова взяла руки Трегубова своими старческими ладонями с проступившими венами, осмотрела их и тщательно ощупала.

– Никогда не было раньше? Может, сглазил кто? Но, ничего страшного, – сказала она. – Идёмте, смажу. Это успокоит, и заварю чай с травами. Завтра пройдёт.

Хозяйка быстро растолкла какие-то листья и смазала руки Трегубова, пока настаивался чай с травами.

– Подержите ещё немного, не смывайте, – приказала она Ивану перед сном.

Трегубов, отведавший душистого чая с вареньем, уютно устроился на теплой печи. Руки действительно перестали чесаться. «Господи, вот оно счастье то», – успел подумать Иван, перед тем как провалиться в сон.

Она была в холщовой белой рубахе до колен и босая. Рубаха разорвана на груди. Под ногами была грязь, в которой утопали её стопы. Ветра не было, но ветви деревьев вокруг покачивались и переплетались. Ночной лес был залит лунным светом. Лица у неё не было. Просто белое пятно на том месте, где оно должно быть. Однако, он почему-то понимал, что от фигуры веет отчаянием. Она сделала шаг вперед и протянула к нему руки. Сколько ей лет? Женщина или только девочка? Понять было сложно. Ветви деревьев склонились и обхватили её испачканные в грязи ноги, не давая пройти дальше.

– Ты меня спасешь? – печально спросила она.

Он не мог ни пошевелиться, ни дать ответа. Она тянула руки, словно в мольбе, а он был парализован. Внезапно на её лице стали проступать черты. Сейчас станет понятно кто она. Вот! Появилась борода?! На голове женщины проступило лицо идола. Глаза деревянного истукана ожили, рот открылся, и по лесу прокатился торжествующий хохот.

Иван проснулся и резко сел. Он был весь в холодном поту.

2.

Неделей ранее Иван Трегубов прогуливался в сквере у последнего оставшегося пруда Патриаршей Слободы. Американские приключения уже стирались из головы, которая была заполнена более актуальными проблемами. Во-первых, его младшая сестра с мужем и ребенком переезжали в Петербург. Вокруг этого события появлялись то реальные, то надуманные воображением сестры проблемы. Во-вторых, пока Иван отсутствовал, разрешилось только совсем небольшое количество дел, которые он вёл как судебный следователь. Нужно было заново во всё вникать. Иван вздохнул и прислонился к дереву, в задумчивости грызя очищенные орешки из купленного ранее бумажного кулька. Из созерцания мелкой ряби на поверхности пруда его вывело вежливое покашливание за спиной. «Только не это», – обреченно подумал Трегубов и обернулся. Но это был именно он, жандармский ротмистр Смирнов.

– Здравствуйте, Иван Иванович! Как самочувствие? А это, что там у Вас, орешки?

– Здравствуйте, угощайтесь, пожалуйста, – Трегубов протянул кулёк офицеру в синем мундире.

Смирнов было потянулся, но потом резко отдернул руку и сказал:

– Спасибо, люблю, но нельзя. Чешусь потом, знаете ли.

– Вы, конечно, здесь не случайно? – сказал Трегубов.

– Вы чрезвычайно проницательны, – в голосе ротмистра послышались нотки иронии.

– Так чего же Вы хотите? – поморщился от этого тона Иван.

– Пойдёмте, присядем вон там и поговорим. Люблю это время года в Москве.

Они прошли вперёд и присели на скамейку. Трегубов повернулся к жандарму, как бы говоря ему этим, что он весь во внимании.

– Я хотел Вас поблагодарить от имени Николая Ивановича. Генерал очень расположен к Вам из-за Вашей принципиальной позиции.

– Послушайте, Вы же пришли не за этим, давайте по сути!

– Ну что Вы, – изобразил обиду Смирнов, – я же со всей искренностью. Николай Иванович считает Вас человеком больших достоинств.

