Еще, попивая маленькими глотками холодную колу, я узнала кучу ненужной мне, но крайне необходимой другим информации. Например, свой будущий хит они желали назвать «Равновесие» (ну и название, по-моему, оба они не уравновешенны совершенно). К другой песне им нужно было обязательно переделать какую-то ритм-секцию (по словам Келлы, их гитарист, видите ли, указывает ему, какой ритм играть, а сам в этом вообще не шарит!). И на следующем концерте надо сказать какому-то неведомому мне Лису, чтоб в конце песни «Освещение жизни» барабанный звук вывели в мониторы громче (что за мониторы, я так и не поняла), потому что на этом концерте, по авторитетному мнению барабанщика, их было «ни черта не слышно!».

Они говорили о многом, но в их разговоре я вновь мало что поняла.

Зато их голоса есть на диктофоне. Покажу Нинке, она послушает и умрет от зависти! Будет знать, как напиваться. Если бы не моя подруга, я давно бы уже спала в своей кроватке, не бегала бы по клубу и не застряла бы в лифте с этими двумя. Кстати, когда Келла и Кей разговаривали о серьезных вещах, они не ехидничали и не подкалывали друг друга, и не ржали, казалось, понимали друг друга с полуслова. Сейчас светловолосый фронтмен группы казался очень даже нормальным молодым человеком. И жесты его мне нравились. У синеволосого движения немного порывистые, резковатые, уверенные, а у Кея – более плавные, размеренные, но казался он от этого еще более самоуверенным и одновременно (парадоксально, но факт!) надежным. Знаете, в душе у каждой представительницы прекрасного пола есть некий тайный архетип того, каким должен быть ее идеальный мужчина-защитник. Проклятый Кей каким-то образом вписывается в этот самый архетип, засевший в глубинах моего мозга. Вот Келла не вписывается, хотя я не смогу назвать его слабым или хилым, по-моему, не каждый способен долгое время на руках держать шестьдесят килограммов (это я Нинку имею в виду). Хотя он же барабанщик, руки у него должны быть сильными…

Но и знакомых парней я надежными назвать не могу. Даже бугая Папу, хотя при случае он защитит, наверное, даже от стаи голодных крокодилов. А вот этого музыканта с крашеными прядками волос и серебряным медальоном, в топазе которого самозабвенно играет электрический свет, могу. Надо же, вот незадача. Единственный раз в жизни, когда меня посещали подобного рода мысли, я имела честь влюбиться первый и последний раз в жизни. В том, что последний – я обещаю себе. Еще одного такого раза моя тонкая чувствительная психика не выдержит! Лучше я вообще буду доживать свой век в гордом одиночестве. Ну вот, заговорила, как бабушка. Грустно, Катя, грустно, когда такие мысли приходят в твою темноволосую голову. Но еще грустнее будет, если ты вдруг начнешь что-либо чувствовать сейчас по отношению к человеку, с которым ты никогда не будешь.

Я силой воли отогнала от себя эти непрошеные мысли, которые, кажется, обиделись и пообещали, что придут позднее, приведя с собой ментальную подмогу, – вот тогда они меня и поизводят.

– Делайте что хотите, – тихонько шепнула я сама себе, а Кей, сидевший близко ко мне, тут же услышал и подмигнул, не прерывая разговора с другом.

Чего моргаешь, клоун? Я ведь тоже могу подмигнуть, и даже двумя глазами.

Они вышли из кухни через минут тридцать или сорок, оставив после себя кучу коробок, немытую посуду и довольно-таки приличную в размерах пиццу, посоветовав мне съесть ее утром. Настенные кухонные часы сонно показывали начало пятого. Но, несмотря на столь позднее время, я была счастлива, что гости засобирались по домам. Да, мальчики мои, вам уже давно пора оставить Катеньку в покое. Потом бы еще Нинку выпроводить…

И спасибо за оставленную пиццу – утром я и мои родственники наверняка захотим позавтракать.

В коридоре вновь не обошлось без маленькой сценки. На удивление быстро Кей натянул свои длинные тяжелые ботинки со шнурками и цепочками и решил на прощание уделить мне немного своего звездного внимания.

– Мы с тобой еще встретимся, – повернулся ко мне он.

