– Тот кто увидит его, никогда уже ничего не расскажет. Он то бревном в реке, то пнём на болоте прикинется. Но ежели открылся Вам, то заберёт с собой на дно. И спасения от него нет тогда.

Иван смотрел на Евдокию Васильевну и пытался понять: шутит она или нет. Ему казалось, что нет. Но как можно в наше время верить в водяных, домовых или кикимор? Хотя похоже Выдрин тоже верит. Ушёл от ответа, чтобы не выглядеть странным. Мол ведьма расскажет.

– Но если его никто не видел, то как можно узнать, что он существует? – задал резонный вопрос Трегубов.

– По делам его, – ответила Прохорова.

– И каковы же дела его?

– Каковы? Обычные, как у водяного. Девочек забирает незамужних, в русалок превращает.

«Так, – подумал про себя Иван, – засиделся он что-то за завтраком, хватит сказки слушать, пора делом заняться».

– А скажите, пожалуйста, Евдокия Васильевна, – сменил он тему, – где я могу найти братьев Куракиных?

– Напротив лесопилки высокий забор видели?

– Может быть, но сейчас не вспомню.

– Найдёте, между лавкой Константина Ивановича и домом Игнатия Прокопьевича, сапожника.

– Спасибо за завтрак и за ответ, – сказал Трегубов, вставая из-за стола.

– На здоровье. Вот Куракины, верно и есть, как там сказали, эти самые, язычники.

– Почему? – удивился Иван.

– Не здешние, недавно приехали, в церковь не ходят, а денег много.

– Ясно, – ответил Иван.

Он вышел во двор, обдумывая логику своей хозяйки, у которой богатство зависело от частоты посещения деревенского батюшки. Иван проверил коня, размещенного в сарае, в виду отсутствия конюшни. Убедившись, что у жеребца есть и вода, и еда, Трегубов вышел на улицу. Мимо пробежали два мальчика лет семи или восьми, с любопытством посмотрев на незнакомого мужчину. Иван повернулся и пошёл в сторону холма с усадьбой, поскольку дом у Куракиных был в начале деревни.

Трегубов шёл, осматривая дома и дворы, когда увидел высокий и сплошной забор, за которым ничего не было видно, он полностью скрывал постройки и пространство. Похоже, что это и есть дом братьев, а вот и лесопилка с богато выглядевшем домом напротив. А вот эта небольшая избушка с покосившимся крыльцом верно и есть дом сапожника. Трегубов замедлил шаг, разглядывая двор, когда на кривое крыльцо из дома вышел среднего роста и среднего возраста жилистый мужичок в черном жилете с обвисшими усами.

– Чего уставился?! – резко спросил он Ивана.

Трегубов оторопел от неожиданности. Очевидно, что местный сапожник не был примером манер и любезности.

– Здравствуйте. Прохожу мимо, – ответил Трегубов. – Меня зовут Иван Иванович, я следователь из Москвы. А Вас…

Иван не успел закончить фразу, поскольку мужичок уже исчез в доме, громко хлопнув дверью. Трегубов постоял пару секунд, хмыкнул под нос и пошёл дальше. Ворота, ведущие во двор дома Куракиных, были закрыты. Когда Иван подошёл к ним, во дворе залаяла собака. Он постучал кулаком, через некоторое время из-за ворот раздался женский голос, который сначала успокоил пса:

– Тихо, тихо, я сказала. Кто там?

– Доброго дня. Меня зовут Иван Иванович, я – следователь из Москвы, хотел бы поговорить с господами Куракиными о смерти отца Петра.

– Нет их сейчас, вечером приходите, – ответил голос, ворота остались закрыты.

Трегубов разочарованно развернулся и посмотрел на большой двухэтажный дом напротив, весь двор которого был усеян опилками. Где-то в глубине раздавались характерные звуки пилы по дереву. Иван перевел взгляд на церквушку, приютившуюся между склоном холма и лесопилкой. Рядом с церквушкой стоял неказистый домик из досок, больше похожий на сарай. Трегубов вчера его даже не заметил. «Это, наверное, дом жертвы. Может, что-то есть там или в церкви. То, что наведет его на виновников преступления», – подумал Иван. Хотя спешить было некуда, ему ясно дали понять, что не ждут быстрого возвращения в Москву. Очевидно, генерал Петров не хотел открытой ссоры со Стрельцовым, поэтому Ивана и убрали с глаз долой.

