А борщ и на самом деле сегодня был неплох, и сметана не слишком разбавлена водой. Пока обедали, я не только работал ложкой, но и еще раз, уже без внешнего воздействия на свой бедный мозг, поразмышлял: за что мне такая сомнительная честь, как перевод в следователи? Обычно в командировки «местного значения» хороших работников не отправляют. Ну а плохих Рябинин просто не взял бы. Странно. Вот я на месте Бориса Михайловича такого работника к себе не взял бы: ни образования, ни опыта. (Точнее, опыт-то у меня, конечно, есть, только кому же я об этом расскажу?) Нет, здесь что-то другое.

Значит, попробуем поразмышлять с точки зрения начальства. Тут интрига сохраняется. Чем сумел подкупить Рябинин моего шефа, начальника розыска, чтобы побудить его к столь щедрому поступку как отдать зонального сыщика на целый месяц, да еще в преддверии учебы, – вот в чем вопрос. Это вам не какая-нибудь фигня по поводу «быть или не быть». Да еще чтобы и Семенов на это согласился… То, что в следствии завал, аргумент недостаточный: в следствии всегда завал, да еще недавнее административно-территориальное реформирование проблем добавило.

На «глухари» меня обещают посадить. Там, видимо, дело совсем швах. Вполне возможно, что по каким-то делам карточки выставили да и забыли про все. Уж скоро сроки пройдут, а в тощих корках три бумажки без единого процессуального действия. А тут вам на голову вскорости упадет не просто проверка, а комплексная инспекторская проверка из МВД. Во все времена только от одних этих слов некоторым начальникам худо делалось. Стало быть, где-то здесь и ответ на все вопросы.

Однако что-то я увлекся. Не пора ли перейти к насущному? Ибо известно, что, тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу. А тщательно пережевывая собственные мысли, кому я помогаю? То-то и оно! Необходимо решительно переключиться на чревоугодие в столовском его исполнении.

Но мозг решил по-своему. Я пилил вилкой на тарелке нечто непонятное под названием «бифштекс», когда в голове всплыла мысль, не страдающая новизной: а ведь, и правда, добрые дела наказуемы. Чем это подтверждается? Да вот чем: несомненно, мой разговор с Самсоновым и мое назначение в следствие – вещи взаимосвязанные.

Осталось только решить, хорошо это или плохо.

Глава пятая
Исполняющий обязанности

Боря Рябинин – добрая душа. Не обманул. Выделил мне отдельный кабинет, притащил пишущую машинку – не слишком и раздолбанную. Снабдил меня новой лентой, показал, как ее правильно заправлять, сообщил, что копирку и бумагу нужно брать у секретаря. А уж потом с барского плеча отсыпал мне пачку уголовных дел – штук пятьдесят, не меньше. Боря за ними два раза в свой кабинет бегал.

– Михалыч, да ты озверел?! – завопил я. – Куда мне столько? Я же окосею!

– Так разве это много? – захохотал Боря. – У меня самого сейчас не меньше, но я еще и начальствую, и на дежурства хожу. Трудись. Изучай пока, вникай. Если что непонятно – спрашивай, не стесняйся. Я потом журнал принесу – распишешься в получении. И какое-нибудь тебе дело для образца принесу, чтобы перед глазами было, что и как.

Я с тоской посмотрел на картонные тощенькие папки, в которых были подшиты листочки. Нет, ну какая зараза меня в эту реальность закинула? Лежал бы себе в больнице, может, меня там и не зарезали вовсе, а так, только почикали? Уже бы и выздоровел, внуков на танцы водил.

Но скули не скули, а разгребать завалы придется. Опись составить, что ли? А иначе запутаюсь и забуду. Но опись – чуть-чуть попозже.

Дел оказалось не пятьдесят, а только сорок. Уже хорошо.

Нужна какая-то система. И как мне рассортировать уголовные дела? По видам преступлений? Вот здесь грабеж, там разбой, тут тяжкие телесные. Теоретически можно и так. А может, сортировать по «перспективности»? Вот это дело можно раскрыть, а это – нет. Но как я сейчас выясню? По своему предыдущему опыту знаю, что теоретических перспектив не бывает, а все больше из практики.

