Анна Былинова: Надзиратель

Глава 1

Впервые Ким начал слышать ИХ двадцать девятого ноября, когда с другом Валеркой отмечал свое восемнадцатилетие. На Валеркиной хате были ещё девчонки, но они не привыкшие к алкоголю и плоским шуткам друга, быстренько собрались, прощебетав что–то про «ой, мне надо за младшим братом в садик» и «а мне ещё дома нужно прибирать, а то родители прибьют», свалили в закат.

Ким, не выпуская из рук бутылку пива, махнул рукой и уставился в телефон. Валерка бросился за птичками, не пожелавшими скрасить мужское одиночество, как он выразился, и принялся упрашивать их остаться. Кривлялся, заламывал руки, якобы, в мольбе, но все без толку. Девчонки отказались от сомнительного предложения и ушли. Друг поскучнел, помаялся на диване, потом запустил «плойку», надел наушники и принялся расстреливать зелёных зомби. Ким ушёл на кухню, поставил пиво на стол, взглянул в окно.

Короткий зимний день догорел за серой многоэтажкой, фонари своим скучным светом безразлично освещали дорогу, по которой торопились люди, катились автомобили, хаотично ездили курьеры на мопедах.

Ким вздохнул, сделал глоток противной теплой жидкости, поморщился, глядя на сумерки, тенями лежавшие на стенах квартиры. Краем глаза он уловил движение слева, повернул голову. За столом сидел парень, стриженный под "ёжик". На вид ему было лет тридцать. Тёмные глаза светились тёплым огоньком.

– Ушли девчонки? – спросил он с легкой улыбкой. Голос прозвучал глухо, как из подземелья, и никак не вязался с этим теплым огоньком в глазах.

Ким посмотрел в комнату, свет из которой падал на часть кухни, словно желая убедиться – ушли ли, и кивнул:

– Ага.

– А что так?

Ким поморщился, неожиданно разозлившись на себя, на Валерку, на этот глупый испорченный день.

– Да фиг их знает! – в сердцах крикнул он. – Вроде как – по дому дела… Я думаю, наврали, просто Валерка спугнул их своими тупыми шутками. Идиот.

– Испортил тебе праздник? – спросил парень.

– Да нет. Не в этом дело. Просто понимаешь, он всегда так. Что–нибудь ляпнет…

Парень жестом руки остановил Кима:

– Погоди. Дай–ка хлебнуть. – С этими словами он протянул узкую ладонь к бутылке.

– А? Да, держи. – Ким протянул бутылку парню, отпустил и с каким–то заторможенным удивлением проследил, как бутылка медленно упала на пол. Мягко тюкнулась об ленолиум, выплескивая из горлышка пену. Пахнуло теплым, хлебным.

Пойло вонючее, – краем мозга подумал Ким, на автомате поднял бутылку и поставил ее на стол. Пена продолжала стекать по бутылке на клеенчатую скатерть.

Парень, сидящий напротив именинника, не двигался, смотрел так же тепло с легкой улыбкой.

– Ну короче. Думали нормально с девчонками отметим, так он стал чудить. Лизке сказал, что у нее жопа толстая, ну это та – которая высокая. А вторая, Вера, ей вообще ляпнул, мол, на ночь останешься? Ну дурак, не?

Ким вопросительно взглянул на собеседника, тот кивал, соглашаясь. Посмеивался. Потом мотнул головой в сторону комнаты и попросил:

– Выключи свет в комнате. В темноте как-то лучше…

Ким кивнул и, не прерывая рассказа, пошёл в комнату выключить свет. попутно он продолжал рассказывать незнакомцу про Валерку:

– Ага, со мной–то он нормальный. Но когда идём гулять с ним, так он…

Преодолел дверной проем. Вошёл в ярко освещённую комнату, потянулся к выключателю и замер: стоп, а это кто вообще? Обернулся.

За столом никого не было. Лишь зеленая бутылка из – под пива глядела тусклым бликом, как глазом. По скатерти стекала пена и капала на залитый пивом пол.

Ким задумчиво почесал голову, затем включил свет на кухне, прошел по узкому коридору, заглянул в ванную комнату. Никого. Проверил входную дверь – заперто.

