Выйдя из нее почти на всю длину, я снова врываюсь внутрь, оценивая ее реакцию. Кажется, Аспен разрывается между злостью и вожделением, но не делает ничего, чтобы заставить меня остановиться.

– Борись со мной! – рычу я ей на ухо, проводя зубами по шее.

Эта девушка слишком сладко пахнет. Так же восхитительно, как самый лучший в мире десерт.

– Давай, маленькая гадюка, борись со мной, черт возьми! – Я впиваюсь зубами в ее шею и снова посылаю бедра вперед.

Аспен стонет, и этот звук – самая сладостная музыка для моих гребаных ушей, даже несмотря на то, что мне насрать на ее удовольствие. Особенно если она уже кончила сегодня без меня. Наш секс сейчас не должен быть ей приятен. Это наказание, а не награда.

Я выхожу из нее так быстро, что она вскрикивает, но я еще не закончил.

Потянув ее за руки, я заставляю Аспен встать с кровати и подталкиваю ее к окну. Она опирается на подоконник и смотрит на меня через плечо, прикрыв глаза. Окно открыто, шторы распахнуты. Сейчас середина ночи, но кто знает, какие звуки могут сорваться с ее губ, особенно когда я…

С размаху шлепаю ее по заднице.

Аспен инстинктивно отшатывается, но я снова притягиваю ее к себе и, поддерживая за бедра, чтобы она не упала, шлепаю еще раз. Черт возьми, мою ладонь безумно жжет, но я продолжаю шлепать ее, пока у Аспен не подгибаются колени и она не оседает на пол. Через мгновение, как, впрочем, черт возьми, и всегда, я следую за ней. Я кладу руку ей на спину между лопатками и заставляю прогнуться ниже. В итоге она касается щекой ковра и упирается руками в пол.

Несколько мгновений мы стоим в полосе света от уличного фонаря, проникающего в комнату через окно, и я смотрю на то, как сияет ее бледная гладкая кожа в этом свете. Аспен тихо стонет, когда я снова вхожу в нее, но теперь мой член настолько тверд, что это почти причиняет боль. Я смотрю на отпечатки своей ладони на ее ягодицах и вспоминаю, что она так и не ответила на мой вопрос о контрацепции. После того как я ушел с вечеринки, я думал о ее молчании по поводу противозачаточных средств, и сейчас, кажется, мы все проясним.

Я склоняюсь над ней, ощущая, как сжимаются мои яйца, и, прижав Аспен к ковру, ускоряю движения, стремясь достичь пика наслаждения, которое граничит с болью. Когда наступает кульминация, я громко стону и, все еще находясь внутри нее, наполняю ее своей спермой.

– Без презерватива, – шепчу я ей на ухо, когда дрожь от оргазма утихает и я снова могу говорить.

Я выхожу из ее сладкого лона и, найдя свои шорты, натягиваю их на свой все еще влажный член. Мне почти хочется заставить ее тщательно его вылизать, но Аспен не шевелится. Я смотрю на нее сверху вниз, наклонив голову, и на мгновение задумываюсь.

– Повернись! – приказываю я.

Очень медленно она переворачивается на спину. Ее глаза наполняются слезами, но даже в этот момент Аспен кажется невероятно прекрасной. По ее лицу видно, что я причиняю ей боль и ломаю ее психику, а из ее киски уже вытекает моя сперма.

– Я буду делать это с тобой каждую ночь, – обещаю я ей. – Буду твоим личным демоном.

– Но почему?

– Потому что ты мой враг.

Простой вопрос, простой ответ.

Перешагнув через ее тело, я встаю на подоконник и бросаю долгий взгляд через плечо. Наверняка это последний раз, когда мне удалось так легко открыть ее окно, потому что больше она не оставит его открытым, но ничего страшного, ведь теперь у меня есть ключи от ее квартиры, и я сделаю копии. Я прокрадусь внутрь, когда ее не будет дома, и оставлю свой след во всей этой гребаной квартире, чтобы быть уверенным, что Аспен никогда от меня не сбежит.

Я ставлю сетку на место, давая Аспен возможность закрыть окно с той стороны, и, положив ключи в карман, надеваю сумку на плечо, улыбаясь про себя.

Впервые за шесть гребаных месяцев я удовлетворен.

