– А! Проснулась! Вставай, милая, скорей! – воскликнул Николай Иванович. – В девять часов мы уезжаем. Есть ранний поезд до какой-то Беловы, черт ее дери! Вот в эту Белову мы и поедем. Ведь нам, в сущности, все равно, куда бы ни ехать, только уехать, а это по дороге в Константинополь. О Господи, Господи! Пронеси только мимо этого прокурора! – вздохнул он.

Было уже семь часов. Глафира Семеновна стала вставать. Началось надевание чулок, юбки. Затем последовало умыванье. Умывался и Николай Иванович и ворчал на жену.

– Просто удивляюсь я на тебя! Как можно до этой поры спать, если над нами стряслась такая беда, – говорил он. – Я уж давно встал. У меня и чай готов. Ты это что? Капот надеваешь? Нет, уж ты прямо дорожное платье надевай. Я и экипаж заказал. Мы как напьемся чаю, так сейчас и поедем на станцию.

– Хорошо, хорошо. Только ведь прокурор нас может и на станции захватить, – отвечала она. – Там даже хуже… Ведь он может нам сделать скандал при публике.

– Что ты меня пугаешь, что ты меня пугаешь, милая! – закричал муж и схватился в отчаянии за волосы. – Ах, кругом вода! – вздохнул он и, подумав, прибавил: – Впрочем, будь что будет, а все-таки мы уедем на станцию как можно раньше.

Через четверть часа супруги сидели в «приемной» и пили остывший чай.

– Хоть бы поесть что-нибудь… в дорогу, – сказала Глафира Семеновна.

– Какая тут еда, милая! Только бы удрать поскорее. Там, на станции, чего-нибудь поедим, – проговорил Николай Иванович. – И удивляюсь я, как ты можешь при такой тревоге еще есть хотеть! Впрочем, ведь вот булки поданы. Кушай. О, только бы все это благополучно пронеслось – большую свечку я поставлю! – вздыхал он.

Раздался стук в дверь. Николай Иванович вздрогнул.

– Святители! Уж не прокурор ли? – прошептал он.

Но это был слуга. Он принес счет гостиницы и сообщил, что в девять часов экипаж будет у подъезда. Николай Иванович заплатил ему по счету и дал пять левов на чай. Коридорный чуть не до земли поклонился ему.

– Слушайте… – наставительно сказал ему Николай Иванович. – После нашего отъезда, если кто будет спрашивать про нас, всем говорите, что мы не в Царьград, а в Вену уехали. Поняли?

– Разбирам, господине экселенц, – снова поклонился коридорный и удалился.

– Ну, Глафира Семеновна! Все ли у тебя уложено? Будь наготове. Господи, как бы поскорее удрать! – прошептал Николай Иванович и в нетерпении зашагал из угла в угол по комнате, нервно затягиваясь папироской.

Так прошло с полчаса. Но вот опять стук в дверь.

– Кто там? – закричал Николай Иванович.

За дверью по-болгарски разговаривали два голоса. Наконец в комнату заглянул коридорный и доложил:

– Экселенц! Господин прокурор молит да видети экселенц.

Николай Иванович как бы весь застыл на месте и побледнел. Глафира Семеновна слезливо заморгала глазами.

XXXIV

В комнату мешковато вошел несколько неуклюжий, но с красивым лицом, бородатый брюнет средних лет, гладко остриженный, в черном жакете и серых брюках и раскланялся.

– Позвольте отрекомендоваться: ваш сосед по номеру, прокурор болгарской службы Стефан Авичаров, – сказал он чисто по-русски. – Простите, что беспокою вас в такой неурочный час, но сейчас, узнав от здешней прислуги, что вы сегодня утром уже уезжаете, не мог отказать себе в удовольствии поговорить с вами, тем более что, может быть, мы уже и старые знакомые. Николай Иванович Иванов, как я прочел на доске у швейцара? – спросил он. – С ним я имею удовольствие говорить?

Николай Иванович, бледный как полотно, попятился и, взявшись за спинку стула, отвечал:

– Точно так-с, Николай Иванович Иванов, петербургский купец Иванов, а это вот моя жена Глафира Семеновна, но должен вам сказать, что все то, в чем вы меня подозреваете, совершенно несправедливо и я знать ничего не знаю и ведать ничего не ведаю.

Прокурор вытаращил глаза.

