Шел в свое родное общежитие и радовался прошедшему дню. Но заниматься уже ничем не хотелось. Сейчас перекушу чем-нибудь да и залягу спать.

На вахте дежурила тетя Катя. Забрал из своего ящика почту (газета «Коммунист», а больше ничего нет) и, одарив свою несостоявшуюся родственницу дежурной улыбкой, получил ключ.

Тетя Катя, оглядевшись по сторонам, заговорщическим шепотом сообщила:

– Леш, сегодня комендант был вместе с каким-то начальником с завода. Говорили, что «непрофильных» жильцов скоро начнут выселять. Ты ведь у нас теперь тоже такой.

Я кивнул. Про мое выселение из общаги я уже слышал. Все правильно. Я же теперь не участковый инспектор, территорию не обслуживаю. Но просто так, с бухты-барахты, меня никто не выставит на улицу. Ответственные товарищи, отвечающие за социальную заботу о трудящихся металлургического завода, вначале сообщат моему собственному руководству, а оно станет думать, куда девать своих сотрудников. Я ж не один такой, проживающий в ведомственном общежитии.

Но потом все утрясется. Замполит отдела, а то и управления выйдет с ходатайством на директора ЧМЗ, подключит к этому делу райком партии, все утрясется. Завод милиционеров не прогонит, а мое начальство успокоится. Самое плохое, что может случиться, так это то, что ко мне могут подселить кого-нибудь из жильцов. Скорее всего, это будет собрат-мильтон. Я-то уже попривык жить один, как фон-барон, но как-нибудь уживусь с новым соседом.

– Жениться тебе надо, Леша, – твердо заявила тетя Катя. Еще разок оглянувшись, сказала: – Моя-то вертихвостка, когда о тебе разговор завожу, так и к словам не подстает, так что ну ее… Зато у моей соседки дочка есть. Девка хорошая, незамужняя, как раз на заводе работает. Женишься на ней, у себя пропишешь, никто тебя и не выгонит. Правда, – тут тетя Катя вздохнула, – с мужиком она женатым связалась. Но ребенка в подоле не принесла, так что тут все нормально.

Тете Кате я даже и отвечать не стал. Ладно еще пытается выдать замуж племянницу, та славная девушка, жаль только, что я к Маринке никаких чувств не испытываю, кроме дружеских. Но вот соседка, у которой был роман с женатым мужчиной, – это ни в какие ворота не лезет. Знаю я про такие романы. Нет уж, не надо. Пусть уж лучше выселят или кого-то подселят.

Утром, явившись на службу еще до девяти часов, осмотрел кабинет. Сейф на месте, пишущая машинка тоже. А куда бы они подевались? И чего я желаю увидеть? А, понял, почему я осматриваюсь. Я же себя пока не вижу в роли следователя, не был им никогда в жизни. Так что придется привыкать.

Осознав, что работа с бумагами та еще соль, а вовсе не сахар, оставшиеся постановления я отпечатал за полчаса и, удостоившись похвалы от начальника следственного отделения, пошел разбирать то, что осталось.

Так, что у нас тут есть интересного? Ага. Статья 108, часть первая. Причинение тяжкого телесного. И кто кому причинил, чем нанес? Значит, сожитель нанес ножевое ранение сожительнице, но та все отрицает: мол, сама на что-то наткнулась, типа на лестнице гвоздик из ступеньки торчал. А сожитель уверяет, что они поссорились, упали, а перочинный нож, лежавший в его кармане, оказался раскрытым и как-то сам по себе воткнулся под чужую коленку, да еще и в вену. Нет бы хотя бы договориться, о чем врать. А так несут каждый свое.

А почему это дело посчитали «глухарем», если оно с действующими лицами? А их еще и не допрашивали. Работал мой подчиненный Савин. Тьфу ты, он пока еще такой же инспектор, как я. Не исключено, что в этой реальности он будет моим начальником, а я – его подчиненным.