– Который искал разгадку, которая была под носом.

– Главное, что Вы её нашли, – тон ротмистра стал назидательным, – и поступили достойно. Кстати, не хотели бы Вы перейти к нам?

– Что? В жандармское управление? – растерялся Трегубов.

– Да, а что Вас удивляет?

– Я же не офицер, – возразил Иван.

– Это не обязательно, – ротмистр перестал любоваться прудом и повернулся вполоборота к Трегубову. Его взгляд стал доверительным и ласковым.

– Вы что же меня вербуете?

– Да, – бесстыже заявил жандарм. – Не вижу в этом ничего предосудительного.

– Ну уж нет, сударь, увольте, – ответил Иван, – мне нравится моя служба.

– Я так и думал, – спокойно откинулся на спинку лавочки Смирнов.

– Разрешите откланяться? – Трегубов встал на ноги.

– Однако, – жандарм оставался сидеть, – есть ещё одно.

– Что ещё? – устало спросил Иван, снова садясь рядом с ротмистром.

– Вы должны заняться одним делом.

– У меня и так их очень много, – возразил следователь.

– Вам придётся их отложить.

– Я не могу опять их откладывать, – возмутился Иван.

– Это в Ваших интересах, – продолжал настаивать жандарм.

– Почему же это?

– Александр Николаевич Стрельцов приезжает в Москву. А он, как мы знаем, персона очень мстительная. Вам лучше исчезнуть на время, чтобы не привлекать его внимание, раз уж не хотите перейти к нам. Занявшись этим делом, Вы получите нашу защиту.

– Мне не нужна защита, я его не боюсь! – возразил Трегубов.

– Напрасно Вы так, Иван Иванович, напрасно, – жандарм осуждающе покачал головой. – Это безрассудно с Вашей стороны.

– Но у меня действительно огромное количество дел, я не могу снова уехать в Америку!

– Этого и не понадобиться. Владимирская губерния гораздо ближе.

– Владимирская губерния?

– Да. Там произошел очень странный и неприятный эпизод. Николай Иванович, генерал Петров, хотел бы, чтобы этим эпизодом занялись именно Вы.

– Но я же говорю…

– Послушайте, Иван Иванович, мне кажется мы с Вами по-разному понимаем фразу «генерал хотел бы».

– Вы не оставляете мне выбора?

– Выбор есть всегда, – сказал жандарм, – правильный и неправильный. Прошу Вас сделать правильный. Николай Иванович действительно хочет Вам помочь, а для этого Вам нужно уехать из Москвы. Ненадолго. Может быть, недели или двух будет достаточно.

– Я считаю, что мне ничего не грозит, но раз так настоятельно просит сам Николай Иванович, – съязвил Трегубов, – то я готов с благодарностью принять его предложение и принять участие в… Что это за эпизод, о котором Вы говорили?

– Теперь я слышу в Вас голос разума, Иван Иванович. Спасибо за то, что согласились нам помочь. Речь идёт о жертвоприношении.

– О чём? – удивился Трегубов.

– О жертвоприношении, человеческом. Обычно мы такими делами не занимаемся, но патриархат просил лично генерала…

– Ага, – мрачно продолжил Иван, – поэтому делом займётся Трегубов, а Вы продолжите не заниматься такими делами.

– Совершенно верно, Вы ухватили суть. Однако, дело и правда будет непростым. Пока это не дошло до газет, и мы постараемся, чтобы так и оставалось. Нечего баламутить народ.

– Так что там произошло? Что за жертва?

– Жертва – деревенский священник Пётр Ильич Капитонов, или отец Пётр. Его зарезали, принеся в жертву языческим богам.

– Каким богам?!

– Тем самым, языческим.

– Боже мой, – только и сказал Иван.

– Именно, – ротмистр огляделся вокруг и встал, – приходите завтра утром к нам.

– Но мои дела…

– Вашему начальству уже сообщили, что мы Вас на время забираем.