Слова светловолосого звучали как приговор. Знаете, таким же тоном говорят представителям закона преступники, которых те только что поймали. Вроде как: «Мы встретимся еще, волчара ментовская, и эта встреча станет для тебя фатальной».

– Зачем? – нехотя поинтересовалась я, все больше понимая, что вкус на молодых людей у Нины дал серьезный сбой.

– А разве я тебе не нравлюсь? – склонил голову набок Кей.

– Ну, не очень, – почти что искренне ответила я, – что за странные вопросы?

Великий и ужасный рок-музыкант и по совместительству президент Страны дуралеев, положил руку мне на спину, наклонился к моему уху и, чуть касаясь волос губами, прошептал:

– Нас с тобой ждет прекрасное свидание. Моя Катенька, ты очень хорошенькая, – и он не нашел ничего умнее, как осторожно подуть мне в ухо.

Я скосила на парня глаза, а он провел губами по моей щеке, явно играя. Вторую руку он осторожно положил мне на затылок. Я даже разозлиться не успела.

– Целуемся? – одобрительным отеческим тоном поинтересовался Келла, которому были видны лишь наши затылки. Он все неправильно понял в меру своей испорченности.

– Нет, конечно! – тут же шарахнулась я от Кея, как от прокаженного.

– Да ладно тебе, – добродушно усмехнулся обладатель синих волос и, поразмышляв, какую бы еще гадость сказать, добавил: – а с дядюшкой Келлой обняться? А то он обидится.

– А у тебя есть королева, парень. На чужое не зарься.– Кей ударил друга по плечу и, не прощаясь, первым покинул мой дом.

– А я уже с ней попрощался, – задорно подмигнул мне барабанщик. – Пока, великолепная хозяйка, ты клевая!

Когда они ушли, я перекрестилась, глядя на желтеющий восточный край неба, из-за которого в скором времени должно было выползти румяное весеннее солнце.

«Увидимся, Катенька…»

Да пошел ты.

Я люблю наблюдать за закатами и рассветами, но сейчас у меня не было сил на это. Едава дойдя до своей кровати, я рухнула в нее, заметив, как младшая сестра прищуренно косится в мою сторону. Нелли что-то пробурчала насчет Антона и неверности, укрылась с головой любимым оранжевым одеялом и, кажется, заснула.

Я последовала ее примеру и уже через пять минут сладко спала, свернувшись клубочком. Мне снились клубы, мигающие неоновые светильники и сумасшедший диджей с крылышками, танцующие веселые люди и большой розовый заяц с недовольной мордой, прыгающий в такт очередному треку в стиле хауса. Ушастый, кося на меня лиловыми глазами, утверждал, что он – это и есть я. Я же старалась объяснить ему, что этого не может быть и что он на самом деле зовется Нинкой. Изредка мне казалось, что музыка затихает и кто-то начинает петь печальную, красивую песню, слова которой сливались и я не могла их разобрать – слышала только мелодию. Я спрашивала, кто это, и тогда голос, прерываясь, шептал мне на ухо нежные, успокаивающие слова, и от этого тихого голоса по телу начинали бегать мурашки.

– Ты кто? – в очередной раз спросила я, чувствуя себя защищенной кем-то сильным и смелым.

– Хочешь знать? – раздался тихий шепот так близко, что я вздрогнула. – Ты меня знаешь. Я – это…

– Катька! – заорал прекрасно знакомый голос.

Но ведь это меня зовут Катей. Как только я об этом подумала, то моментально проснулась. Что еще случилось?

Судя по тому как падали в комнату косые лучи солнца, было всего лишь часов восемь или в девять. Кто меня разбудил так рано? И той распоследней сволочью, которая меня разбудила, оказался не кто иной, как Нинка.

– Катька! – ворвалась она ко мне со скоростью маленького тайфуна. – Катька!

– Чего? – разлепила я с большим трудом глаза. Я совсем уже забыла о наличии подруги в собственном доме. Неужели папа пришел и выгнал Нинку из своей комнаты? Оказалось, нет, он вообще еще не приходил домой, как и Леша, а мои брат и сестра мирно смотрели десятые сны в своих спальнях.

– Катька! Я опаздываю!

– Куда? – хриплым со сна голосом осведомилась я.

– Домой, куда! Не на тот свет же! – заорала она таким тоном, как будто я была ясновидящей и все должна была знать и понимать.