Сел рядом с Валеркой, отчаянно матерящимся на зелёных уродцев с автоматами в когтистых руках:

– Уроды, ща я вас всех перемочу!.. Вот вам, вот вам!.. Будешь играть?

– Не хочу.

Косился на кухню, тёр глаза. Посчитал, что просто перепил. Хотя пива выпил – одну «нольпяшку» – как тут перепьёшь?

Сука. Раньше ОНИ с ним на контакт не шли. Раньше просто стояли и смотрели.

Настроение вконец испортилось. Атмосфера в квартире друга стала невыносимо тягостной, словно электрический свет стал физически ощутимым и стал давить на виски.

– Пойду я…

Ким встал с дивана, задумчиво глянул в телефон. Валерка стянул один наушник с уха.

– Завязывай, братан. Оставайся, мать же на смене.

– Не, пойду…

Перед выходом он обернулся к Валерке и сказал:

– Братан, будь осторожен. Ну я так… На всякий случай, говорю.

Валерка рассмеялся, не придав значения его словам. Обнял Кима, и закрыл дверь.

Ким шел домой и перемалывал в голове разговор с призраком. За кем он пришел? За Валеркой? За его матерью? Не сказал, не намекнул, сидел, слушал с тоскливым удовольствием. Свет просил выключить.

Валерка отлично играл в волейбол. Высокий, спортивный, но девчонки почему–то боялись его. Было в нем что–то отталкивающее. Ким говорил, что его друг – нормальный парень. Ну идиот с девчонками. Со многими бывает. А так нормальный.

Третьего декабря, через четыре дня после празднования дня рождения Кима, Валерка возвращался с матча. Он был в приподнятом настроении, поскольку его команда выиграла чемпионат города, и когда трое парней окликнули его, подошел к ним с видом победителя, с видом человека, которому сегодня покорилось значимое, весомое. И когда они спросили его: «Закурить не найдется?», – он ответил: «Не курю, и вам не советую».

А нельзя советовать выпившим, злым, бездомным, замерзающим. Если бы он ответил простое «нет» и, развернувшись, ушел, может быть ничего бы и не случилось. Если бы он вообще ничего им не ответил, а быстро прошел мимо, может быть они разозлились, но не стали бы его догонять. Хмурые, злые, усиленно соображающие, где достать на сигареты и на бутылку. Но он улыбнулся им прямо в их мрачные лица и он посмел высказать свою точку зрения, свой совет, который им был совершенно не нужен.

«Ты охуел что ли, советы советовать, черт?», – грубо спросил один из них.

Вот в эту секунду Валерке бы развернуться и уйти, вот в это мгновение понять бы их состояние, их настроение, вот сейчас бы подумать, прежде чем сказать что–то на прощание. Но он открыл рот и возмущенно воскликнул:

«Сам ты черт!»

Налетели так, как будто давно этого ждали, как будто что–то невидимое, злое, страшное подчинило себе эти три темные души и бросило их на него. Били со всей ненавистью к этой улыбке, к этим светлым глазам, не замутненным ничем, к этой спортивной сумке, к этим ногам в кроссовках. Топтали Валеркино лицо, ломали руки, ломали молодость, юность, силу, саму жизнь.

В какой-то момент Валерка изловчился и укусил за ногу одного из них, за что получил страшный, решающий удар в голову и потерял сознание.

Прохожие шарахались, не желая связываться, не желая быть свидетелями, стараясь не видеть этих лиц, не пытаясь запомнить, как выглядят эти люди. Бежали вперед, тащили за поводки своих собачек, тянули детей. Не мешали, зная, что это не их дело, что это их не касается.

Валерка скончался от полученных травм по дороге в больницу. Тех троих не поймали, потому что не было свидетелей, потому камеры на домах и магазинах не работали или работали, но как вычислить в сумерках из нескольких тысяч жителей квартала тех самых? Может быть они вообще залётные, может с другого конца города.

Если хоть кто–то из прохожих потрудился бросить хоть один внимательный взгляд на убийц, то заметил бы, что один из них хромал и тряс головой, ввиду какой-то болезни, у другого был шрам на все лицо, а третий, долговязый, сильно сутулился. Если бы хоть одного запомнили, то обязательно нашли бы всех, потому что каждый из них примелькался в супермаркете на соседней улице, потому что у двоих из них уже были судимости. Но никто не хотел стать невольным свидетелем, никто не хотел что бы сейчас, перед самым новым годом, что–то угрожало покою, привычной жизни. Потому у полиции не было зацепок. А может и полиции не хотелось заниматься этим делом сейчас перед самыми праздниками.