Глава 5
Аспен

В семнадцатый раз я пропускаю одну и ту же гребаную ноту.

Я ударяю по клавишам, и маленький репетиционный кабинет наполняет громкий, резкий звук. Я повторяю это действие, стараясь не вздрогнуть, но мне это не удается, поэтому я позволяю звуку утихнуть. В этот момент мне кажется, что все пространство в комнате замирает, и я слышу только свое прерывистое дыхание.

Стил выводит меня из себя.

Я проверяю свой телефон и просматриваю электронное письмо, которое получила этим утром от его отца с просьбой сообщить последние новости. Он не получил ответов на свои последние два письма, потому что я слишком старалась избегать любых упоминаний о Стиле О’Брайене. Я понимаю, что, если не предоставлю отцу Стила хотя бы какую-то информацию, он просто не будет оплачивать мой следующий семестр. Я всего лишь инвестиция, которые часто сокращают, если те не приносят прибыли.

Черт возьми, угроза в его письме почти не завуалирована.

Понимая, что у меня нет выбора, я быстро набираю ответ. Я не могу рассказать ему о Стиле то, чего не знаю, поэтому в общих чертах говорю о том, что он ходит на хоккейные тренировки и занятия, не посещает вечеринки и не флиртует с девушками.

Конечно, этого будет недостаточно, но я отправляю сообщение.

Бросив телефон поверх сумки на пол так, чтобы до него нельзя было дотянуться, я делаю глубокий вдох, а затем снова кладу пальцы на клавиши и пробегаюсь по пьесе с самого начала, снова пропуская ноту.

Я резко встаю, опрокидывая скамейку, хватаю нотные листы и вырываю их из подставки. Они разлетаются по полу вокруг меня, и я чувствую, как в моем горле образуется комок, а глаза жгут слезы. Не успевая опомниться, я начинаю рыдать.

– Аспен?

Я резко оборачиваюсь и замечаю, что по другую сторону стеклянной двери стоит Чейз. Я поспешно вытираю слезы, понимая, что он уже заметил, как я плачу, и открываю ему дверь. На самом деле для того, чтобы посещать репетиционные кабинеты, нужно заполнить определенные формы, и я сомневаюсь, что Чейз это сделал.

Нахмурившись, он входит в кабинет и, опускаясь на колени, поднимает с пола скамейку.

– Садись, – бормочет он, и я послушно выполняю его просьбу.

Мои глаза все еще наполнены слезами, и, обхватив руками колени, я наблюдаю за тем, как Чейз собирает нотные листы, разбросанные по полу, а затем складывает их в аккуратную стопку на пианино. Он хмурит брови и продолжает стоять на коленях, и чем дольше я смотрю на него, тем больше убеждаюсь, что с ним тоже что-то не так.

– Что случилось? – спрашиваю я хриплым скрипучим голосом.

У меня всегда был глубокий голос, но когда я плачу, хрипотца становится заметнее.

– Случился твой рыцарь в сияющих доспехах, – отвечает он, и я вздрагиваю.

Чейз усмехается и, поднимаясь, стряхивает невидимую пыль со своих джинсов.

– О,Брайен – тактик, и он только что сделал следующий ход в вашей войне, вероятно, направленный на то, чтобы заставить тебя плакать.

Вломиться в мою комнату и трахать меня – это его тактика?

Я открываю рот, чтобы озвучить свою мысль, но затем закрываю его и качаю головой. Ляпнуть такое было бы безумием и к тому же вызвало бы вопросы о вечеринке. Конечно, я и тогда думала, что выбирать джокера глупо, но теперь я знаю об этом наверняка.

Зачем я это сделала? Когда Чейз показал мне свою карту с черной девяткой, я на каком-то интуитивном уровне поняла, насколько скучен был бы выбор похожей карты. Девятка – это как середина пути. Не высоко и не низко, а где-то посередине. Не извращение и не ваниль. Но мне действительно хотелось чего-то иного. Правда, я до сих пор не поняла, чего именно.

Но теперь, когда Чейз садится рядом и обнимает меня за плечи, я понимаю, что не так уж и противлюсь его поддержке. Я не возражаю против того, чтобы он был моей безопасной пристанью, даже если он не чувствует себя рядом со мной в безопасности.

Он отпускает меня, только когда мои слезы наконец останавливаются, и я прерывисто выдыхаю.