– Да-с, – продолжала за мужа Глафира Семеновна. – Все, что вы об нас думаете, – все это совершенно напрасно. Мы мирные туристы, ездим с мужем ежегодно по Европе для своего образования и, посетив славянский город Софию, уж никак не ожидали, что попадем в какое-то подозрение. Мы, как русские люди, ожидали от своих братьев-славян дружественной встречи, а не придирок от судейских лиц.

– Именно, именно… – опять подхватил Николай Иванович. – Тем более что в настоящее время в Болгарии поворот ко всему русскому.

Прокурор слушал и недоумевал.

– Позвольте… Тут, очевидно, какое-то недоразумение… Надо объясниться, – проговорил он.

– Да и объясняться нечего. Я ничего не знаю. Хоть под присягу меня, так ничего не знаю. Вольнó ж было людям величать меня Бог знает как! А я ничего не знаю, – стоял на своем Николай Иванович.

– Да, тут недоразумение, – повторил прокурор. – А потому позвольте рассеять это недоразумение и уверить вас, что визит мой не имеет никакого служебного характера.

– О, знаем мы вас, судейских! – сказала ему Глафира Семеновна.

Прокурор сконфузился и приложил руку к груди.

– Мадам Иванова, мне, право, так совестно, что я причинил вам своим визитом такую неприятность, но позвольте вас заверить честным словом, что мой визит чисто дружественный, – проговорил он. – Я воспитывался в России, окончил курс в Московском университете, люблю русских и пришел поговорить о России. А почему именно я осмелился прийти к вам – я это вам сейчас расскажу. В бытность мою в семидесятых годах в Московском университете у меня был товарищ по курсу Николай Иванович Иванов.

– Нет-с, никогда я не был вашим товарищем по курсу, – перебил его Николай Иванович. – Я петербуржец и учился в петербургском Коммерческом училище, да и там-то курса не кончил. Не товарищ-с…

– Да, теперь я сам вижу, что не товарищ, и прошу меня извинить, что обеспокоил вас. Мое почтение, – поклонился прокурор, пятясь к двери. – Но, уходя от вас, должен признаться, что и я от русских ожидал более любезного приема. Еще раз извините.

Прокурор уже взялся за ручку двери, как вдруг Николай Иванович, весь просияв, закричал ему:

– Постойте, постойте, господин прокурор! Так вы нас ни в чем не подозреваете? Вы к нам пришли не следствие производить?

– Какое же следствие, помилуйте! – вскричал прокурор в свою очередь и остановился у дверей. – Я просто чаял встречи с Николаем Ивановым, товарищем моим по университету, вашим однофамильцем.

Николай Иванович развел руками.

– Тогда, батенька, прошу покорно остановиться и присесть, – сказал он. – Тут прямо недоразумение. Очень приятно познакомиться. Глаша! Проси господина прокурора садиться, – обратился он к жене. – А вас, господин прокурор, позвольте познакомить с моей женой Глафирой Семеновной.

Рукопожатия, поклоны. Прокурор сел. Сели и супруги Ивановы. Николай Иванович предложил прокурору папироску и пояснил:

– Русская… Из России с нами через три таможни переехала. Жена моя пятьсот штук папирос в коробке под своей шляпкой провезла.

– Рассказывай, рассказывай! – подмигнула Глафира Семеновна мужу. – А господин прокурор и привяжется.

– Сударыня, зачем вы меня ставите в такое неловкое положение?.. – пожал плечами прокурор, приложив руку к сердцу. – Ведь я у вас в гостях, так неужели же я?..

– Ну да я шучу, конечно, а все-таки какой вы вообще опасный и неприятный народ по своей должности. Ведь вот вы нас как напугали вчера своей карточкой! Муж всю ночь не спал. Да и вчера, и сегодня поутру в переполохе. Знаете, уж я вам признаюсь, что из-за вашей карточки мы сегодня решили бежать из Софии куда глаза глядят, – говорила Глафира Семеновна.

– Да что вы! что вы! – удивлялся прокурор. – Бога ради, расскажите, в чем дело.

– Нет-нет, Глаша, не рассказывай! – остановил за руку жену Николай Иванович. – Я очень рад господину прокурору, но не надо рассказывать.

– Отчего же? Пусть господин прокурор знает. Даете мне, господин прокурор, слово, что не будете преследовать моего мужа? – улыбнулась Глафира Семеновна.