– Где моя верхняя одежда и сумка? – продолжала кудахтать подруга, бегая по всей моей комнате и ища свои вещи, которые остались в клубе «Горизонт», о чем я Нине и сообщила, не вставая с постели.

Я была разбитой и уставшей, как будто на мне всю ночь возили бревна, а суетливые крики подруги заставляли мой мозг как-то съеживаться и замирать, приостанавливая свою умственную деятельность.

Вещи, сумка, красивый голос из сна, привкус грибной пиццы во рту…

– Почему мои вещи там, а я тут? – нависла подруга надо мной. – Как ты смеешь спать, когда я ищу свою сумку!

Я отпрянула в угол и заорала в ответ, мгновенно все вспомнив:

– Пить надо было меньше, дура! Привезут тебе твою сумку!

– Пить? – озадачилась Нинка и произнесла намного более спокойным голосом! – Я что, напилась?

– Вот именно, дорогуша, ты напилась и крепко заснула! Ты вообще помнишь, как домой-то попала?

Нинка соединила указательные пальцы вместе и приложила их к губам. В такой страной позе она слегка подумала, заведя глаза к потолку, и ответила:

– Нет… Тебе пришлось меня тащить?

– Ну не совсем мне, – ответила я осторожно, – ты что, ничего не помнишь?

– Пресс-конференцию помню, концерт помню, как мы с тобой сидели и разговаривали – помню, синеволосого ублюдка помню, чтобы его собаки драли. Паука его мерзкого, – задрожал ее голос, – тоже помню… Рыло его в руках держал, и у паука лапы шевелились! И он хотел коснуться меня после того… как подержал своего уродца. – Ее передернуло от отвращения.

– Паук был игрушечный, – вставила я. Думаю, это Нинку должно успокоить. Но, словно не слыша меня, светловолосая сумасшедшая загибала пальцы дальше.

– Как мы бегали и драку тоже помню. Как мы пошли обратно в ВИП-комнату – тоже. А остальное… словно вылетело из памяти.

Девушка застыла и принялась отчаянно тереть виски, думая, наверное, что это поможет ей вернуть утраченные за ночь воспоминания.

– Естественно, не помнишь, – начальственным тоном проговорила я. – Потому что кто-то решил чужое виски выпить.

Нинка с интересом на меня поглядела:

– Я, что ли, выпила?

– Нет, это был старик Хоттабыч. А потом он опьянел и наложил на тебя сонное заклятие.

Думала, подруга одарит меня миллионом вопросов, но она вдруг опять заметалась и заорала:

– Ладно, потом разберемся! Мне срочно нужно домой!

– Чего это вдруг? – Заинтересовалась я, не припоминая, когда моя подружка в последний раз так рвалась под родную крышу. По-моему, так домой она мечтала попасть только в раннем детстве, когда по телевизору ровно в пять часов вечера показывали ее любимый мультфильм.

– Того! Сегодня пасмурно и холодно. Срочно дай мне свою куртку!

Подумав, она решила все-таки пояснить причину своего спешного отбытия:

– Папочка сегодня устраивает семейный день! Если он узнает, что я именно сегодня не ночевала дома, он мне голову оторвет!

С этими словами она выбежала в коридор, включила свет и ответила на сердитый металлический голос вечно спрашивающего о том, кто там его опять потревожил, нецензурной бранью, касающейся одного крайне интимного процесса. Бедный Чуня, наверняка от моей подружки наберется плохих слов и в день, когда он заговорит, выдаст всем нам немало полезной информации.

Значит, у Нинки сегодня особенный день. Семейные дни Журавлей были мне очень хорошо известны. Нинкин папа тоже мужик непростой – как ему что взбредет в упрямую голову, так непременно должно выполняться, не зря же он отец моей подруги.

Два раза в месяц с недавних пор дядя Витя решил устраивать для ближайших родственников Дни семьи. По его грандиозным замыслам, в этот день все члены их славного семейства должны были находиться дома и посвятить все свое свободное время друг другу, чтобы укрепить отношения. Глава Журавлей мог даже заставить дочерей, сына и жену отправиться в зоопарк, музей или в театр – для «духовного обогащения». А в конце такого вечера в гости обычно приглашались другие родственники, чтобы в тесном кругу провести с ними праздничный ужин.