Значит, инспектор уголовного розыска Савин материал собрал, его передали в следствие как «светлое» (злоумышленник-то известен, не отпирается), а дальше пусть следователь пашет. Вот ведь, работнички в уголовке! Могли бы все раскрутить без нас, без следователей. Совсем угрозыск нюх потерял. Лодыри! Им бы только материал спихнуть.

Тут я с удивлением обнаружил, что ругаю своего брата – сыщика. Не Савина конкретно, а сыщиков как класс. Ай-яй-яй! Это что же получается: полдня посидел на следственном стуле – и все, перековался? А как же принципы, как же «сыщик сыщику друг, товарищ и брат на всю оставшуюся жизнь»? А вернешься через месяц восвояси, опять идеологию менять придется?

Мне стало стыдно. Я покраснел и вернулся к делу.

Значит, сожители. Ей сорок семь, ему тридцать. Хм… Проникающее ранение в вену, которая под коленкой. Раневой канал… угол – сорок пять градусов. Однозначно, что нанести такую рану можно, если потерпевший, то есть потерпевшая, шла по лестнице, а злодей стоял на пару ступенек ниже и ткнул ножом свою Дульсинею.

А ведь мне как следователю, пусть и «и. о.» здесь ничего не светит. Вот разве что окончательно угробить дело. Все равно нет у него никакой судебной перспективы. При таком раскладе его туда, в суд то есть, прокуратура не пропустит и обвинительное заключение не утвердит.

Гроблю, а что еще остается? Только придется еще разочек допросить и подозреваемого, и потерпевшую. Вернее, допрашивать-то их буду первый раз, потому что Савин, который Серега, взял объяснение. А коли дело возбудили, то теперь нужно и можно проводить следственные действия, сиречь допрос.

Вызвать их в отделение? Нет, лучше сам к ним сбегаю, а не то почта повестку неделю слать будет, а потом жди их. Так, бежать недалеко, планирую сделать это завтра… Нет, лучше сразу после обеда. Допрошу их обоих, показания скорректирую.

Часов в одиннадцать ко мне залетел Рябинин. Обежав кабинет и убедившись, что я пока не дезертировал и до сих пор трезвый, забрал у меня оставшиеся постановления о приостановлении дел, покивал, пощелкал язычком и кинул на стол несколько бумаг, скрепленных канцелярской скрепкой. Кроме добавившегося «Постановления о возбуждении уголовного дела» в половину машинописного листа, все остальное было до боли знакомым.

Так это же материалы по ограблению женщины. Той, что после визита в ресторан осталась с сережкой. С одной. Я же его Титану оставлял, чтобы тот до ума довел и «отказной» накатал. А Титанище, стало быть, поленился и передал начальству, а те переадресовали в следствие.

Я тщательно протер глаза кулаками и снова посмотрел на стол. Материал не исчез. Но так не бывает. За каждый глупый материал, который сыщик пытается засунуть в следствие, чтобы из него «глухарь» получился, он отвечает не только перед начальством, но и перед самим… Ибо из таких вот отдельных фактов складывается святой показатель работы милиции – процент раскрываемости.

Я задрал голову и посмотрел в потолок, как будто хотел на нем увидеть того, перед кем несет ответственность сыщик. Но увидел только трещины на побелке. «Тот, перед кем» предпочел не показываться, чтобы не отвечать на мои гневные вопросы.

– Твой материал. Не узнаешь? – удивился моей реакции Рябинин.

– Борис Михайлович, – произнес я казенным голосом, – я его принимать не буду.

– Это еще что за новости? – удивился мой новый шеф.

– Не буду, и все тут. Это же чистый отказной, пусть сыщики и отказывают. Нет тут никакого преступления. По нему что, уже и карточки на возбуждение отправлены?

Рябинин пристально посмотрел на меня, и выражение лица его было неопределенным. Потом оно стало весьма лукавым.

– Быть тебе настоящим начальником следствия. От горшка два вершка, а гонору сколько! Молодец! – И Борис Михайлович, дабы избежать дальнейших вопросов, быстренько ретировался.

Все еще кипя негодованием, я взялся листать знакомые материалы. Такого я от Титана не ожидал. А еще считается профессионалом высшего класса. И как начальник-то пропустил этот материал в следствие?

