– Откуда я знаю! – барахтался в цепкой хватке Сергей. – Парень! Келлой зовут. Отпусти меня, а?

– Выглядит как? – продолжал расспросы Баба-яга в мужском эквиваленте, ощущая себя энкавэдэшником на допросе.

– Хорошо выглядит! Си… светлый, – вовремя поправился юноша, – высокий чувак.

– Что еще за сисветлый? – не понял сильный Валерий, чуть ослабив хватку, но жертву так и не отпустил.

– Блондин, говорю. Весь из себя. Нинка же блондинов любит! – не знал парень, что как раз блондинов сестрица-то и недолюбливает – за исключением Кея, разумеется.

– Не Нинка, а Ниночка, – грозно поправил родственника любимой Валерий.

Девушка нервно засмеялась. Взглядом она искала что-нибудь вроде арматуры или хотя бы большой палки, которой с удовольствием заехала бы кое-кому по ухоженной башке.

– Ниночка, Ниночка, – кинул в сторону сестры умоляющий взгляд Сергей, который очень опасался за ворот рубашки.

– Ну что еще про этого Келлу скажешь? – наседал Валерий.

– Высокий, спортивный чувак, красавчик. Он ее ровесник, я вообще его только один раз видел. Отпусти меня!

– Отпусти его, – приказала Журавль, решив про себя, что братика нужно отправить заниматься каким-нибудь спортом. «Еженедельные походы в тренажерный зал с друзьями, видимо, не делают Сережку силачом. Наверняка он в спорт-клуб шарится только, чтобы на девок поглазеть», – решила про себя судьбу братца Нинка.

Она выпускала гнев на надоедливого Бабу-ягу еще минут десять и, в конце концов поняв, что таким образом ничего не добьется, заявила:

– Ты, насекомое, или ты сейчас оставляешь меня с братом в покое, или замуж выйду прямо завтра.

– За кого? – жадно вцепился в нее взглядом молодой, но уже несколько обезумевший от любви человек.

– Да хоть за кого. А если ты, – вкрадчиво и почти спокойно проговорила девушка, – сейчас оставишь меня в покое, то я, может быть, завтра встречусь с тобой.

Таким образом, не замечая Катрину и ее друга, успешно спрятавшихся в подъезде, Нинка успела отделаться от Валерия и поспешила с Сережей домой. Она уже задумалась над тем, что, пожалуй, стоит рассказать отцу о надоедливом кавалере. Совсем становится неуправляемым. Только вот сам Баба-яга совершенно не собирался оставлять без присмотра любимую, рассудив, что ее брат не способен в случае опасности защитить сестренку. Он тайно пробирался вслед за Ниной, так ловко, словно подрабатывал шпионом, – никто его не замечал.

Никто не замечал Бабу-ягу, кроме меня и Антона. Мы, так и находившиеся за торговым павильоном, прекрасно видели, как из-за угла дома, стараясь слиться с тенью и кустиками, крадется Валерий. Следом за ним, совершенно не маскируясь, маршировали два здоровых парня в строгих костюмах. Перебежками Нинин поклонник переместился за столб, выглянул из-за него, воровато оглянулся и спрятался за урной, считая, что она спасет его от любопытных взглядов, которыми наделяли его явно заинтригованные прохожие. Только пару минут спустя до этого дурачины дошло, что какие-то люди обступили его нареченную невесту (так он про себя называл мою подругу) и ругаются с ней. Не мешкая он кинулся на выручку Нинке. Бугаи поспешили вслед за ним.

Аборигены подъезда со сломанным домофоном пополнению рады не были. Как же они начали кричать и орать! Но постепенно их вопли стали понемногу стихать. Я в который раз убедилась, что физическая сила все же неоспоримый козырь – потому как подъездные жители были как-то смущены присутствием трех новых лиц, выглядевших очень и очень достойно, я имею в виду, физически, а не морально. Разборки перешли на новый уровень, в ходе которого основное внимание переключилось на Валерия, с жаром защищающего права любимой. Вся компания мелкими шажками умудрилась достаточно прилично отойти от магазинчика. А сама Нинка и Сергей сумели вовремя улизнуть из этой свары, потому как они перестали вдруг быть главными действующими лицами.

– Теперь я за Нину спокойна, – облегченно выдохнула я, перед тем как мы с Антоном, очень осторожно, не оглядываясь, ушли. Кто там победил в словесной баталии – мне до сих пор неизвестно.

Больше в тот день, к моему большому сожалению, мы с Антоном за руки не взялись – просто гуляли и разговаривали, как будто бы забыв о небольшом инциденте, произошедшем в лифте.

С этим человеком мне было легко, очень легко, и я уже несколько раз упоминала об этом, и бабочки в животе иногда нет-нет да и начинали вновь трепыхать своими невесомыми крылышками, заставляя сердце биться быстрее. А оно, кстати, этим фактом было весьма недовольно.

Антон галантно проводил меня до дома, я хлопнула его по плечу на прощание, как будто мы были старыми друзьями, и убежала в подъезд, явственно ощущая, как за мной следят две пары глаз – Семеновны и ее очередной подруги. Добрые бабушки засели на балконе пятого этажа, позволяющего прекрасно обозревать местность.

Дома, о, чудо из чудес, до сих пор не было родственников. Один только Чуня ухмылялся со стены.

– А я сегодня целовалась, – сообщила я тотему.

Мне показалось, что Чуня скорчил презрительную мину, и я расхохоталась. А потом, уже обойдя пустующую квартиру, я спохватилась. А где же, собственно, застряли остальные представители славного семейства Радовых?