Трегубов обошёл огромную лужу, оставшуюся после ночного дождя, и увидел, что дверь дома следующего за забором Куракиных открыта, как и калитка двора. «Лавочник, – Иван вспомнил слова хозяйки. – Ну что же, хоть с кем-то можно будет пообщаться».

Когда Иван зашёл в лавку и дипломатично постучал, дородный мужчина в рубахе с засученными рукавами расфасовывал соль из мешка по бумажными сверткам. На стук Трегубова повернулось круглое лицо, обрамленное седой бородой. Серые глаза ещё не старого мужчины смотрели на Ивана с удивлением. Затем удивление медленно сменилось пониманием.

– Следователь из Москвы? – спросил он, осторожно отставив мешок в сторону.

– Он, самый, Иван Иванович, – представился Трегубов.

– Доброго дня, – засуетился мужик, – проходите, не стойте в дверях. Что изволите?

– Я не за покупками пришёл. Извините, не знаю, как Вас зовут.

– Константин Иванович Колесов, к Вашим услугам. Понимаю Вас, пришли расспросить об отце Петре, – вздохнул лавочник.

– Именно так. Хотел бы спросить Вашего мнения: какой он был человек, и кто мог такое сотворить с ним? Вы, наверное, со всеми в деревне общаетесь?

– Да, всех знаю и в «Малом Лесном», и в «Большом Лесном». Какая смерть ужасная, – покачал головой Константин Иванович. – Такой человек был, по-настоящему божий. Добрейший. Школу хотел открыть для детишек, и тут на тебе.

– Вам не кажется странным, что с добрейшим человеком так поступили? Может у него были враги?

– Врагов не знаю, а злыдням то всё едино, хорош человек или плох.

– Но он же деревенский батюшка, – заметил Трегубов, – а не просто крестьянин. Вы знаете, как с ним обошлись?

– Конечно, конечно, наслышан. Изверги.

– У Вас есть предположение – кто так мог сделать?

– Никаких. Абсолютно честен с Вами. Не понимаю, кто мог такую мерзость совершить. Может, не наши это?

– А кто был нездешний в последнее время? – заинтересовался Трегубов.

– Не припомню таких, – ответил Колесов.

– Скажите, – Ивану вдруг пришла в голову мысль, – а мог кто-то из леса прийти, а потом уйти туда?

Лавочник ненадолго задумался, а потом уверено ответил:

– Сильно сомневаюсь в таком. Лес непроходимый, много бурелома, за рекой болото, а там опять лес. Нет.

– А что Вы думаете, почему именно так с ним поступили, очень жестоко? Это всё похоже на жертвоприношение. Может, у Вас здесь есть язычники или инородцы какие. – Люди, которые русскую веру ненавидят. Кто-то, кто Вам кажется странным? – спросил Иван.

– Про идолопоклонников ничего не ведомо мне, а кроме людоеда никого странного не знаю.

– Какого ещё людоеда? – устало спросил Трегубов, которому мало было язычников, а тут ещё водяной и людоед.

– Слуга Колодова это.

– Колодов – это кто? – спросил Иван.

– Молодой барин, сын старого барина, Николай Васильевич.

– Это его усадьба на холме?

– Конечно, чья же ещё? Раньше обе деревни и ещё десяток вокруг их были, как и крестьяне, как и отец мой, и дед. Не отменил бы Александр второй, царствие ему небесное, крепостничество, и я, и семеро моих деток тоже бы его были.

– Ясно. Значит, в усадьбе молодой барин живёт, а про людоеда что?

– Слуга у него, говорю же, людоед.

– Почему людоед? -0 уточнил Иван.

– Писатель Александр Сергеевич из Владимира так сказал.

– Что именно сказал писатель?

– Да, так и сказал, мол, людоед, слуга барина вашего.

– И всё? – поинтересовался Трегубов.

– И всё, – развёл руками Константин Иванович. – Теперь бабы детишек от него стерегут.

– И как, успешно?

– Пока да, – серьёзно ответил Колесов.

Трегубов в задумчивости вышел из лавки. Дело действительно было непростым, прав был Смирнов. Придётся ему вспомнить полицейские годы, навыки и допросить как можно больше людей, чтобы потом из собранной информации выудить те частицы, которые позволят дать ответ. Позволят найти тех, кто совершил это чудовищное преступление.

– Извините, пожалуйста, – послышался за спиной приятный чуть низкий женский голос.