Я взглянул на резолюцию Семенова – «В СО». Так, это понятно. А дальше – «т. Воронцову А. Н.» Теперь непонятно. Начальнику не пристало указывать конкретных исполнителей, на это начальники отделений имеются, им виднее. Я перевернул пару листов и увидел пришпиленную записочку, не замеченную сразу. Почерк с левым наклоном, почерк Титана. «Алексей, поступи с этим материалом так, как подскажет тебе твоя совесть». И витиеватая загогулина моего товарища.

Мне стало неловко. По-хорошему, надо было не сбрасывать этот материал на кого-то, а доделать самому. Неважно, какая на это возникла причина.

Мои угрызения совести прервал телефонный звонок. Я взял трубку – Рябинин.

– Ну что, определился с материалом?

– Да, – хмуро ответил я.

– Так я тебе сообщаю, что карточки на возбуждение не выставлены.

– Догадался, – ответил я не менее хмуро.

– Вот и хорошо. Да, чуть не забыл, Титанова срочно в командировку закинули. – И Борис Михайлович завершил разговор.

Какой болезненный микроскопический урок. Вот Титан мог ведь и сам материал принести, неужто бы не разобрались? Зачем такая комбинация, да еще с участием Семенова и Рябинина?

Тут я вспомнил, что и сам этот материал спихнул Титанову заочно. Опять стало неловко. Что ж, терпи. Какая дача, такая и отдача, как свидетельствует третий закон Ньютона.

И я погрузился в работу. Ладно, Титан, я на тебя не в обиде. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела вынесу сам.

Глава шестая
Нет дела – нет преступления

Мой временный начальник Борис Михайлович сидел и внимательно читал постановления о прекращении уголовных дел. При этом усиленно качал головой и пытался сохранять серьезный вид, но в особо интересных местах не выдерживал и фыркал.

– Леша, а откуда в подъезде бродячая собака взялась? – не удержался он от вопроса.

– А я откуда знаю? – пожал я плечами. – Собаке не объяснишь, что это не ее территория. Гуляет где хочет. У нас же подъезды не запирают, двери настежь – заходи кто хочет. Вон сколько зверья по помойкам ходит, так, может, какая псина в подъезд зашла? Или кто-то из жильцов прикормил? Но она никого не покусала, а так, попрыгала.

– Попрыгала она… – глубокомысленно хмыкнул Борис, вернувшись к тексту.

Это Боря читает мой опус, касающийся причинения тяжких телесных повреждений молодым сожителем своей, скажем так, уже не юной сожительнице.

Ну да, пошли они погулять (заметим, что оба были трезвыми), а в подъезде на них напала большая злая собака, и мужчина, пытаясь отбиться, ударил собаку, но, не удержав равновесие, сбил с ног супругу, и оба они покатились вниз. А нож? Ну да, лежал в кармане в открытом виде, потому что накануне ходил в этом же пиджаке за грибами, и нож как лежал там, так и лежит. Никто же не виноват, что клинок воткнулся женщине под коленку? Считаем, что это был казус, то есть случай, который никто не предвидел да и не мог предвидеть.

Нет, может отыскаться какой-нибудь твердолобый преподаватель права, который станет с пеной у рта доказывать, что гражданин должен был предвидеть несчастный случай, если он носит в кармане нож, но в прокуратуре, которая должна утвердить прекращение дела, дураков нет.

Все же правдоподобно, правильно? Вот протокол допроса потерпевшей, вот протокол допроса ее сожителя. Ну да, допросил я его как свидетеля, который не перешел ни в разряд подозреваемого, ни тем более обвиняемого. Я ведь не поленился сходить к ним домой и допросить по месту жительства. Сами бы они ко мне в кабинет ни за что бы не собрались, потому что у этой парочки только два состояния – либо пить, либо работать. А доставлять их принудительно… Можно, но зачем? Я уж лучше сам, ножками, допрошу в домашней обстановке и в расслабленном, так сказать, состоянии.