По кражам, что кажутся поначалу «глухими», бывает так: лежит себе дело, а потом бац – патрульно-постовая служба или вневедомственная охрана задержали какого-нибудь мазурика «по горячим следам», передали моим коллегам из уголовного розыска, а там и посыпалось, словно из драного мешка – подозреваемый начинает рассказывать о прошлых делах, при обыске отыскивают что-нибудь интересное, а в результате бывший «глухарь» становится «светлячком», да еще и многотомным. Инспектора работают денно и нощно, следак, что сидел на квартирных кражах, участвует в процессе, а когда дело раскроют, он отправит подозреваемого в подвал на трое суток (статья 122 УПК еще не отменена), а потом дело отдадут тому следаку, который уже и будет все доводить до ума и отправлять обвиняемого в суд.

Кажется, что не очень-то справедливо, но как сказать… Тот следователь, что принял дело вместе с подозреваемым, скорее всего, будет вынужден продлевать рассмотрение дела еще на месяц, ходатайствовать о заключении под стражу, предъявлять обвинение в течение десяти суток с момента задержания. Так что тот еще геморрой.

С преступлениями против личности немного сложнее, но и их, бывает, раскрывают целую кучу, особенно если наличествует группа хулиганов, избивавшая прохожих. Бывает, что злодействуют, принося милиции несколько «глухарей», но потом их все равно задерживают, проводят оперативные мероприятия, устанавливают, что за ними «висит» еще несколько преступлений.

Вот с потерпевшими по пьяному делу все сложнее: избили или ограбили, а он и не помнит ничего, и опознать никого не может.

Полистал несколько дел. Тут пьяная драка, а тут кого-то спустили с лестницы, здесь причинение тяжких телесных. М-да… Все та же картина. Пожалуй, систематизировать по видам преступлений не стоит. Значит, что остается? А остается разложить дела в соответствии со сроками их возбуждения. Помню, что следователь может расследовать дело в течение двух месяцев, а потом требуется продлевать дело у прокурора.

Е-мое! Добрая треть уголовных дел уже просрочена, а постановлений о приостановлении дела нет. И что мне с этим делать?

Только собрался пойти к Рябинину, как тот снова изобразил ветерок, влетев в кабинет.

– Ну что, вникаешь? – жизнерадостно поинтересовался Борис.

– У! – прорычал я, молча кивая на папки с просроченными делами. – Тут же сроки истекли где месяц назад, а где и два!

– Вот, не зря я тебя в следствие выпросил! – поднял Рябинин указательный палец вверх. – Понимаешь, с чего следует начинать. Правильно, нужно срочно навести порядок в этих делах. Карточки на то, что дела приостановлены, я уже выставил, с прокуратурой договорился, подождут. Они тоже люди, все понимают. Срок у тебя – аж до завтра.

– Так ведь к карточке и постановление должно прикладываться, – проявил я недюжинную компетенцию в статистических делах. – Один экземпляр сюда, другой – туда.

Рябинин удивленно посмотрел на меня: дескать, взял на свою голову. Потом изрек:

– Ты слышал, что я сказал? Я выставил карточки. Я! – Он выделил голосом, кто именно это сделал, только что в грудь себя пальцем не истыкал. – Так ты хочешь, чтобы я еще и бумаги за тебя писал?

Во как повернул! Кто-то когда-то при Борином же попустительстве постановление не вынес, а виноват я? Только уважение к своему нынешнему шефу, к нашей многолетней с ним дружбе, о чем он сам пока не догадывается, удержало меня от слов, что прямо-таки стремились вырваться из утробы. А капитан милиции Рябинин, уже хихикавший в предвкушении мата – смешно ему, видите ли! – не дождавшись, даже слегка загрустил.

– Эх, молодежь, даже ругаться не умеет, – посетовал Борис, а потом с укором сказал: – Пришел бы с утра, все бы и успел. А сейчас не знаю, когда печатать будешь.

Я посмотрел на часы (которые наручные). Времени – пятнадцать часов. Кажется, мечта о том, что стану заканчивать работу в восемнадцать часов, так и останется мечтой. Изладить все необходимые бумаги я точно не успею. С моей-то скоростью я и завтра не управлюсь. Колотить по кнопкам пишущей машинки – это вам не по компьютерной клавиатуре пальцами бегать.