Иван повернулся и увидел перед собой стройную высокою женщину, примерно с него ростом. Её большие голубые глаза в обрамлении пепельных вьющихся волос под изящной шляпкой заинтересованно смотрели на Трегубова. Иван, бросив один быстрый взгляд, понял, что женщина одета по последней моде и совершенно не сочеталась с этой деревней. На вид ей было около тридцати пяти лет.

– Извините меня, – повторила она. – Я предполагаю, Вы тот самый следователь из Москвы, о котором все говорят?

– Здравствуйте, да я – следователь, Иван Иванович Трегубов, к Вашим услугам. Правда не знаю тот ли я, о котором все говорят. Извините, не знаю с кем имею…

– Ксения Михайловна Золотарёва, – перебила женщина Трегубова. – Выходила от брата, смотрю такой элегантный незнакомец. Вот, думаю, это и есть тот самый следователь. Вы уже знаете, кто совершил эту подлость? Отец Пётр был таким великодушным человеком.

– Постойте, не так быстро, – улыбнулся Иван, – я только вчера приехал и пока только знакомлюсь с ситуацией.

– Ах, извините, я Вам помешала, – несколько жеманно проговорила Ксения Михайловна.

– Нет, нет, что Вы! Вы живёте в этой деревне?

– Нет, ну что Вы. Хотя, знаете, да.

– Так да или нет? – не понял Иван.

– Сейчас живу, но вообще не живу. Живу в Петербурге, а здесь живу потому, что ещё тепло, на лето приезжаю пожить.

– А… – хотел задать вопрос Иван.

– Да, – перебила его Золотарёва, – у меня здесь дом, а вообще я вдова. А Василий Михайлович мой брат.

– Кто? – успел вставить вопрос в поток слов женщины Иван.

– Ну, Василий Михайлович, вот его дом и лесопилка, я как раз от него шла. А муж мой был компаньоном моего брата. Совладелец лесопилки. А сейчас я живу в Петербурге… Одна. Муж мой погиб, знаете? Хотя, наверное, нет, откуда бы… И теперь я – совладелица лесопилки. Но ничего в этом не понимаю. Вася ведёт все дела, пока я в Петербурге, а на лето я приезжаю сюда, пожить, пока тепло.

– Да, я понял, спасибо, Ксения Михайловна.

– Но Вы же найдёте преступников?

– Постараюсь, а у Вас есть какие-то предположения?

Ксения Михайловна несколько раз подозрительно огляделась вокруг, а затем прошептала:

– Пойдёмте, прогуляемся, я Вам всё расскажу.

4.

– Вы не могли бы взять меня под руку, боюсь поскользнусь в одной из этих луж. Спасибо. Деревенская дорога совсем не Невский проспект, хотя летом тут очень мило.

– Ксения Михайловна, Вы мне хотели что-то рассказать о Ваших подозрениях, – напомнил Иван, ведя женщину под руку в сторону леса. Он прекрасно понимал, что все в деревне сейчас на них глазеют.

– Ах, да. Вы правы. Наш батюшка был слишком хорош для этого места. Он так любил детей! Вы знаете, что он хотел открыть школу?

– Да, мне уже сказали. Но кого Вы подозреваете?

– Да всех!

– Однако, Константин Иванович мне сказал, что у отца Петра не было врагов.

– Кто сказал? Лавочник? Тоже мне, нашли кого спрашивать? Он всё время так смотрит на меня, когда я захожу в лавку. Этот мужлан. Фи. А он Вам не рассказал, как на прошлой неделе они ругались? Да что это я говорю? Это он орал на батюшку. Я как раз была у брата и мельком увидела их в окно. Там окна второго этажа выходят на дом батюшки, а я как раз случайно посмотрела.

– И что Вы видели?

– Он пришёл, – Ксения Михайловна закатила глаза, вспоминая последовательность происшествия, – попросил дочку батюшки, Машу, позвать отца, а потом стал требовать деньги. Представьте себе!

– То есть, Вы ещё всё слышали?

– Нет, то есть, да. Случайно так вышло.

– Так нет или да?

– Да. Он стал требовать какой-то долг! Отец Пётр просил его подождать, а тот, мол, я и так долго ждал.

– Что было дальше?

– Дальше? Дальше он ушёл к себе, а батюшка так и остался стоять, такой бледный и несчастный… Какие неприятные люди, они тоже не любили его.