– Поужинаем? – спрашивает он, а затем, выждав мгновение, встает и протягивает мне руку.

Я не решаюсь посмотреть ему в глаза и пристально разглядываю его белые кроссовки. Они действительно кажутся невероятно белыми, как будто он не пересекал двор по недавно скошенному газону, не наступал в лужи и не сходил с тротуара. Возможно, именно поэтому в итоге я лгу.

– Я бы рада, но мы с моей соседкой по квартире собирались поужинать за пределами кампуса.

– Без проблем, Аспен, – кивает Чейз и отходит. – Тогда я не буду мешать твоей репетиции.

Дверь за ним закрывается, и я слышу тихий щелчок. Сделав глубокий вдох, я еще минуту смотрю на клавиши и на нотные листы. Я сижу совершенно неподвижно, а мои кисти словно окаменели. Музыка всегда была для меня источником утешения и надежным убежищем в моменты грусти, одиночества или страха. Когда я могла играть или слушать музыку, все остальное отступало на второй план. Однако, несмотря на то что музыка была моим убежищем в течение долгого времени, сегодня она им не стала.

Попробовав сыграть пьесу снова, но запнувшись на том же самом месте, я наконец собираю свои вещи и запихиваю их обратно в сумку. Дома у меня лежат отличные наушники, закрывающие уши и отгораживающие меня от остального мира. Я планирую надеть их и включить плейлист с инструментальной музыкой, которая поможет мне расслабиться. Мне хочется лечь на кровать и попытаться ни о чем не думать.

На полпути к дому я чувствую, как по моей спине бегут мурашки, и, оглянувшись через плечо, обвожу взглядом улицу. Несмотря на то что сейчас только шесть часов вечера, уже начинает темнеть. В это время года солнце садится рано, и над моей головой загорается уличный фонарь. Оглядываясь по сторонам, я замечаю, как от обочины отъезжает машина, и меня охватывает страх. Он становится сильнее, когда автомобиль останавливается рядом со мной и пассажирское окно опускается. С удивлением я замечаю, что за рулем сидит мой дядя. Он встречается со мной взглядом и приподнимает бровь.

– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, переминаясь с ноги на ногу, и пытаюсь понять, как лучше поступить.

Как лучше описать моего дядю?

Он родом из небольшого района Чикаго. По слухам, вырос на улицах, был связан с бандами, участвовал в драках и торговал запрещенкой. Он – худший кошмар гангстера и лучший друг мафиози, потому что способен на то, что обычным людям не под силу. Когда я думаю о монстрах, то в первую очередь вспоминаю своего отца, а затем дядю.

– Садись, куколка. – Раздается щелчок открывающихся замков машины, и он распахивает пассажирскую дверь.

– Я…

– Аспен, не заставляй меня принуждать тебя.

Подчиняясь его холодному приказу, я сажусь на обтянутое черной кожей сиденье затонированной машины, и он сразу же поднимает стекло и блокирует замки, от чего и без того темный интерьер становится еще темнее.

– Это меня просил передать тебе твой папа. – Дядя достает тяжелый коричневый бумажный пакет с закругленными краями и кладет его мне на колени. – Также он велел передать, что в долгу перед тобой.

Что бы ни было в этом пакете, отец, вероятно, не хотел, чтобы это видели другие люди.

– Я не разговариваю с ним, дядя, – тихо говорю я, и он фыркает.

– Ты уже взрослая и находишься в полной безопасности. Особенно учитывая, что ты учишься в престижном университете и получаешь деньги от крупного бизнесмена.

Я морщусь, и в этот момент машина трогается с места. Мне приходится держать пакет на коленях, чтобы он не упал на пол, но в итоге дядя останавливает машину у обочины перед моим домом.

– Приехали, – ворчит он. – Я буду в Бостоне до конца недели, а после вернусь в город. Если тебе что-то понадобится, звони.

– Поняла тебя, – говорю я и тянусь к дверной ручке.

Дядя кладет руку мне на плечо, и я невольно замираю. Внезапно в автомобиле включается свет. Другой рукой дядя берет меня за подбородок и поворачивает мое лицо к себе, заглядывая в глаза. У него темно-синие глаза и темно-каштановые волосы, как у меня и моего отца. Я думаю, что мы с ним похожи.

– У тебя какие-то проблемы?