3.

Проснувшись, Иван некоторое время не мог понять, где он, пока не услышал крик петуха. Он вытер пот со лба и вспомнил, что находится в деревне, в доме «ведьмы» Евдокии Васильевны. Трегубов сидел на остывшей за ночь печи и вспоминал свой сон, который был настолько детальным, что казался даже более настоящим, чем реальность. «Это, наверное, от эмоций, – подумал Иван, – слишком близко он воспринял произошедшее с отцом Петром, разыгралось воображение».

Иван слез с печи и оделся. В избе было прохладно, а в комнату просачивался ароматный запах свежей выпечки.

– Ага, проснулись? Во дворе все готово, можно умыться, – сказала Евдокия Васильевна, когда Трегубов появился в горнице.

Она хлопотала, накрывая на стол: свежий только что выпеченный хлеб, картофельная каша и яйца. Иван прошел во двор и умылся ледяной колодезной водой, а затем вернулся позавтракать. Он чувствовал себя очень голодным и прямо накинулся на еду. Евдокия Васильевна спросила его про руки:

– Больше не чешутся?

– Нет, спасибо. Прямо колдовство какое-то, – удовлетворенно ответил Иван.

– С чего это, колдовство то, – возмутилась женщина, – знахарство это, а не колдовство. Скажете тоже!

– Извините, – ответил Трегубов, – это само на язык напросилось, после вчерашнего рассказа Всеволода Петрович э… о происшествии в лесу.

Иван решил промолчать о том, что это урядник назвал Прохорову ведьмой. Однако та успокоилась после слов Ивана и села напротив. Её бесцветные глаза с красными веками уставились на завтракающего гостя.

– С такими вещами не шутят, – серьезно сказала она.

– С какими? – не понял Трегубов

– С колдовством. Кругом много всего, что может причинить вред и что лучше не упоминать всуе.

– А что Вы думаете о случившемся? – спросил Иван. – Кто мог такое сделать?

– Злых людей много, откуда же мне знать.

– Но почему именно так и именно там? Это же Перун, идол?

– Может, и он, – ответила женщина. – Если просить о дожде в засуху, то его. Он управляет дождём, а дождь нужен, чтобы урожай был хорошим.

– И что же, для этого нужна человеческая жертва? – поинтересовался Иван.

– Откуда мне знать такое? Но, говорят, что когда-то давно так и было. Сейчас всё по-другому, можно сходить в церковь и помолиться.

– А если молитвы не помогают? – спросил Трегубов.

Евдокия Васильевна ничего не ответила, она встала и начала молча убирать посуду со стола. Иван некоторое время наблюдал за ней, а затем спросил:

– По-Вашему в деревне есть язычники или отчаянные люди, которые из-за голода могли решиться на такое?

– Про язычников ничего не скажу, не знаю, а из-за голода на убийство кто угодно может пойти. Только по мне, проще украсть еду, чем ждать дождь от Перуна.

– Это, если стараться только для себя, а не для всей деревни, – возразил Трегубов. – А что за омут такой в лесу?

– Кто Вам про него рассказал? – Прохорова посмотрела на своего гостя.

– Урядник Выдрин, – признался Трегубов.

– Болтает он слишком много.

– А всё же, он говорит, что Вы лучше расскажете про него.

– Тут и рассказывать нечего, – ответила Евдокия Васильевна, не поворачиваясь к Ивану и продолжая заниматься своими делами, – водяной в нём.

– В каком смысле водяной? Какой такой?

– Вы что не знаете, что такое водяной? – хозяйка дома повернулась к Трегубову.

– Знаю, это персонаж из сказок.

Евдокия Васильевна прекратила свои хлопоты по дому, снова села напротив Ивана и уставилась на него своими старческими глазами.

– Это для городских сказки, – твердо сказала она, – а для местных быль.

– И что же, Вы видели его? – с иронией спросил Трегубов.