За неимением теперь личного сотового телефона я позвонила с домашнего аппарата на мобильник Томаса. Он, естественно, не отвечал. У папы была дурная привычка ставить свое средство связи в беззвучный режим – чтобы его никто не отвлекал в момент написания очередной картины. А потом он просто-напросто забывал включать звук, и поэтому, бывало, никто не мог дозвониться до нашего художника часами и даже днями.

Я попробовала набрать номер телефона Нельки – но, увы, из-за отсутствия денег на ее счету меня с ней так и не соединили. Леша вообще не взял с собой телефон. И единственный, до кого я, уже порядком взволнованная, дозвонилась, был Эдгар.

– Вы где? – тут же поинтересовалась я.

– Где, где, на бороде, – пробурчал братец. – У Краба.

– Дома, что ли?

– Нет, на даче, – с неохотой принялся объяснять Эдгар. – Мы на природу приехали, а там дождь. Пришлось на дачу валить. Она там рядом была.

– И вас приютил Краб? – поинтересовалась я. Дача у этого папиного друга великолепная: двухэтажная, большая и находится в живописном месте около разлива реки.

– Мы сами у него приютились, – без особенного воодушевления ответил брат. – Он нас даже и не ждал. Но шашлыкам обрадовался.

– А мне почему не сообщили, что домой не приедете? – возмутилась я.

– Леша тебе звонил. Не дозвонился, – зевнул Эд в трубку.

– И что? А вдруг со мной что-то случилось, а вы даже за ухом не почесались! – продолжала возмущаться я такой беспечности со стороны родственников.

– Что с тобой может случиться? Ты же дома.

– Ну и что! Мало ли. Всякое в жизни бывает. Вот утащит меня маньяк, будете знать, – мстительно сказала я братику.

– Нужна ты ему. Вот ты-то дома, – стал таким завистливым голос у Эдгара, что я даже расхотела ругаться с ним, – а я здесь. На природе.

– И что? – Удивилась я, потому что сама была бы не прочь сейчас оказаться вновь подальше от шумного города. – Это же здорово.

– Очень здорово. Тут нет компа. Лешкин ноут сел, а он зарядку с собой не взял.

– Ничего, переживешь. Тебе полезно отдохнуть от Интернета.

– Конечно же, – с обидой произнес брат и засопел, как ежик.

– И когда вы вернетесь?

– Завтра, – с такой тоской вздохнул Эдгар, что я не удержалась и тоже вздохнула.

Послушав претензии родственника ко всему окружающему миру, я повесила трубку. Плохо, плохо без сотового телефона.

– Что за странные личности! Уехали и оставили девочку одну, – бурчала я, шарясь по холодильнику, радующему меня своею пустотою. Странно, вроде бы постоянно покупаются продукты, но и исчезают они тоже очень быстро, я бы даже сказала, с космической скоростью. Можно подумать, у нас дома живут те самые три толстяка из одноименной книги Олеши, которые то и дело совершают варварские набеги на кухню.

В результате мне пришлось вновь идти в магазин на потемневшую уже улицу, над которой набухали темно-синие тучи, грозившие разрядить на полупустой сонный город весь свой дождевой запас.

Вечер я провела классно, с фильмами, шоколадом и в одиночестве. Ливень начался тогда, когда я уже лежала в своей постели, стащив из кровати сестры коричневого медвежонка, напоминающего мне Антона.

– Ты, – ткнула я пальцем в черный блестящий нос – будешь сегодня Антошкой, ясно?

Плюшевый мишка промолчал, но ему, кажется, было все равно, кем быть. Он просто беззвучно засыпал, и я вместе с ним.

Глава 13.

А проснулась я тогда, когда за окном еще и не пахло утром. Или пахло – но совсем немного. Проснулась из-за того, что меня разбудил домашний телефон, яростно орущий и едва ли не подскакивающий от нетерпения – кому-то очень сильно хотелось со мной поговорить.

«Это еще кто? – мигом поднялась я и с осоловелыми глазами бросилась в коридор, подумав, что это, может быть, звонят мои родственнички – мало ли что ними могло случиться на даче у Краба. Это же Радовы, а не кто-то другой… Они и дачу подпалить могут. Так Томас чуть не сделал однажды, приехав на дачу к какому-то другу, который в пору бунтарской юности был ярым представителем панк-движения, а ныне стал первым заместителем мэра и метит в будущем на место главы города. Так вот, дача у этого дяди Кости была не такой прекрасной и большой, как у Краба, и, подозреваю, мой родитель, сам дядя Костя и их друзья собрались на ней не для того, чтобы читать друг другу стихи и петь песни, а отпраздновать какой-то один им известный праздник. Они решили побаловать себя шашлыками и доверили важное дело их приготовления папе и еще одному криворукому человеку. Всего лишь за двадцать минут Томас с приятелем умудрились сотворить самый настоящий пожар, не уследив за импровизированным мангалом, расположенным не где-нибудь на участке, а прямо на веранде дома. Пожар потушили своими силами и даже продолжили гулянье, но вот родители дяди Кости были очень возмущены произошедшим. Они не знали, что на даче побывал их сыночек с друзьями, поэтому рассказывали родственникам и знакомым о том, что „наглые бичи совсем уже оборзели – залезли в дом и не только все обгадили, так еще и веранду подпалили!“»

Кто знает, что может вычудить отец теперь?

– Да? – хрипло проговорила я, схватив трубку. И к собственному разочарованию, смешенному каким-то чудесным образом с растерянностью и странной радостью, услышала знакомый голос, который мелодично, тихо, но как-то едко пропел:

– Предаешься праведному сну, малышка?

А я тут подумал, что это слишком:

Ему ты – любовь, а мне – неприязнь.

И я отправляюсь на смертную казнь.