– Боря, ну предположим, вынесу я постановление о приостановлении уголовного дела, но срок-то по делу истек еще месяц назад!

– Так ты и выноси. Только сроки ставь в соответствии с законодательством, – повел плечами Рябинин.

– Так меня в то время еще и в следствии не было, – вяло запротестовал я. – Как я стану выносить постановление месячной давности, если работаю только с сегодняшнего дня?

Но начальник следствия только отмахнулся:

– Леша, ты дела смотри и постановления выноси. Главное, чтобы все по УПК было. Подозреваемых нет, в СИЗО никто не томится. Тут главное – чтобы формальности были соблюдены, а на сроки и на фамилию никто внимания не обратит. Проверяющие приказы о назначении не смотрят, они им и на фиг не нужны. Чай, не первая у нас проверка.

Михалыч уже развернулся на каблуках, чтобы снова куда-то умчаться, но, вспомнив о чем-то, повернулся ко мне:

– Не забудь только еще одно постановление составить – что ты принял дело к производству. Ну, допустим, накануне постановления о приостановке.

Вот тут я чуть не завыл. Дрожащим от злости голосом спросил:

– Так что, еще одно постановление печатать?

– Ну, его-то ты можешь позже напечатать, как понесешь мне дело сдавать, – утешил меня Рябинин. – А вот постановление о приостановлении – сейчас. Да не запутайся тут во всем этом, Сусанин.

Кинув мне на стол еще одно дело, сообщил:

– Вот тебе образец и подсказка – протоколы допросов потерпевшего, свидетелей, какие характеризующие материалы должны быть собраны на потерпевшего, постановление о назначении экспертиз, да и сами экспертизы глянь. И постановление о приостановлении дела. Это я из архива взял, верни завтра. Это Риты Гурьевой дело, она у нас лучший следователь, все дела идеальные. Она теперь на «светлые» переведена. Кстати, если что, можешь с ней тоже проконсультироваться. Рита – девка умная, подскажет.

Борис умчался по своим начальственно-следственным делам, а я, горестно вздохнув, принялся терзать пишущую машинку. Сколько, кстати, нужно копий постановлений? Не то три, не то целых четыре. Ладно, пусть будет четыре. И образец нужно посмотреть. Как там постановления выносят?

Я занимался бумаготворчеством. Какие-то постановления загубил, но через час дело пошло на лад. К семнадцати пятидесяти пяти я уже успел отпечатать почти все постановления о приостановлении дел. А ровно в восемнадцать дверь открылась и в проеме появилась голова Рябинина. Даже и странно, что не влетел!

– Леша, а ты домой-то собираешься? – поинтересовался мой временный начальник. – Слышу, что так и стучишь как дятел, а рабочий день уже к концу подошел.

Борис хихикнул, а я с грустью сказал:

– Еще три дела осталось.

– Так завтра и доделаешь, – улыбнулся Рябинин.

– Ты же мне сам сказал: срок у меня до завтра, – опешил я.

– Так все правильно я сказал. Срок у тебя до завтра, так завтра все и доделаешь. Я в прокуратуру с обеда поеду, а ты утром и допечатаешь.

Ну Боря! Мог бы и предупредить, что срок до завтра до обеда. А я тут уже мозоль на указательном пальце натер.

– Гад ты, товарищ капитан, – с чувством произнес я.

– А это я и без тебя знаю, – хохотнул Борис Михайлович. – А если бы сказал тебе, что время терпит, ты бы дня два телился, разве нет? А тут сел да все и сделал. Так что убирай все в сейф да и дуй домой.

Борис исчез, а я, разгибая усталую спину, принялся убирать уголовные дела в сейф. Вроде бы один сижу в кабинете, а мои «несекретные» материалы на фиг никому не нужны, но привычка превыше всего. Да и не только привычка. Теперь эти жалкие листочки считаются уголовными делами с соответствующими уникальными номерами, а утрата уголовного дела – это уже серьезно. Так что правильно я их убираю подальше. Подальше положишь – поближе возьмешь, как говорится.