Могилу Валерке выкопали рядом с могилой его отца, умершим ещё когда сыну было три года.

На похоронах Ким стоял рядом с памятником и вглядывался в лицо человека, похороненного пятнадцать лет назад. Стриженный под "ёжик" Валеркин отец улыбался и смотрел с чёрного камня тем тёплым взглядом, которым смотрел на Кима в тот день, когда «заглянул» в гости к сыну.

Почему ты не предупредил меня? – спрашивал Ким у безмолвной фотографии. Зачем ты тогда вообще приходил, разговаривал со мной? Какой в этом смысл?

Глава 2

Бабушка Кима умерла, когда ему было четыре года. Единственное яркое воспоминание о ней осталось таким: бабушка сидит в кресле перед телевизором. На тумбочке рядом с ней чашка не то с чаем, не то с кофе и маленькое блюдце с печеньем. Ким жуёт печенье и не сводит глаз с высокого чернобородого, грустного отчего–то мужчины, стоящим за спиной бабушки и положившим на её плечи широкие ладони. Мальчик спрашивает:

– Кто это, бабушка?

Но та, увлечённая телепередачей, не отвечает. В комнату заглядывает мама Кима и тогда он, указывая пальцем на незнакомца, спрашивает у неё:

– Кто это, мама?

Мать усмехается:

– Киша, перестань придуриваться. Это твоя бабушка.

Так и называет до сей поры. «Киша, имей ввиду, получишь двойку по алгебре, посуда и пол – за тобой», «Киша, очень тебя прошу, не разбрасывай вещи!», «Киша, мы же договаривались, в 22:00 ты должен быть дома, как штык!». "Киша, запирай двери на три оборота и не открывай окна. Бандитов – прорва", "Киша, не выключай на ночь свет, чтобы бандиты видели, что мы дома".

Затем мать уходит на кухню, а Ким подбегает к бабушке и хлопает руками по ее коленям, стараясь привлечь внимание.

– Бабушка, кто это?! Ба-ба!

И вот она, наконец-то, отрывается от телевизора, переводит взгляд на внука и спрашивает:

– Что такое, Киша?

Ким смотрит на чернобородого во все глаза и замечает, что у того почти прозрачное тело.

– Дяденька с бородой. Кто это? – Нет ни капли страха, есть только детское любопытство.

Бабушка резко оборачивается и, быстро перекрестив грудь, поднимается, берет Кима за руку и со словами "Пойдем-ка, посмотрим, что там мама делает", тащит его из комнаты.

Воспоминание перетекает в следующую картину: бабушка и мать плачут, в руке бабушка держит черно-белую фотографию с изображением чернобородого мужчины. Потом она тычет пальцем в фото и говорит:

– Ах, Киша, Киша. Это дедушка приходил, видать, хотел с тобой познакомиться. К тебе, видать, к внуку своему приходил. Это он был? Ты же его видел?

Ким кивает, – да.

Но бабушка ошиблась. Дедушка приходил за ней.

Она умерла через несколько недель после того случая. Её размытое лицо в памяти Кима не имело ничего общего с фотографией на её могильной плите. Та, другая на плите была слишком молода, слишком улыбчива. Мама выбрала фото помоложе. Зачем? Ким не понимал. Ведь бабушка умерла старой, а эта… Словно чужой человек.

Но он своей чуткой, не по-детски мудрой душой понимал, что его старую бабушку забрал тот, чернобородый, грустный. С большими ладонями. Ким осознал эту связь тогда, когда стоял перед зияющей могилой, в которую в красивом гробу укладывали навеки спать его бабушку. Чернобородый стоял рядом, улыбался Киму, дружески подмигивая ему, мол, не робей, не бойся, все идет хорошо. И Ким не боялся, не робел, лишь хихикал, глядя, как чернобородый делает вид, будто бросает комья земли в могилу. На самом деле не бросал, лишь нагнулся, зачерпнул рукой воздух и сделал движение, будто бросает. На потеху внуку.

Тогда состоялся его первый контакт с призраком.