– Да что вы, что вы, мадам Иванова! С какой же это я стати! Ведь уж наверное вы человека не зарезали и ничего не украли.

– Но все-таки прегрешили перед законом.

И Глафира Семеновна подробно рассказала прокурору всю историю с превосходительством.

Прокурор расхохотался.

– Позвольте… Да тут и состава-то преступления нет! – говорил он. – Ну, теперь мне понятно, отчего вы меня чуть не на рога приняли! Я слушаю давеча ваши речи и дивлюсь им. «Не русские люди, – думаю. – Так русские гостей не принимают».

– Нет-с, истинно русские люди. Славяне с берегов Волги и Невы! – воскликнул Николай Иванович, повеселев в свою очередь. – На Волге мы родились, а на Неве воспитались. Славянское гостеприимство считаем выше всего, и чтоб вам это доказать на деле – позвольте вам сейчас же предложить шампанского.

Он вскочил со стула и, бросившись к звонку, нажал пуговку.

– Послушай, Николай! Ты уж не спрашивай одного шампанского, – сказала ему жена. – Ты уж закажи и хороший завтрак. Я ужасно есть хочу. Надо нам позавтракать перед отъездом. Вот и господин прокурор разделит с нами трапезу. Надеюсь, что вы не откажете, мосье…

– Авичаров… – подсказал прокурор и ответил: – Могу только поблагодарить, хотя, право, мне так совестно…

– Ну вот… Какая же тут совесть! Ведь не взятку же мы вам завтраком подносим, что вы не нашли состава преступления в проступке моего мужа, а просто нам приятно позавтракать в компании. Ведь каждый день мы с мужем глаз на глаз, так вообразите, как нам это надоело! И наконец, мой муж любит выпить, а я не пью, и ему выпить не с кем, – закончила Глафира Семеновна.

– Верно, верно! – подхватил Николай Иванович. – А сегодня на радостях, что мой переполох так благополучно кончился, я готов пображничать с особенным удовольствием!

Вошел коридорный и подобострастно остановился у дверей.

– Завтрак нам нужен, – весело обратился к нему Николай Иванович. – Как завтрак по-болгарски?

– Подхаеване, экселенц!

– Цыц! Не смей меня так называть! Никогда я экселенцем не был, – погрозил ему пальцем Николай Иванович. – Так вот, подхаеване на три персоны нам требуется. Что вы можете подать нам самого лучшего? Впрочем, о завтраке поговорим вон в той комнате. При госте завтрак не заказывают.

И Николай Иванович повел коридорного в соседнюю комнату.

XXXV

Завтрак был обильный, хотя и не отличался особенною изысканностью. Как и вчера, кушанья, принесенные из ресторана, не находящегося при гостинице, были только теплы, но все это не мешало компании и в особенности Николаю Ивановичу и его гостю, прокурору, есть их с большим аппетитом. Были поданы бульон, жареная константинопольская рыба скумбрия, бифштексы с картофелем и солеными оливками вместо огурцов и кондитерское пирожное. На закуску – сардинки, икра и русские кильки из Ревеля. Перед закуской пили русскую водку с московским ярлыком на бутылке, которую коридорный, шаром катавшийся от усердия, принес с особенною торжественностью и говорил, мешая русскую речь с болгарской:

– В гастрономическом складе Панахова все есть. В Вене того не найдете, господин, что есть в складе Панахова. Спросите молока от птицы штраус – и то есть.

– А ну-ка, принеси штраусового молока бутылку! – засмеялся Николай Иванович.

– Позвольте, позвольте… Да вы меня и без птичьего молока на убой закормите, – заметил прокурор, обозревая яства, которые были все сразу принесены из ресторана и все сразу поданы.

– Так и надо-с, так и надо по русскому обычаю. Ну-ка, по рюмочке русской водочки, да с килечкой…

– Охотно, охотно выпью русской водки. Давно ее не пивал. Ведь у нас здесь есть водка – ракия, но она из слив гонится, очень душиста, и ее пьет только простой народ. Ну-с, за ваше здоровье!

Прокурор чокнулся с Николаем Ивановичем и при этом последний воскликнул, обращаясь к жене:

– Глаша! Кто бы час тому назад мог поверить, что я с прокурором буду водку пить!

И он ловко, по-русски опрокинул себе в рот рюмку с водкой.

– Повторить! – обратился он через минуту к прокурору. – Об одной рюмке нельзя. Об одной хромать будем.